Он не решится поставить приказ на контрнаступление. Черепанова же подозвал, чтобы тот только крепче убедил его в том, что намерения замполита ничего не предпринимать верны.
Я видел, что прапорщик тоже не стремился идти в контрнаступление. Или как минимум серьезно в этом сомневался. Выглядел он уставшим и даже несколько подавленным после того, что случилось с Тараном, с которым они очень хорошо дружили.
Черепанов стал гораздо ближе начальнику, когда прошлый замполит Строев уехал с заставы с ранением.
Возможно, в других обстоятельствах, Черепанов бы и согласился со мной и Мартыновым, но неизвестно, как он поведет себя сейчас. Все же не видел я в глазах старшины воли к борьбе. Скорее беспокойство о начальнике заставы. Видимо, именно эти мысли и занимали ум прапорщика.
— Товарищ лейтенант, разрешите обратиться, — сказал я.
Пуганьков зыркнул на меня несколько удивленным взглядом.
— Не разрешаю, Селихов, — сказал он неожиданно для всех, — враг может вот-вот пойти в новое наступление. Нам нужно к этому подготовиться. У вас есть приказ возвращаться к своему отделению.
— Вы отказываете нам в контрнаступлении на врага? — Сказал я, невзирая на его отговорку.
Пуганьков застыл, словно бы в небольшом шоке. Взгляд его забегал от сержанта к сержанту. Остановился, в конце концов, на Черепанове. В глазах лейтенанта стоял немой вопрос к прапорщику, на который тот, к слову, тоже не ответил.
«Они все сомневаются, — подумалось мне, — это плохо».
— Я приказал вам возвращаться к вашим бойцам, младший сержант, — ответил Пуганьков наконец, стараясь добавить в голос командного тона.
— При всем к вам уважении, товарищ лейтенант, — начал я, — мы теряем возможность положить конец банде Юсуфзы.
— Это не наша зона ответственности, — проговорил Пуганьков, немного погодя, — пусть с ними расправляются СБО…
Пуганьков замер, снова глянул на Черепанова. Прапорщик ему ничего не сказал. В нерешительности он не поддержал, но и не опроверг слов лейтенанта.
— Наша задача оборонить заставу, — решился продолжить Пуганьков, — и мы станем выполнять именно ее.
— Странно слышать это от вас, товарищ лейтенант, — пожал я плечами.
Пуганьков удивленно приподнял брови.
— В каком это смысле, товарищ младший сержант? Объяснитесь.
— Еще недавно вы хотели оставить Шамабад. А теперь, вдруг решили, что должны защищать заставу. А ведь «стоять до конца» гораздо проще, если знаешь, что так стоять и не придется. Ведь правда?
— Возвращайтесь к своим людям, Селихов, — после небольшой паузы проговорил Пуганьков, которого мой ответ явно застал врасплох.
— Мы пограничники, товарищ лейтенант, — невозмутимо сказал я, — и главная наша задача в текущих условиях — как можно скорее восстановить целостность Государственной Границы. Оборонить наш участок. Сейчас это означает — добить душманье, что засело у Пянджа. Они обосновались там словно хозяева. И этому нужно положить конец. Сейчас у нас есть шанс, и нужно им воспользоваться. Такое мое мнение.
— Я буду иметь его ввиду, — поджал губы Пуганьков, — товарищ Селихов.
— При всем к вам уважении, товарищ лейтенант, — сказал я, — я понимаю, что даже сейчас вы хотели бы отсидеться. Однако иногда бездействие бывает гораздо хуже любого, даже самого необдуманного поступка. И я считаю — это именно такой случай.
Я встал «смирно». Добавил:
— Разрешите идти.
— Разрешаю, — будто бы с облегчением проговорил Пуганьков.
Я отдал честь, сделал «кругом» и отправился к своим людям.
— Стройся! — Крикнул Пуганьков, когда подошел к отделению, что держало позиции у бреши в заборе, на правом фланге.
Собачники, сидевшие под секциями бетонного забора и за мешками повскакивали со своих позиций. Кинулись строиться в шеренгу.
Пуганьков терпеливо подождал, когда они займут свои места. Потом скомандовал, стараясь добавить в голос побольше офицерского тона:
— Отделение, равняйсь! Смирно!
Он осмотрел ровный строй пограничников, ища взглядом того, кто был ему нужен сейчас больше всего.
— Так, — выдохнул он. — Где младший сержант Селихов? Я приказал ему явиться в канцелярию еще пять минут назад. Куда он делся?
— Повел Нарыва к раненным! — Немного вальяжно и совсем уж не по уставу выкрикнул Сагдиев, стоявший первым.
Пуганьков напрягся. Недовольно засопел. Деланно строго сказал:
— Рядовой Сагдиев.
— Я.
— Обратитесь по форме.
— Виноват. Товарищ лейтенант, разрешите доложить⁈
— Докладывайте, — кисловато ответил Пуганьков.
— Младщий сержант Селихов отлучился, чтобы отвести старшего сержанта Нарыва к раненным. Ему стало плохо.
— Вот так, значит, да? — недовольно пробурчал Пуганьков, — Я прислал к вам отделение системщиков, чтобы усилить оборону правого фланга. Комтех Бричкин доложил мне, что они с Селиховым «решили», что этого не требуется, после чего системщики вернулись на свою позицию, у склада. Кто мне скажет, что это такое было?
Чувствуя дрожь в коленках от волнения, Пуганьков замолчал. Потом нахмурился, стараясь сделать грозное лицо. Продолжил:
— Рядовой Сагдиев, вы слышали этот разговор ваших командиров?
— Так точно, товарищ лейтенант, — пожал плечами Сагдиев. — Но… Но, если сказать честно, не полностью. Так, одним ушком.
— Ага… Одним ушком, значит, — недовольно выдохнул Пуганьков, — кто еще слышал этот разговор? Все слышали? Очень хорошо. Со слов Бричкина, когда его отделение подошло к вашему, им стало ясно, что стрелковая позиция не слишком удобна, чтобы разместить тут столько людей. Это так сказал Селихов, правильно?
Малюга, неловко ворочая челюстью, попросил обратиться к лейтенанту. Пуганьков разрешил.
— Товарищ лейтенант, да это и так было видно! Брешь узкая, а от конюшни остались одни развалины. Там стрелковые позиции не организовать! Системщики хотели доложить об этом вам и ждать распоряжения, но вы были заняты в комнате связи и сигналисзации! Тогда комтех решил просто вернуться на левый фланг, опасаясь, что противник может напасть в любой момент!
— Да почему же здесь негде организовать стрелковые позиции, а⁈ Места вон сколько!
Теперь к лейтенанту обратился Матузный.
— Товарищ Лейтенант, да мы как только стали позиции обеих отделений прикидывать, младший сержант Селихов тут же сказал, что втиснуть нас всех сюда будет невозможно. Что у половины просто линий не будет. Строй плотный, если граната залетит — все. Баста!
Пуганьков замолчал. Со всей мрачностью, которую только смог изобразить, он уставился на солдат отделения хвостов, что выстроились перед ним.
— У меня был однозначный приказ. Селихов подначил Бричкина его не исполнять. Что это такое? Что за неисполнение? Где ваша дисциплина?
— Товарищ лейтенант, ну тут вы не правы, — пожал плечами Миша Солодов, — при всем к вам уважении — два отделения с этой стороны никак не поставить. Как мы не думали, как не крутились, было ясно, что эффективно оборону в таком количестве не организовать.
— Ага! Верно! Саша сразу сказал, как только комтех своих привел! — Подтвердил Малюга, — комтех чуть-чуть поеерепенился, мол приказ есть приказ, но когда стали думать, как всех разместить, оказалось, и правда неудобно получается! Слишком плотно, а четверть бойцов, в таком случае, просто линий обстрела не получали! Получается, будут сидеть в холостую!
— Отставить мне всю эту самодеятельность! — Крикнул разозлившийся Пуганьков немного сломавшимся голосом, — еще раз спрашиваю: что это такое⁈ Что младший сержант Селихов себе позволяет⁈ Мало того что он не выполнил мой приказ, так еще и убежал! Ко мне не явился! Вас оставил за себя отдуваться, когда я пришел! Это ж что за трус такой, этот ваш Селихов⁈ За вас, товарищи бойцы, прячется! Из-за него вы тут сейчас все передо мной краснеете! А сам он ходит неизвестно где!
Когда Пуганьков, гордый собой, что так «рубит правду-матку», прямо перед строем, закончил, то заметил, как странно помрачнели все солдаты.
— Вы это про Сашу зря так, — проговорил Матузный холодно.
Пуганьков аж удивился. Быстро-быстро заморгал.
— Что это значит, рядовой Матузный? И вообще! Обратитесь по форме!
Однако вместо Матузного заговорил Сагдиев. Заговорил также недовольно и даже угрюмо:
— Нехорошо так, товарищ Лейтенант, говорит про Селихова. Извините, конечно, но вы это все неправильно говорите. Передергиваете.
Пуганьков испугался, видя, как пограничники защищают неприятного ему Сашу Селихова. Испугался их слов и особенно решительных взглядов. Однако замполит приложил все усилия, чтобы не выдать своих эмоций. Как показалось Пуганькову, это у него получилось.
— Что значит, передергиваю⁈ — Напористо спросил Пуганьков, стараясь сохранит лицо перед бойцами, — отделение, что вы себе позволяете⁈ Этот Селихов у вас тут всю дисциплину разлагает! Вот он что делает!
— Уж простите, — начал Малюга, немного коверкая слова, — товарищ лейтенант, но мы вам не позволим так про Сашу говорить.
— Как это, не позволите⁈ Да что все это значит! — Растерялся, а от этого разозлился Пуганьков.
— То и значит, товарищ лейтенант, что Сашка мне сегодня ночью жизнь спас, — сказал Малюга твердо.
— И мне тоже спас, — невозмутимо вклинился Матузный.
— И мне спас! — Дополнил Сагдиев.
— И мне!
— И мне тоже, товарищ лейтенант!
— И мне спас! Если б ни он, в рукопашной бы я сегодня все! Погиб бы!
— Ну! Я тоже!
— Если б не он, мы б так в конюшне и остались! Прям под крышей похороненные!
— Да!
— Точно!
Каждое «и мне», что раздалось из строя, било по уверенности Пуганькова, словно хлесткой пощечиной по лицу. Ему казалось, что с каждым новым словом пограничников в защиту Селихова, он сам будто бы становился на добрый сантиметр ниже.
Замполит даже попятился.
— Отставить… — Нерешительно сказал он, потом все же собрался с силами и крикнул: — Отставить разговоры!
Пограничники все как один замолчали. Стали смирно перед замполитом.