Οн оказался очень начитанным и хорошо образованным, что я по глупости вначале считала удивительным. Итсенский был Триену родным. Его наставница, о которой он предпочитал не говорить, научила его не только руническому северному и аваинскому, но и каганатскому. Мысль о том, что Триен отлично понял всю мою пьяную исповедь, надолго лишила меня покоя, но к этой теме вообще больше не возвращались, и я решила, что переживать не стоит. Ни моя слабость, ни признания явно не повлияли на отношение Триена ко мне, и только это имело значение.
Мы много общались и гармонично сосуществовали. А незадолго до отъезда я осознала, что мне не нужна песня гуцинь, чтобы понять Триена. Он стал первым человеком, которого мне так сильно хотелось прочитать с помощью музыки, и первым, показавшим, что не нужна никакая магия, если действительно, всем сердцем желать услышать другого.
Роса поблескивала на кожаных сапогах, прохладный воздух пах свежестью, рядом шел Триен и вел в поводу черного коня. Пока все необходимое для путешествия навьючили на него, потому что Триен решил не покупать второго коня в Пупе. Во-первых, выбор там был небольшим. Во-вторых, такая покупка вызвала бы множество вопросов, а привлекать внимание Триен не хотел. Как не хотел, чтобы в Пупе знали обо мне. Даже теперь, когда, благодаря проведенному для старосты и сержанта ритуалу, все понимали, что никакая я не преступница.
Доводы казались логичными, Триену, хорошо знавшему местных, я доверяла и просто наслаждалась начавшимся путешествием. Тем более недавно рассвело, и день обещал быть чудесным.
Γраницу шаманских земель я почувствовала. И это отозвалось потерей.
— Ты не будешь возражать, если я когда-нибудь навещу тебя? — вопрос сорвался раньше, чем я успела подумать, уместен ли он.
Триен как-то недоуменно нахмурился, но ответил с неизменной благожелательностью:
— Мне это будет только в радость.
Я улыбнулась и лишь через несколько минут сообразила, что взяла его за руку в безотчетной попытке считать его эмоции. Он не возражал, оттого тепло приятного обоим прикосновения не смущало. В который раз за последние дни вспомнился поцелуй. Пусть глупый, в чем-то смешной, но все равно нежный.
Надо признать, что общество Триена, совершенно не похожего на других мужчин, странно на меня влияло. К нему хотелось ластиться, обнимать его, целовать улыбчивые губы и, кажется, впервые в жизни мне хотелось близости. Но и это открытие не смущало. Рядом с Триеном все казалось искристым, светлым, настоящим настолько, что неловкости просто не находилось места.
За дни знакомства я вновь научилась улыбаться, напевать во время работы стало для меня естественным. Заклинание Триена, разделившее наши жизни на до и после встречи, было самым чудесным колдовством на свете! Я радовалась каждому часу новой жизни, казалось, что до того и не жила вовсе. Поэтому сердце наполнялось щемящей тоской и горечью, стоило подумать о расставании с Триеном. Я не хотела с ним прощаться и знала, что никогда не захочу. Даже если он проживет в Каганате годы, обучаясь у бабушки.
На полуденном привале меня в который раз подвел ошейник — превращение в лису было некстати и как-то мигом опустошило меня, я даже на лапах не удержалась.
— Не огорчайся, — утешил Триен и помог высвободиться из одежды. — Всего лишь нужно отдохнуть. Потом, когда в Наскосе купим тебе лошадь, будет полегче. Ты не будешь так уставать.
Вареное яйцо, кусок холодной приготовленной без специй курицы насытили, жара разморила, я и не заметила, как уснула, прижимаясь спиной к Триену. Проснулась уже в человеческом облике и долго лежала не шевелясь, слушая биение сердца Триена, которого обняла во сне. Он спал, положив руку мне на плечи, и не хотелось его будить.
ГЛАВА 17
Наскос, к которому подошли на второй день пути, Санхи в свое время напичкала амулетами, как и Пуп. Крупный торговый город способствовал притоку заказчиков, и для этого молве о шамане полагалось быть стойко хорошей и уважительной. Но и с такой поддержкой Триен не спешил входить в город и вести туда Алиму.
Каганатское происхождение само по себе привлекало к девушке внимание. Сопровождение шамана усиливало бы интерес к ней в разы. Ошейник бросался в глаза, и его никак нельзя было скрыть даже каким-нибудь шарфом — по жаре результат получился бы строго противоположным. Любая дополнительная одежда приковывала бы взгляды. Стражники Наскоса славились наблюдательностью, а сержанты — способностью быстро делать правильные выводы. Алиму обязали бы выступать в суде в качестве свидетельницы, а чутье подсказывало Триену, что допускать этого нельзя.
Его не покидала уверенность, что ошейник нужно снять как можно скорей, что чары на нем теряют устойчивость, и это серьезно вредит Алиме. Εсли без посещения Зелпина обойтись было нельзя, и те несколько дней Триен ни в коем случае не считал потерей, то суд означал задержку на много недель. Судебная система Аваина не отличалась поворотливостью.
Поэтому Триен оставил Алиму в лесу под защитой круга из молочно-белых кристаллов.
— Отдыхай, набирайся сил. Тебя никто здесь не увидит и не потревожит, — в который раз повторил шаман девушке.
Чары замкнули круг, возвели стену, превратившуюся в купол высоко над головой Алимы.
— Я скоро вернусь, — пообещал он. — Принесу ужин, так что ничего не готовь. Постараюсь сегодня же купить вторую лошадь.
— Хорошо, я буду ждать, — девушка улыбнулась, но улыбка вмиг побледнела и будто сползла с ее лица.
Триен изумленно проследил за ее взглядом и поклонился возникшему из ниоткуда волку-хранителю.
— Я рад, что ты здесь, — погладив его по голове, признал шаман. — Спасибо, что приглядишь за Алимой.
— Кто это? — прошептала девушка.
— Это хранитель, защитник. Не бойся его, именно он привел меня к тебе, когда ты попала в силок. Οн побудет здесь, чтобы тебе не было одиноко. Я удивлен, что ты видишь призрака, хоть твоя магия и заблокирована.
Алима неловко усмехнулась:
— Видимо, все заблокировать не под силу и ошейнику.
— И это замечательно. Не волнуйся, волк не войдет к тебе, просто побудет снаружи. Признаться, мне спокойней оттого, что он решил помочь, — Триен постарался подбодрить Алиму. — Возможно, появится еще и сова, хотя она редко прилетает.
Девушка глянула на ветви ближайшего дерева, зябко повела плечами. И за это сложно было ее винить. Не каждый день можно увидеть настолько сильных призраков животных. Хранители были в семь раз мощней обыкновенных, и это не изменилось за прошедшие годы, хоть Триен и не подпитывал ни волка, ни птицу.
Сержант Ильс был на службе и с удовольствием поделился последними новостями с шаманом. Фейольд и один из его подельников смирно сидели в тюрьме, второго похоронили. Не зря староста сомневался, что бандит, убивший кипиньярского сержанта, доживет до суда. В Кипиньяр послали гонца за бумагами, он должен был вернуться со дня на день, но до первого заседания все равно оставалось порядком времени. Судья всегда вначале изучал документы, а пачка бумаг в этот раз обещала быть внушительной.
Стражник подсказал, где можно купить хорошую лошадь, торговец обрадовался шансу угодить шаману и показывал только действительно стоящих животных. Потому Триен справился быстрей, чем рассчитывал, и задолго до заката вернулся в лес верхом на молодом покладистом мерине. К седлу были приторочены сумки с едой и новой одеждой для Алимы. Путешествовать верхом в юбке без женского седла было по меньшей мере неудобно, а девушке и так хватало сложностей с внезапными превращениями. К тому же такое седло изобрели на западе, и Триен, помнивший костюмы коренных каганаток и, в частности, штаны, сомневался в том, что Алима знает, как сидеть в женском седле.
Догадка оказалась верной. Девушка ездить верхом умела, с каурым мерином сразу поладила, а о дамском седле только слышала и считала его чем-то неуклюжим и противоестественным. Зато просторные штаны явно нравились ей больше северного женского костюма, хоть она и не признавалась.
Когда Триен вернулся, волк ушел, будто сдал вахту. Жаль, что Зеленоглазый так и не сказал, почему после обретения посмертия волк и сова решили остаться. Но у Смерти всегда были свои секреты и цели, о которых он никогда не рассказывал. За десяток лет общения с Заплечным Триен привык к этой особенности знакомца.
Сытная еда, тепло костра, редкое пофыркивание лошадей, безопасная стоянка под куполом и тихое посапывание лисы успокаивали Триена, помогали собраться с мыслями. И было очень кстати, что Алима перекинулась. Касаться обнаженного бедра девушки и в то же время полностью сконцентрироваться на магических потоках и чарах метки он бы не смог, а эта ночь была лучшей для исследования клейма.
Из-за большого расстояния между Фейольдом и девушкой связь стала почти невидимой, но это не означало, что она исчезла полностью. Теперь же, в часе пешего пути от Наскоса, эти нити окрепли. Триен помнил их другими, игольчатыми, шипастыми, призванными причинять боль, и радовался тому, что в день знакомства с Алимой ему хватило силы и мастерства разрушить необычные артефакторные чары на кости девушки.
Карандаш скользил по бумаге, постепенно вырисовывался узор оставшейся части наложенного магом клейма. Пришло понимание, что в ритуале разрушить эти чары не получилось бы, но знание магических законов и чутье подсказали ответ. Заклинания-отмычки нужно подпитать зельем из иван-чая, лебединого цветка и петрушки. Силы именно этих растений могли помочь удалить клеймо с кости, не разрезая при этом кожу.
Ингредиенты, к счастью, не были редкими, а потому дело оставалось за малым. Всего лишь найти, сварить, зачаровать и дать настояться несколько дней. И тогда можно будет избавить Алиму от метки, обезопасить. Триен верил, что без этих чар Фейольд не сможет найти девушку, и удастся сломать предсказание Санхи. Она ведь сказала, что Алима связана с магом до смерти.
Где-то недалеко ухнула сова. Девушка во сне перекинулась, Триен поспешно убрал ладонь с ее бедра, осторожно опустил задравшийся подол сорочки и потянулся за одеялом. Бережно накрыв Алиму и пробормотав возвращающую способность говорить формулу, хотел встать и уйти на приготовленную постель, но девушка поймала его за руку.