— Это просто страх перемен, — судя по голосу, Триен усмехнулся. А я отчего-то знала, что он лукавит, а Симорт прав.
— Ты, ясное дело, шаман и все такое. И ее одну не отправишь, но не задерживайся там. Шут с твоей задумкой, добром она не кончится. Дурное дело ты задумал.
— Я знаю, что будет сложно. Но время покажет, — примирительно ответил Триен.
— Вижу, что решил уже, — хмуро бросил Симор, вздохнул. — Главное, будь осторожен. А сейчас отдыхай. Ты с дороги. Завтра к нам на обед ждем.
— Спасибо. Доброй ночи, — в голосе слышались тепло и улыбка, но они не успокаивали ни Симорта, ни меня.
Слова о какой-то дурной задумке Триена не шли из головы. Не понять этих итсенцев. У них одно слово обозначает и «глупый», и «плохой». Так что имелось в виду? Оба определения никак не подходили к обычным решениям Триена! Почему же Симорт его отговаривал?
Жаль, расспросы не имели смысла. Пришлось бы признать, что подслушивала, хотя, думаю, Триен простил бы мне невольное вмешательство в его дела. А вот в том, что услышу правдивый ответ, я усомнилась. Перед глазами возник образ тети, ее вопрос «И почему же ты думаешь, что он ответит тебе правду?». Впервые я была с ней согласна. Учитывая то, что даже Симорт не услышал честный ответ, мне в этот раз рассчитывать на откровенность не приходилось.
ГЛАВА 18
Слух о том, что шаман Триен Вельмс приехал в город, распространился по Зелпину молниеносно. С утра в доме его родителей было настоящее нашествие, и я перестала сомневаться в том, что у Триена раскупят все амулеты. Он привез в Зелпин две огромные сумки оберегов от пожара, подтопления, болезней животных и прочих напастей. В Каганате такое число артефактов продавалось за несколько месяцев, но там и спрос был выше, ведь амулеты мэдлэгч действовали всего полгода. Я не ожидала большого числа покупателей, к тому же Триен, показав мне формулы, объяснил, что шаманские чары работают год. Но утром, увидев в окно толпу, запрудившую улицу, я побоялась, заготовленного на всех страждущих не хватит.
Смирно сидя в выделенном мне закутке, слушала, как Триен беседует с людьми. О, не к каждому мэдлэгч с таким почтением ходили на поклон! Но и не каждый мэдлэгч общался с людьми так. Уважительно, тактично, спокойно, без высокомерия и заносчивости, не показывая каждым жестом и словом, что выше окружающих головы на три, что ему доступны неподвластные другим знания и подчинены невообразимые силы. Я слушала, подглядывала, любовалась Триеном и восхищалась им. Εго размеренной, будто полноводная река, и теплой, будто утреннее солнце, силой. Я жалела лишь о том, что не могу ощутить его дар, наверняка полнокровный и великолепный.
Люди шли и шли, просили амулеты, лекарственные зелья. Горожане несли деньги, еду, отрезы ткани и платили больше, чем Триен просил. Я знала, что по убеждениям северян, благодарность за щедрый дар или излишнюю плату дополнительно напитывала амулеты и снадобья силой. Судя по тому, как постепенно тускнел Триен, какая-то доля правды в этом была.
Улучив момент, я шмыгнула на кухню, где госпожа Льинна пыталась определить, какое из подношений есть в первую очередь и что вообще делать со всем этим в одночасье свалившимся изобилием.
— Пожалуйста, велите людям уйти, — заглянув ей в глаза, попросила я.
— Деточка, я не могу, — она пожала плечами. — Там ещё много людей, но в первый день всегда так.
— Пожалуйста, скажите, что его зовут к больному, что угодно придумайте! — умоляла я.
— Но почему? — она недоуменно нахмурилась. — Он ведь всегда так делает.
— Триену из-за них плохо! Они тянут его жизненную силу, его магию! Οн будет болеть несколько дней после этого!
Οна с сомнением глянула в сторону большой комнаты, в которой как раз какой-то громогласный мужчина говорил об амулете от пожара.
— Я замечала, что он потом уставшим выглядит, но ведь… дорога позади… и он никогда не говорил, что люди на него как-то влияют, — нерешительно пробормотала женщина.
— Это же Триен. Он себя до истощения доведет, но по-прежнему будет улыбаться и говорить, что все в порядке! — в глазах защипало, губы задрожали.
Как же так? Почему родные этого не понимают? Неужели не видят, не чувствуют, потому что лишены магии?
— Ну-ну, не надо, — она неловко попыталась меня успокоить, погладила по плечу. — Я скажу, что его к больному позвали. Постой тут.
Она вышла в комнату, приосанилась. Конечно, мать шамана — грозная и достойная уважения личность. Такую, а не растерявшуюся из-за моего напора и неожиданной просьбы, послушают обязательно. Γоспожа Льинна дождалась, когда очередной посетитель расплатится и, провожая его, вышла на крыльцо.
— Сегодня тунтье больше ни с кем не поговорит. Его позвали к больному. Дело срочное, неотложное. Приходите завтра!
Оказывается, не такие это и непроизносимые слова. Люди, судя по гулу, там было не меньше трех десятков человек, даже возмущаться особо не стали. Все понимали, что в следующий раз на месте того больного, к которому ушел шаман, мог оказаться кто-то из них или их близких.
Я осторожно заглянула в комнату. Триен сидел у стола и, закрыв глаза, тер пальцами виски. Не зря я всполошилась, не зря. На крыльце его мама с кем-то попрощалась, скрипнула дверь, Триен опустил руки и встретился со мной взглядом. Его улыбка покоряла теплом, в ней чувствовалась благодарность.
— Насколько я понимаю, никакого больного нет и за мной никто не посылал, — больше утвердительно, чем вопросительно сказал он, не сводя с меня глаз.
— Ты правильно понимаешь, — кивнула я.
— Спасибо, — он повернулся к матери. — Спасибо, мама. Это было очень своевременно.
— Что ж ты раньше не говорил? — пожурила она, подойдя к сыну и погладив его по голове. — Мы ж и не знали, что из тебя силу тянут. Ты теперь голодный поди? Нам тут столько всего нанесли… пирог с капустой хочешь? Горячий еще.
— Звучит заманчиво, — улыбнулся Триен. — Не откажусь.
Его мама ушла в дебри съестных завалов искать пирог, а Триен поманил меня. Встал, молча обнял. Как жаль, что не существовало способа поделиться силой. Моя магия все равно простаивала заблокированная, а он явно нуждался в подпитке.
— Алима! Тебе пирога отрезать? Проголодалась? — раздался громкий окрик с кухни.
Объятия распались, мы с Триеном отпрянули друг от друга. Додумались тоже, обниматься в доме его родителей. Что они подумают о нем, обо мне, о нас? Неловко как!
— Да, отрежьте, пожалуйста. Спасибо! — ответила я, глядя в сторону кухни, в дверях которой, к счастью, никто не стоял.
Триен коснулся моего плеча, улыбнулся и весело, задорно подмигнул. В самом деле, какая разница, что подумает кто-то? В сотни раз важней то, что думаем мы.
Пирог шаману принесли отменный, хороший чай с подаренным сегодня медом приятно дополнял вкус, мама Триена рассказывала, что еще принесли горожане, и прикидывала, что можно положить нам с собой в дорогу, а чем лучше поделиться с Симортом, пока не пропало. Деньги Триен наотрез отказался брать.
— У нас на все хватит и с большим запасом. Так что не выдумывай. К тому же, если путешествовать с позвякивающими золотом кошельками, то никакие амулеты от разбойников не спасут, — хмыкнул он. — Каттиш скоро рожать. Им понадобятся деньги.
— Может, хоть подскажешь, кого ждать-то через месяц? Внука или внучку? — добавив сыну чай, спросила женщина.
— Внука, — уверенно ответил Триен. — Мне было видение, я знаю, что роды пройдут без сложностей. Я посмотрю еще перед отъездом и тогда поговорю с Симортом. Εму ведь тоже любопытно.
— Кроватку он уже смастерил, очень справную, но Каттиш ещё не показывал. Будет подарок, — она улыбалась и явно предвкушала, как будет нянчить внука.
К сожалению, толком отдохнуть Триену не дали, а ужин у Симорта, начался только в полночь. В дом к шаману притащили раненого, которого правильней было назвать умирающим.
Молодой кровельщик сорвался с крыши четвертого этажа и ещё упал очень неудачно на груду строительного мусора. Живот ему разорвало обломком какой-то балки, нога была сломана в двух местах, из руки, на которую он упал, торчала кость. Много часов спустя я понимала, что без Триена этот человек был обречен, что Триен совершил настоящее ввжгвда чудо. Без преувеличений!
Свечи вокруг раненого, жгуты сушеных трав, перья, руны, начертанные прямо на полу большой комнаты, немного успокоили боль умирающего. А потом Триен услал из дома всех. И родных, и родственников кровельщика, и тех людей, которые притащили его. Всех, кроме меня.
— Алима, я не взял с собой ритуальный головной убор. И бубна у меня тоже нет, — глядя мне в глаза, объяснял он. — Моя сила не будет достаточно устойчива, и только поэтому я прошу тебя об одолжении. Позволь вплести тебя в ритуал. В тебе есть магия, я не стану брать ее, если только можно будет обойтись без этого, но мне нужно стабилизировать потоки.
— Конечно, я понимаю. Делай, что нужно. И, пожалуйста, — взяв его за руки, попросила я, — возьми мою магию, если сможешь. И до того, как сам будешь уже на грани. Пообещай мне это!
— Обещаю, — коротко выдохнул он и обнял меня.
Шаманский ритуал изнутри не походил ни капли на известные мне чары. Да, природа магии точно была схожа. Этому я получила новое и неоспоримое подтверждение. Но все остальное разнилось так, как я и представить не могла. Совсем иная работа с потоками, другой способ укрепить и подпитать чары за счет трав. Триен не прикасался к раненому простой рукой, как я привыкла. Между ладонью шамана и кожей больного неизменно оказывался либо жгут, либо слой зелья.
Плетения заклинаний покоряли выверенностью, стройностью, чем-то похожей на расчетливые чары северян и снежинки. Каганатская магия иная: гибкая, подобно растениям, мягкая, будто мех животных. В магии мэдлэгч чувствуется музыка, отголоски мелодии гуцинь. Даже у мужчин, если они колдуют. В ритуале Триена слышалось биение бубна, ритмичное, направляющее, ощущались мелодии, переплетающиеся с теми, что в действительности пел Триен.