Резкий вал нашего автоматного огня вмиг уничтожил всех, кто пытался хоть как-то сопротивляться.
Когда все закончилось, я холодно проговорил поотставшему от танка подразделению:
— Тут все. Идем дальше.
Пограничники снова построились за Т-62.
Когда и я тоже хотел занять сове место, заметил новое движение. Несколько раненых духов из тех, кто пытался закидать наш танк гранатами, недобитые, медленно зашевелились.
Я выглянул из-за брони, чтобы оценить обстановку по фронту.
Чем глубже продвигались машины, тем слабее было сопротивление духов. Они просто разбегались, почти не пытаясь отстреливаться.
Когда мы отбили их последнюю атаку — то переломили наступающим хребет. А теперь танки просто топтали любую их волю к дальнейшему сопротивлению.
«Шамабад будет и дальше стоять, — пронеслось у меня в голове в этот момент, — я смог. У меня получилось все исправить. Получилось пустить историю по новому пути».
За этой мыслью пришли и вопросы: а что еще я переиначил в ходе времени своим поступком? Чему еще суждено теперь случиться? К чему приведут меня мои же решения и действия? Ведь те, кому суждено было умирать в прошлой моей жизни, теперь будут жить. А те, кто жили — погибли.
Стерпит ли мироздание такую мою наглость? А может быть, оно дало мне второй шанс именно для того, чтобы я мог многое изменить? Чтобы события этой кровавой войны пошли иным путем?
Много времени на раздумья у меня не было, и потому я решил твердо и четко: чтобы ни случилось дальше, я с этим справлюсь. Уж если я смог предотвратить гибель Шамабада, преодолею и любые другие препятствия, что подкинет мне жизнь.
— Малюга! — Позвал я.
— Я!
— Как у тебя обстановка?
Пограничник, медленно следовавший за танком, на мгновение выглянул из-за брони, чтобы посмотреть, что твориться справа.
— Бегут, — пережевывая слова, сказал он, — духи отходят.
— Хорошо. Двое добровольцев, за мной! — Крикнул я.
Сосредоточенные погранцы стали переглядываться. Потом идти вызвались Матузный, и Миша Солодов.
— Хорошо! Остальным — продолжать выполнять боевую задачу!
Втроем мы подотстали от основной группы. Это было почти безопасно. Ведь я оценил ситуацию по фронту, перед танками, и понял, что мы можем выйти из-за брони.
Я оглянулся, чтобы посмотреть, как бронемашина медленно продвигается вперед, а погранцы следуют за ней, бдительно наблюдая за каждым действием отступающих духов.
— Задача такая, — начал я, когда мы втроем присели на колено, — среди тех, кто на нас напали сейчас, есть живые. Нужно с ними разобраться.
— Добивать будем? — С мрачным удивлением спросил Солодов.
— Только если окажут сопротивление. Среди них был главарь банды. Нужно убедиться, что он больше не станет безобразничать. Потому давайте за мной. Следите за раненными. Задача опасная. Они все еще могут попытаться напасть.
Погранцы отрапортовали «есть», и мы втроем поднялись. Пригнувшись, двинулись к только что уничтоженной группе душманов, поглядывая за фронтом.
Перед носом танков еще стреляли. Пулеметы боевых машин не прекращали гнать духов, а те нерешительно отстреливались. И все же, с каждым метром, что проходила танковая цепь, бой отползал от нас все дальше.
— Проверять всех! Они могут притворяться мертвыми! — Скомандовал я.
Мы вошли туда, где среди уже умерших, лежали и те духи, которые пытались на нас напасть. Большинство, судя по ранениям и правда были мертвы.
Матузный наткнулся на одного раненного в шею духа. Опустился к нему.
— У меня тут живой! — Крикнул он.
— Не отходи далеко, — приказал я Мише Солодову и хлопнул его по плечу.
— Есть!
Мы опустились у еще живого духа. Тот уставился на Матузного бешеными глазами. Хрепел, зажимая рану в шее.
— Ему уже ничем не помочь, — констатировал я.
Дух попытался вдохнуть, хрипло втянул воздух, да так и не выдохнул. Глаза его остекленели.
Мы пошли дальше. Я выискивал среди остальных погибших именно вожака. К слову, я готов был поклясться, что видел, где он упал, сраженный чьей-то пулей, но когда мы подобрались к тому месту, тела я не наше. Зато нашел еще одного пока что живого духа.
Это был старик. Очередь разворотила ему живот, и он просто медленно и тихо умирал, глядя в небо. Когда мы к нему приблизились и опустились рядом, он посмотрел мне прямо в глаза.
Обветренное, испещренное морщинами лицо душмана был безмятежным. Он просто внимательно изучал меня взглядом. Его предсмертную агонию выдавала только рывками поднимавшаяся и опускавшаяся грудь.
— Что с ним делать? — Спросил Миша Солодов, и лицо его сделалось скорбным.
— Интересно, а сколько наших, советских солдат, этот гад убил? — Спросил Матузный.
Никто ему не ответил. Тогда пограничник добавил:
— Давайте его дострелим, чтоб не мучился.
С этими словами он даже поднял автомат. Душман вдруг вздрогнул и перевел взгляд на Матузного.
Я положил руку пограничнику на цевье. Заставил опустить его оружие.
— Кем бы ни был враг, — сказал я, — смерть надо уважать. Пусть уйдет спокойно.
Матузный поджал губы.
— Интересно, а наших он достреливал? — Спросил он угрюмо. — А головы нашим резал?
— Эти люди — считай первобытные, — глянул я на Матузного строго, — в племенах живут. В суевериях. А ты — советский человек. Ты не должен быть как они.
Матузный, глядевший мне в глаза, недовольно отвернулся. Потом устроился поудобнее на колене.
Когда я снова посмотрел на духа, он был уже мертв. Даже успел прикрыть глаза, прежде чем испустил дух.
— Тоже мародер, — мрачно заметил Матузный, кивая душману на руку, которую он устроил себе на груди.
На запястье погибшего покоились советские часы «Электроника». Их затертый корпус вымазала кровь, а на дисплее появилась трещина.
Илья Матузный потянулся к телу, чтобы снять часы. Я его остановил. Пограничник ничего мне не ответил, только удивленно на меня уставился.
— Не трогай, — сказал я холодно.
— Он же их снял с кого-то из наших, — Недовольно сказал Матузный.
— Может, и снял. А мы обирать трупы не будем.
— А у пленных мы все советское отобрали, — возразил Илья.
— Мы не будем обирать трупы, — повторил я с нажимом.
Матузный засопел. Отстранился от мертвого. Мы встали, чтобы продолжить свой путь.
Когда двинулись дальше, я заприметил чуть-чуть в отдаление от других трупов еще одно тело. Повел пограничников туда. Когда заметил, что Матузный подотстал, окликнул его:
— Быстрее!
Тот, торопливо возясь в подсумке, побежал за нами.
Я быстро прикинул два и два. Понял, что сделал Матузный, но ситуация не позволяла устроить ему разбор полетов прямо сейчас. Тогда я решил, что поучу пограничника уму-разуму, когда все закончится.
Командира духов, этого Имрана мы нашли в добром десятке метров от того места, где погибли все, кого он поднял в последнюю свою атаку.
Раненый дух, видимо, полз, стараясь уйти от нас, но потом выбился из сил. Я даже не сразу понял, что он жив.
Я узнал Имрана по его «понтовой» в отличие от других душманов форме. Он лежал на животе, спрятав голову в предплечьях.
— Вот он. Всем держать ухо востро, — сказал я и теперь сам поднял автомат.
— Да он, видать, мертвый, — тихо сказал Миша, держа лежащего духа на мушке.
— Живой, — отрезал я.
Все потому, что я заметил, как душман глубоко дышал, как опускалась и поднималась его спина, когда грудная клетка расширялась с каждым вдохом. Да только теперь хитрый сукин сын затих. Задержал дыхание и притворился мертвым.
Мы медленно подошли к нему, окружили с трех сторон.
— Эй, — позвал я его, — я знаю, что ты живой.
Имран, ожидаемо, никак не отреагировал.
Тогда я вздохнул и пнул его по бедру. В этот момент дух вздрогнул и зашевелился. Зыркнул на меня через плечо.
Я удивился тому, насколько молод был этот Имран. Наби сложно было дать больше двадцати лет. Этому — больше двадцати пяти.
У Имрана было очень грубое, даже отталкивающее лицо: округлое, украшенное маленькими темными и очень злыми глазами, крупным горбатым носом и большими губами. Черные, пушистые брови его срослись к переносице. Редковатая черная и короткая борода оказалась вымазана грязью.
Я направил на него автомат. Кивнул стволом, приказывая ему перевернуться. Имран подобрал руки под грудь. Сделал вид, что с трудом пытается перелечь на спину. Тогда я его поторопил:
— Быстрее!
Вдруг Имран резко перевернулся. В руках его мелькнула истертая зеленоватая рубашка гранаты Ф-1.
Злобно уставившись на меня, он схватился за чеку. Замер.
Матузный с Солодовым аж подпрыгнули, нервно засуетились, держа духа на мушке и кидая мне вопросительные взгляды.
Я не дрогнул. Не сводя с Имрана своего АК, холодно проговорил:
— Ну, давай.
Вряд ли душман знал русский язык. Вряд ли мог разобрать мои слова. Тем не менее он все прекрасно понял по решительному моему взгляду. Я не собирался отступать. А еще хотел взять его живым.
— Саша⁈ Он нас всех подорвет! — Занервничал Матузный.
— Надо его кончать, пока чеку не сдернул! — Добавил Солодов.
— Всем сохранять спокойствие.
Миша Солодов, сам того не зная, подчеркнул ключевой момент в действиях духа. Именно ту самую причину, по которой моей пули все еще не было в упрямом лбу Имрана.
Он не дернул чеку.
Если бы хотел убить нас, он бы сделал это еще мгновение назад. У него была возможность привести гранату в боевое положение, оставив ее держаться от взрыва на одной только скобе. Но он этого не сделал. Не сделал, потому что струсил.
Через его злой, решительный взгляд, который он в меня вперил, я рассмотрел страх смерти.
Мальчишка, несмотря на все его действия, не решался погибнуть. Он просто испугался. Испугался своей смерти в моем лице.
— Храбришься, — сказал я холодно, осознавая, что он не понимает моей речи, — храбришься перед своими бойцами. Хочешь впечатлить их. Показать, какой ты отчаянный командир. Но когда дело доходит до по-настоящему решительного поступка — пасуешь.