— У папы кровотечение, боюсь, это очень серьезно. Цирроз. Вам нужно успеть поговорить, пока его не увезли.
Голос мамы эхом отдавался в ушах. Поговорить. Приедут врачи. Мой мозг лихорадочно соображал, как же долго придется просидеть здесь с ним, где взять мудрости и сострадания, чтобы пожалеть не только его физическое тело, но и душу, решившую вдруг, перед смертью, вспомнить о нас и безмерно возлюбить.
Тогда я обернулась к маме. Где-то же она брала эти силы. Где-то находила в себе источники всепрощения и милости. Значит, и мне удастся. Значит, смогу и я.
Глава 19
Мы вдвоем шлепали по асфальту, залитому жарким весенним солнцем, мама и я. Она в удобных балетках, я — в мягких тапочках. И в темно-синем коктейльном платье, под которым уже градом катился пот. Точнее, она шла, а я перескакивала от тени одного дерева к другому, опасаясь, что солнечные лучи поставили себе задачу растопить мою голову, как пачку сливочного масла, и скоро ее выполнят.
Процедуры, анализы, неутешительные выводы, — мы прошли полный курс сопровождения в больницу умирающего родственника. Вот только, слушая врачей, мама израсходовала упаковку бумажных платков, а я ни одного. И плелась она теперь в сторону дома молча, а я говорила-говорила-говорила, боясь, что если замолкну, то обязательно произойдет взрыв, и из меня потоком хлынут все слезы, накопившиеся за последние десять лет.
Пашка увез все наши вещи домой, в том числе и мою кофту с телефоном. А мы решили пройтись пешком, чтобы немного прийти в себя. О чем я уже сейчас ужасно жалела. Из головы как-то вылетело, что днем не совсем будет уместен комплект из платья, тапочек и серо-черных, размазанных дорожек от потекшей еще ночью туши на щеках.
— Как там у вас со Станиславом? — Спросила я, распуская волосы.
Мама вздрогнула.
— А что у нас? — Обойдя лавку мороженщика, наконец, отозвалась она.
— Не нужно, мам. Мы ведь взрослые, все понимаем. Даже Пашка хорошо относится к тому, что вы… симпатизируете друг другу.
— Нет. — Она принялась судорожно убирать за уши пряди светлых волос. — У нас ничего. И я не в том возрасте…
— Мама! — Воскликнула я, привлекая к себе ненужное внимание, и тут же осеклась. Мы перешли через дорогу. Какой-то дебил посигналил мне, показывая большой палец вверх. Кивнула ему. — Ты не обижаешься на Диму, что он вот так вас… — я перешла на шепот, — попытался подтолкнуть друг к другу? Видно же было, что вы, как дети, тянетесь друг к другу и жутко стесняетесь.
Уголки маминых губ первый раз за день поднялись в легкой полуулыбке.
— Дима — хороший мальчик. Видно сразу — образованный, умный, с чувством юмора. — Она расстегнула воротник рубашки. — Я уже начинала переживать, что ты ни с кем не общаешься, а тут появился он. И это хорошо. Ты изменилась, дочь.
— Не переводи тему, мама.
— Мы поговорили со Стасом, спасибо твоему парню.
— И?
— Что и? — Она завернула в сторону дома. — Ты уже большая девочка, поэтому я могу сказать тебе, как есть. Мы с ним нравимся друг другу, но решили, что не стоит даже начинать.
— Почему? — Собирая на пушистые тапочки всю дорожную пыль, я ускорила шаг.
— Ну… Никто из нас не хочет обременять другого своими проблемами. У меня умирающий муж, за которым еще неопределенное количество времени понадобится уход.
— Бывший муж!
— А это неважно. — Вздохнула она, посмотрев на меня с необыкновенной нежностью, словно залюбовавшись. — А у Станислава маленькая дочка. Ей восемь лет.
— Вижу в этом только плюсы!
— Зачем нам сходиться? Девочка привяжется ко мне. Она уже не помнит свою мать, та умерла четыре года назад. А если у нас не получится, и мы разойдемся? Как быть с ней?
— Зачем ты сразу думаешь о плохом?
— К тому же, есть вы. Нужно еще вас с братом выучить. Я не смогу игнорировать чужого ребенка. Не смогу простить себе, если не полюблю ее, как свою. Лучше уж не начинать. — Мама шла, не разбирая дороги, и крутила свое старое обручальное кольцо на пальце. — А Паша? Как отреагирует он? Нет, это невозможно. Поэтому мы решили, что никому из нас это не нужно.
Я обогнала маму, остановила, положив ладони ей на плечи, и посмотрела прямо в опухшие от слез глаза.
— Вы решили? Или ты решила, мама?
Она молчала. Лишь по движениям дрожащих губ, можно было понять готовность сорваться.
— Знаешь, что? — Я крепко сжала ее плечи. — Думаю, Пашка будет в восторге. Мы оба — уже взрослые, и вскоре упорхнем из семейного гнезда. Я не хочу, чтобы ты оставалась одна.
Мама смотрела так, словно не верила. Ее детишки, ее маленькие двойняшки выросли. Что? Как так? Когда успели?
— Все эти ваши препятствия — это все надуманное, поверь. — Я улыбнулась. — Стас — красивый мужчина, еще пару месяцев назад я бы за такого голову кому-нибудь откусила. А ты вот так легко готова отпустить его? Посмотри, как он на тебя смотрит. Это дорогого стоит, поверь. Вы съедетесь, все будет хорошо. А мы с братом будем только рады, если у нас появится маленькая сестренка. Поможем тебе. Вы обязательно подружитесь, и она тебя полюбит. — Я смахнула ладошками маленькие бриллианты слез на ее щеках, вдруг ярко блеснувшие на солнце. — Тебя же нельзя не полюбить. Ты — красавица. Тебе всего сорок. Маман, ты же в самом соку!
Рассмеявшись, она уткнулась мне в плечо, и я почувствовала, как мое платье тяжелым мокрым одеялом снова прилипло к спине.
— Спасибо, что пришли сегодня к отцу. — Всхлипнула она. — Что поговорили.
— Не за что.
— Не верила, что захотите с ним разговаривать. Но вы с Павликом должны простить его. Не для него, для вас самих. Чтобы отпустить обиду и жить дальше.
— Мне сейчас так хорошо, мамочка. — Я расслабила объятия, положила руку на ее талию, и мы пошли рядом, как две подружки. — Мне кажется, что я люблю весь мир. Не знаю, что на меня так действует…
— Я знаю, — усмехнулась она.
— Да?
Почувствовала, как ее рука сильнее прижимает меня к себе.
— Это любовь, дочка.
— Мммм… — Только и смогла промычать я, заливаясь краской.
— Скажи ему уже.
Я чуть не запнулась.
— Что?
— Что любишь его.
— Э… ам… Хорошо.
Мама, вытирая слезы, хихикнула.
— Хотя этот парень, как рентген. Кажется, все про всех знает.
Мне вдруг стало так легко и спокойно, оттого, что меня понимали.
— Он… он… — Когда я говорила о нем, у меня всякий раз перехватывало дух. — Офигенный! Моя волна, биоритмы, энергетика, мироощущение! Просто МОЙ насквозь. Когда он рядом, ничего не страшно, Дима будто делится со мной своей силой и уверенностью. И мне хочется действовать, стремиться к цели, разбивать преграды. Мы с ним типа два супергероя: мощные, бесстрашные, в крутых костюмах и несемся спасать планету! И так это здорово, что мне хочется рыдать от нашей совершенности! — Посмотрела на маму. — Ой, я это вслух сказала? Забудь-забудь скорее!
И мы вместе рассмеялись, заворачивая во двор.
— Мам, — внутри вдруг все похолодело, — поднимайся-ка ты в квартиру. — Фигура на лавочке возле подъезда была мне знакома. Через пару секунд сомнений не оставалось. — Я сейчас поговорю и приду, хорошо?
— Хорошо, — произнесла она, приближаясь к двери. Посмотрела на меня, потом на парня, сидевшего на скамье, потом снова на меня. Кивнула, дернула дверь на себя и скрылась внутри.
Я знала, что после всего произошедшего не должна разговаривать с ним. Но вдруг он пришел извиниться?
— Игорь, — подошла я ближе, — что тебе нужно?
Рублев встал и сделал шаг в мою сторону. Мне пришлось инстинктивно отойти назад. Замерла, закусив губу, и уставилась в его глаза. На этот раз трезвые, вполне адекватные и даже дружелюбные.
Да и весь его вид теперь говорил о свежести. Отглаженная белая футболка, синие брюки-чиносы с мягкими кожаными туфлями, носочки в цвет. В таком виде ему лучше всего было отправиться в загородный клуб для богатеев, сыграть партейку в гольф. Но он приперся сюда. Вот ведь гад.
Игорь стоял передо мной и стеснительно улыбался. По части улыбок он и в подметки не годился Диме. Они казались вымученными и фальшивыми, как и весь его это образ «Мистера Вежливости».
— Как ты нашел мой адрес? — Строго добавила я, неловко поправляя спутанные волосы.
Немного его свежести мне бы сейчас не помешало. В последний раз я причесывалась и переодевалась чуть ли не сутки назад.
— Это не важно, — хрипло, словно перемалывая груду сухих веток в горле, ответил он.
И улыбнулся, сверкая белыми акульими зубами. Черт, у нормальных людей в рот обычно помещается тридцать две штуки, как природа смогла упихать в его пасть все пятьдесят? И почему я заметила это только сейчас?
— Окей, — чувствуя, как в животе от волнения будто зашевелились скарабеи, произнесла я. — Так зачем ты здесь?
— Маша, — начал он с таким придыханием, будто мое имя для него было самым сладким десертом на свете. — Я пришел не потому, что Дима меня заставил вчера просить у тебя прощения. Я пришел потому, что САМ захотел этого.
— Вот как.
— Наш разговор вчера не удался. — Игорь наклонился ко мне, и в нос ударил запах сосновой хвои.
Он что, освежителем для туалетов брызгается?
— А, по-моему, так мы все выяснили вчера. — Я отвернула голову, чтобы вдохнуть свежего воздуха. — Сколько можно одно и то же обсуждать?
Он засунул руки в карманы. Мне даже почудилось, как скрипят шестеренки в его голове, тщетно стараясь уцепиться зубьями друг за друга.
— Там, на вечеринке, у меня не вышло извиниться, как следует…
Теперь взгляд Игоря упал на мою обувь. Брови удивленно взметнулись.
— Чтобы принять твои извинения, — сказала я громче, чтобы отвлечь его от созерцания моих тапочек, — мне хочется, чтобы ты понял всю ситуацию.
Я сделала шаг под навес и теперь, спрятавшись от прямых солнечных лучей, могла заметить небольшой красно-синий подтек у него под глазом. Та-дам! А вот и причины извинений, похоже.
— Ты так легко когда-то говорил мне о своих чувствах. Маша, ты красивая и бла-бла-бла, так нужна мне, мне не хватает общения, скучаю и прочая чушь. — Я сложила руки в замок, содрогаясь от того, что он снова приближался ко мне. — Хочется, чтобы ты сделал выводы на будущее. Девушки, они верят во все это. Для тебя, может, это были неосторожно брошенные слова, а мне все это потом стоило слез. — Сделала пару шагов назад. — В следующий раз, пожалуйста, говори девушкам только то, что на самом деле чувствуешь. Так будет труднее добиться расположения, но если ты вдруг не