С этими словами я пошёл к своему отцу. Дальнейшая судьба Вали меня не интересовала. Пусть делает что хочет, я твёрдо решил развестись. Пяти потерянных лет достаточно для меня, для нас с Витой и для Дани. Мой сын пять лет растёт без матери, у которой на уме только маникюрные салоны, да глянцевые журналы. Вот об этом я и собирался сегодня поговорить со своим отцом. О разводе и о том, что так дальше продолжаться не может. Мы должны были найти выход. Я блефовал перед Валей. У меня не было ничего. Вернее не так, было, но то, что она бъёт сына её отец узнал уже давно. Меня держало другое и это нужно было как-то решить.
***
— Можно? — я заглянул к отцу в кабинет.
— Заходи. Вы не уехали?
— Валя уехала, а Даню забрала мама.
— Как она? — внезапно спросил отец.
— Кто? — я знал, о ком он спрашивает, но всё же задал ему этот вопрос.
— Наглец. Ты же знаешь, что я о маме спрашиваю.
— Нормально. Пап, тебе не кажется, что вам уже пора поговорить и перестать делать вид, что вы чужие? Вы не любили друг друга, так чего беситесь?
— Так я и не против. Она не хочет со мной даже говорить.
— Вы как дети, — усмехнулся я. — Хорошо хоть это не сказывается на мне и Дане. Вы оба его берёте, когда нужно.
— Да? И что же на этот раз случилось, что ты попросил маму забрать Даню?
— У меня нет желания ехать домой, а оставлять Валю с ребёнком я не стану.
— Может уже расскажешь, что происходит и почему ты не оставляешь ребёнка с ней?
— Устраивайся поудобнее.
***
Когда я шёл к отцу, не думал, что разговор затянется на несколько часов, и я заставлю свою девочку ждать. Однако и уйти на половине разговора было нельзя. Я рассказал ему всё о наших отношениях с Валей, о том, как она относилась к Дане, какой «любящей матерью» была.
Не могу сказать, что для него это оказалось сюрпризом. Скорее, он был удивлён, что я так долго ничего не говорил. Под конец даже о Вите вспомнил, приплёл её к тому, что стоило ей приехать, и я разоткровенничался и вообще решил разводиться.
В общем, мы пришли к выводу, что придется поговорить с Всеволодом — отцом Виты. Попытаемся всё решить мирным путём, объясним ситуацию. Если он окажется человеком — пойдёт на встречу, и мне не нужно будет думать о том, как же нагнуть его вместе с дочкой так, чтобы отцу не приходилось садиться в тюрьму. Я не осуждал отца, но и не понимал его поступкой. Сокрытие доходов через фирму? Зачем? Дела шли неплохо, можно было обойтись и без этого, но… имеем, что имеем, нам придётся как-то решить этот вопрос, по-крайней мере, попытаться.
Вышел на улицу, сев в такси. Ехать на своей машине не хотелось, потому что мысли путались. Вспомнил, как в конце разговора отец приплёл что-то типа: «Не смей трогать Виту. Она собирается замуж». О том, что она собирается замуж я даже слышать не хотел, хотя… пусть собирается. Как только разведусь, поведу её в ЗАГС.
Откуда у неё этот Серж я не знал, но там, в туалете, я явно понял, что у неё с ним ничего нет, да и не было. Значит, есть два варианта: либо он по другую сторону баррикад и, скорее, положит глаз на меня, либо же они просто друзья и он помогает ей делать видимость счастья. Почему-то глядя на него я думал о втором варианте, на гея он похож не был, а на нормального парня, готового помочь подруге — вполне.
В холл отеля я входил с мыслью: «Лишь бы не ушла». Я знал, что непростительно опоздал, но администратор сказала, что из номера никто не выходил и не отдавал ключи.
В триста двадцатый номер я не шёл, а бежал. Лифт? К чёрту лифт, я и так слишком долго ждал. Пока ехал в машине думал расспросить обо всём, узнать, кто же такой этот её Серж, но как только добежал до номера, и перед моим носом открылась дверь, я напрочь забыл о планах.
Она стояла, как привидение, в тонком светлом платье до щиколоток. Оно было невероятно простым, но мне показалось, что лучшего я не видел. На ней всё было прекрасно. Даже когда она приехала к нам в мешковатом свитере, я видел её насквозь, угадывал каждый сантиметр фигуры.
К чёрту разговоры, нахрен Сержа и «она собирается замуж». Одним большим шагом я преодолел разделяющее нас расстояние, подхватил её, толкнул ногой дверь и прижал к стене, впиваясь поцелуем в её губы, получая обжигающее удовольствие.
Если я мазохист, то она мой фетиш…
Глава 4
Я задохнулась…
От напора его, от запаха, от натиска этого невероятного…
Только прижался и поцеловал, а у меня уже коленки подкашиваются, я стоять не могу, потому что он рядом, потому что запах его вдыхаю и пьянею. Дурман в голове. Сознание мутнеет, заставляя отдаваться инстинктам, тонуть в его поцелуях.
Он жадно впивался в мои губы, слегка покусывая их зубами… на грани безумия… удовольствия и боли. Коснулся языком моего языка, утягивая его в чувственный танец.
Его руки блуждают по моему телу, а я ощущаю его дрожь и начинаю дрожать сама. Так и стоим в коридоре, я — прижатая к стене без возможности освободиться, а он… обнимает меня, будто не желает отпускать ни на миг.
Рывком поднял меня за ягодицы, закидывая мои ноги к себе на бёдра, устраиваясь у меня между ног. Болезненно… чувствительно… так… необычно.
Я столько мечтала об этом, так хотела, чтобы он был рядом, чтобы целовал вот так неистово… жарко… и… бооольно…
Плевать на боль, на то, что где-то есть обстоятельства. Хочу его руки, губы, тело… всё хочу. Он моя любовь. Он и больше никто.
Почувствовала, как стянул платье с одного плеча, как спустил лямку лифчика, освобождая грудь. Сжимает сосок, потирает, нежно водит пальцем, дразнит и снова сжимает. Заставляет обхватывать его ногами, сильнее прижиматься к нему, ощущая твёрдость его возбуждения. Я выдыхаю ему в рот тихим вскриком, когда он больно сжимает сосок ещё раз.
Отпускает меня, отходя на шаг, а мне сразу холодно без него, одиноко. Берёт за руку, ведёт в комнату, где уже расстелена постель. Да, я расстелила, а обратно сложить забыла, так и думала уйти. Куда уж там.
Подхватывает меня на руки, несёт к кровати, удобно устраивая на мягком матрасе и… нависает сверху.
— Моя… — выдыхает в миллиметре от моего рта, — моя ты… люблю…
И снова губами к моему рту прижимается в неистовом поцелуе, снова сминает мои губы своими, заставляя задыхаться от нахлынувших чувств и возбуждения, собравшегося тугим узлом внизу живота.
Одна рука параллельно моему телу, а вторая по ноге скользит, сминая платье, таща вверх ткань. Его пальцы касаются внутренней стороны бедра, а я уже дрожу, хочу, чтобы он поднялся выше, жажду его ласк. Смелея, расстёгиваю ему рубашку, пуговичка за пуговичкой, не прекращая поцелуев-укусов. Не может он нежно, да и я не хочу.
Ваниль — это явно не о нас. Это в другой жизни было, хотя… не было между нами ванили никогда. Химия была… страсть… когда я чуть не отдалась ему в бабушкиной квартире на обветшалом столе… любовь… разрывающая на части… а ваниль… нежность… не было подобного. Мы любили безумно, ненормально, сильно и навсегда.
Коснулась холодными руками его груди, спустилась ниже, обвела кубики пресса, изучила каждую клеточку тела. Я хотела его запомнить, выжечь в память его таким, каким представляла. Не потому, что собиралась уйти или знала, что мы расстанемся. НИКОГДА. Я просто знала — будет непросто.
Чувствую, как его пальцы коснулись трусиков, сдвинули их в сторону, проникая к чувствительному бугорку. Я дёрнулась, пьянея от его движений, ощущая малейшее изменение темпа. Когда вошёл пальцами, задрожала от желания, от дикого восторга и острой неудовлетворённости, которая тугим углом сжималась внизу живота. Я хотела большего, его хотела.
Приподнявшись на локтях, коснулась губами его плеча, уткнулась в шею, оставляя отметины от зубов. Ощутила, как надавил на чувствительную точку внутри, лаская большим пальцем клитор, и выгнулась дугой, откидывая голову назад. Это… прекрасно… томительно… горячо и… невероятно.
— Ты моя… — снова повторил и заставил лечь на спину.
Отстранился, снял рубашку, брюки, трусы, а я всё смотрела. На рельеф кожи, на руки эти сильные, на кубики пресса, на член, вздымающийся и подрагивающий от возбуждения. Приблизился, снял с меня платье, приподнял бровь, увидев комплект и… без тени сожаления стащил и его.
— Ты прекрасна, — тихо пробормотал, когда я осталась обнажённой.
Я дрожала всем телом, то ли от страха, то ли от желания, то ли ещё от чего. Впервые ощущала его так близко… кожа к коже.
— Люблю… тебя… — выдохнула прежде, чем он меня поцеловал.
И снова ласки, опять движения пальцев на клиторе и внутри меня, снова это дикое ощущение безысходности, жара, собирающегося где-то внизу живота. Ещё чуть-чуть… уже почти и… я почувствовала, как он убрал пальцы.
Вскрикнула от боли, закусила губу, по щеке скатилась слеза, которая тут же была слизала языком Дениса.
— Тише, малыш, расслабься, — его хриплый голос немного меня успокоил.
Боль отступила, ей на смену пришло томительное ожидание. Денис медленно подался назад и снова вошёл, заставляя извиваться уже не от боли, кричать от толчков и чувства наполненности.
Денис ускоряет темп, выходит почти до конца и снова погружается до основания. Я чувствую изнутри каждую вену, ощущаю пульсацию и дрожь его плоти. Накрывает разбухший клитор пальцами, двигаясь по кругу, заставляя извиваться, и теряться в чувствах.
Ускоряет движения, сжимает пальцами клитор, ласкает, растягивает, приближая мою агонию. Я чувствую, как внутри меня поднимается волна, разливающаяся лавой по всему моему телу. Я содрогаюсь от накрывших меня чувств, царапаю ему спину, наверняка оставляя следы. Ещё несколько толчков и я слышу его рык, ощущаю, как она замер, как бешено грохочут наши сердца.
— Я люблю тебя, снежинка, — шепчет мне на ухо, а я реву, как дура.
Плачу, потому что ещё не так давно даже не мечтала о подобном. Хотя нет, вру, мечтала, желала, просыпалась по ночам неудовлетворённая, потому что хотела почувствовать его. Плачу из-за того, что он рядом, что, наконец-то, со мной. Не с кем-то там, а со мной. Над словами его плачу и года наши потерянные оплакиваю. Дура я была, глупая, принципиальная. Нет у любви принципов, нет каких-то установок и запретов. Не существует «нельзя», «запрещено», нет таких понятий, как совесть. Если люди друг друга любят, совесть должна мучить тех, кто их разлучает.