— Он говорит, что может помочь, если мы пообещаем, что их не тронут.
Таран глянул на меня. Потом на Витю Мартынова, и наконец на старшину Черепанова. Прапорщик ничего не сказал начзаставы, только недоверчиво поморщился.
Тогда Наби продолжил. Проговорил еще несколько фраз.
— Он говорит, что в обмен на жизнь и хорошее обращение, он может передать сведения о численности и позициях его людей, — перевел Алим, — может рассказать, сколько у них оружия.
— Банда Юсуфзы — шииты, — сказал Пуганьков, наблюдающий за всем происходящим у правого плеча Тарана, — Сам Юсуфза пытался сделать политическую карьеру в одной из партий «Шиитской восьмерки». Довольно радикальные ребята. А в его банде существовали признаки религиозной исламской секты. Я бы не стал доверять ни единому их слову. Даже не стал бы с ними разговаривать.
— Он чего-то хочет, — сказал я, — если может поделиться ценной информацией прямо сейчас, считаю, стоит его послушать.
— Обманет, — буркнул старшина Черепанов.
Таран поджал губы.
— Послушаем, что он скажет. Потом решим, как это применить. Алим?
— Я, — отозвался Канджиев и встал от Наби.
— Спроси, что мы готовы его послушать. Что он хочет сказать?
Алим передал. Наби заговорил.
— Он хочет, чтобы вы пообещали, что с ним ничего не сделают, — ответит Алим, — Он слышал, что советские войска хорошо обходятся с пленными. Но все равно переживает, что после того, что было этой ночью, ему может угрожать опасность.
Наби снова что-то добавил, и Алим опять прислушался к его словам. Потом сказал:
— А еще он переживает, что враги распускали о людях его отца лживые слухи, которые мы могли слышать.
— Лживые слухи? — Спросил Пуганьков.
— Эти сукины дети любят резать нашим головы, — ответил на вопрос замполита старший сержант Витя Мартынов. — Да и вообще, это никакие не слухи.
— Пусть не переживает, — сказал Таран, немного погодя, — у нас тут самосудом не привыкли заниматься. Мы не такие, как его отец. Можешь прямо так и передать.
Алим передал. Таран явно хотел задеть этими словами сына Юсуфзы, однако, не задел. Тот просто растянулся в совершенно невинной улыбке, которая на лице душмана смотрелась как-то совершенно неестественно.
Однако я почти не наблюдал за реакциями самого Наби. Внимание мое было приковано к мальчишке, что стоял рядом с сыном Юсуфзы на коленях.
По мере того как его командир Наби говорил, мальчишка несколько раз переменился в лице. Сначала на нем взыграло легкое удивление. Когда Наби сам предложил поделиться с нами информацией, удивление парня превратилось в настоящее изумление. Когда Таран согласился — мальчишка помрачнел лицом.
«Как бы чего не выкинул» — подумал я в этот момент.
— Отведите этих двоих в баню, — сказал Таран, — приставим караул…
— Товарищ старший лейтенант, — обратился я.
Таран обернулся ко мне.
— Слушаю, Саша.
— Разрешите задать пленному несколько вопросов.
Таран прислушался. Потом обратил свой взгляд к дувалу, где стрелковые отделения следили за обстановкой перед заставой. Затем начальник глянул на часы.
— Ну давай, Саша. Разрешаю.
— Алим, — обратился я к Канджиеву, — спроси у этого, кто командуют духами, если он здесь?
Алим спросил. Когда Наби ему ответил, Канджиев передал нам:
— Его брат Имран.
— Сколько у него людей?
— Он говорит, — продолжил Алим, когда передал пленному вопрос и послушал ответ, — с учетом потерь должно остаться чуть больше сотни человек.
— Как он считает, при имеющихся силах и средствах, его брат решится на новое наступление?
Алим передал мой вопрос.
Наби помрачнел. Поднял на меня взгляд и что-то спросил у Алима. В его словах я услышал собственную фамилию, исковерканную пуштунским акцентом.
Канджиев кисловато передал его слова:
— Он спрашивает, не ты ли тот самый Селихов, что взял в плен троих из его братьев.
— Четверых, — ухмыльнулся я.
Алим, кажется, так и передал. Тогда Наби сказал еще что-то.
Канджиев тоже помрачнел. Зыркнул на меня.
— Что он сказал? — Спросил я.
— Он говорит, — решился Алим, — о тебе знают в их банде. И…
Алим вдруг осекся.
— Продолжай, Алим.
— Говорит, что если бы его люди знали бы тебя в лицо, то каждый посчитал бы великой доблестью тебя убить.
— Вон оно как, — хмыкнул Стас Алейников, — ты у нас, Саня, даже среди душманья настоящая знаменитость. Даже немножко завидно.
— А мне вот совсем не завидно, — угрюмо бросил Мартынов.
— Передай ему, что они могут попробовать, если им представиться такая возможность, — сказал я холодно.
Алим передал. Тогда сын Юсуфзы улыбнулся. Заговорил.
— Он говорит, — начал Алим, — что теперь, когда он встретился с тобой лично, он бы отговаривал своих людей от такой глупой затеи.
— Пусть отвечает на поставленный вопрос, — сказал я.
Канджиев поторопил Наби, а когда тот ответил, он передал его слова:
— Он почти уверен в том, что его брат организует новое наступление.
— Это глупо, — вдруг сказал Пуганьков, — уже светает. Скоро подойдут наши. Застава удержалась. У них все меньше людей. Потому я думаю, что это все просто бессовестный блеф. Только и всего. Они отступят за Пяндж.
— Не думал, что скажу это, товарищ старший лейтенант, — вклинился Черепанов, — но я согласен с лейтенантом Пуганьковым. Теперь уже им нет никакого смысла нападать. Времени слишком мало.
Наби заговорил, хотя никто его ни о чем не спрашивал. Все внимательно посмотрели на духа. Алим прислушался, потом перевел:
— Он говорит, что его брат хочет прославиться как боевой командир, который не боится шурави и без страха сражается с нами на нашей же земле.
Все молчали. Таран не отводил от душмана своего задумчивого взгляда. Казалось, потонув в собственных размышлениях, начальник заставы даже позабыл о боли, которую приносило ему его осколочное ранение.
— Я так понимаю, — Таран кивнул на Наби, — этот не готов так рисковать своей жизнью, как его братец.
— Спросить у него? — Подал голос Алим, оторвав взгляд от вопросительно вытянувшегося лица Наби.
— Нет. Не нужно. Увести обоих, — сказал начальник заставы, — мы с тобой допросим его немного позже.
Пограничники подступили к задержанным духам. Витя Мартынов жестом приказал Наби подняться. Тот сразу послушался.
А вот когда ко второму, молодому, подступил сержант Ара Авакян и тоже приказал ему встать, парень глянул на него волком. Кажется, он совершенно не спешил исполнять указание.
— Ну и что ты как барашка? — Зло сказал ему Ара и обратился к Канджиеву: — Алим, скажи этому, чтобы он тоже встал. А то он какой-то непонятливый.
— Мож контузило, — пожал плечами Стас.
Алим не успел ничего сказать юноше. Тот встал сам. А в следующее мгновение бросился на Ару.
Я заметил, что душман умудрился как-то избавиться от пут, что связывали ему руки за спиной. Их ему обездвижили какой-то тряпкой, что нашлась под рукой, и он, видимо, успел выпутаться, когда мы разговаривали с пленными.
Душманенок бросился на Ару, повалил его. При этом молодой что-то громко и немного сдавленно орал на своем.
Я тут же кинулся его оттаскивать. Еще несколько погранцов бросились следом.
Вцепившись духу в одежду, я стянул его с Ары, рывком перевернул на спину. В следующее мгновение, окружающие меня погранцы ахнули.
В руках лежавший на земле душман держал гранату Ф-1 и уже успел выдернуть чеку, зажимая спусковую скобу. Видимо, вытянул из подсумка Авакяна.
Он что-то крикнул, однако я успел на него налететь, схватил его руку, прижал пальцы к рубашке гранаты так, чтобы он просто не мог их разжать. Да так и остался на нем лежать.
Душман орал что-то. Дубасил меня по спине и затылку свободной рукой. Погранцы, увидев, как я отреагировал, тут же налетели. Стас схватил душмана за руку.
— Ну-ка… Давай сюда… — Процедил я сквозь сжатые зубы и отобрал у него гранату.
Дух схватил меня за одежду. Вереща что-то, он просто не хотел меня отпускать, опасаясь, что его прямо сейчас насмерть забьют ногами.
Подоспел Алим и схватил его за вторую руку. Я встал, сжимая гранату.
— Есть у кого иголка? — Спросил я мрачно.
Пока погранцы учили уму-разуму отчаянного духа и пинали его по ногам и почкам, ко мне приблизился Витя, достал иголку, которую носил в своей панаме и протянул мне. Я сунул ее в отверстие для чеки, отдал ему Ф-1. Мартынов принялся ловко выкручивать из Ф-1 запал, чтобы чего доброго не рвануло.
Духа успокоили быстро. Поученный армейскими сапогами, он уже не кричал и не брыкался, а просто обмяк в руках парней, когда те потянули его к бане.
— Отчаянный, — сказал Черепанов, провожая пограничников, что тащили духа, взглядом.
— Радикал, — добавил задумчиво Пуганьков.
Наблюдавший за всем этим Наби тоже проронил какое-то отрывистое слово.
— Что он сказал? — Спросил Таран у Алима.
— Я думаю, тут и переводить не надо, — проговорил я с ухмылкой.
— Он сказал, что этот душман — глупец, — все равно перевел Канджиев, пожав плечами.
— Выходит, они и сами в контрах? — Задумчиво спросил Черепанов.
Светало. Утром стало очень холодно. Мерный, немного усилившийся дождь, монотонно барабанил по крыше навеса, под которым мы собрались. Привычным делом, были тут офицеры и командиры отделений.
— Да, — кивнул Таран, у которого уже не было сил стоять.
Потому начзаставы сел на сырую лавку, что стояла под навесом, и прильнула к зданию заставы. Таран побледнел и его колотило то ли от холода, то ли от жара. На лице его отражалась невероятная усталость.
Остальные посматривали на начальник с настороженностью и беспокойством.
— Этот Наби считает… — С трудом продолжил Таран, — что его брат — просто дурачок. Он хочет заиметь себе репутацию бесстрашного вожака. Ну и, так сказать, сделать карьеру…
Внезапно Таран скривился от боли, нагнулся вперед, и мне показалось, что он вот-вот завалится на землю. Мы с Витей Мартыновым поспешили к нему, чтобы поддержать.