Почти все мысли Хакима были направлены именно в эту сторону. В голове его постоянно всплывали одни и те же вопросы: а действительно ли заслуги Селихова были плодом исключительно его безрассудной храбрости и таланта к воинскому делу?
Ведь в настоящем деле Шарипов его ни разу не видел. За исключением, конечно, того случая, когда, еще осенью, сцепился он с Селиховым в лесу, что лежал вблизи Границы. Ну, когда пограничники приняли Шарипова за душмана.
Там Александр проявил себя решительным, смелым бойцом. Но просто бойцом. А вот сегодня ночью… Сегодня ночью Шарипов лично видел, как простой солдат-первогодка, простой младший сержант Селихов, показал необычные для обыкновенного пограничника знания.
«Откуда он знал о том, как работает мина-итальянка? — Думал Хаким, — далеко не каждый офицер, что в Афгане служит, сталкивался с такими хитрыми приблудами. А Селихов про них определенно знал. Знал, как себя вести с такими минами, знал, как они работают. Но откуда?»
Сомнения съедали Шарипова. Он не мог смириться с такой странной тайной. А Шарипов очень не любил тайны, к разгадке которых не видел зацепок.
Он натерпелся нервов еще с этим пресловутым последним схроном оружия, который все же отыскали с горем пополам, а вот еще одна… Новая тайна.
«А что от него ждать, от этого Селихова?» — Думалось особисту.
По долгу службы любая неизвестность казалась Шарипову опасной. Все, что ты не можешь понять, не можешь и контролировать. А что еще хуже, не знаешь, что от этой неизвестности ждать.
Так что же ждать от Селихова? Может ли этот молодой парень, почти юноша, таить за собой какую-то опасность?
Мысль эта не давала Шарипову покоя. Она просто свербела у него в мозгу, словно туда загнали неприятную занозу.
Масла в огонь подевало и то обстоятельство, что Шарипов не мог понять и характер этой угрозы. Если она, конечно, была.
«Нет, на авось нельзя полагаться в таких делах, — подумал Шарипов, — Теперь я вижу, что случайностей в деле с Селиховым быть не может. Тут что-то таится. Но что? Кто такой этот парень?».
Но Хаким понимал, что с плеча рубить тоже нельзя. Что к Селихову нужно подступиться как-то грамотно. Спокойно. Так, чтобы он ничего не понял и не затаился.
Тогда особист решил действовать, но пока что в частном порядке. И если ему удастся раскопать что-то более весомое, нежели его собственное странное предчувствие, то тогда уже взяться за Александра Селихова как надо.
С этими мыслями Хаким вмиг отбросил любые личные симпатии. Шарипов уже давно питал к Селихову покровительственную симпатию. Видя, как парень продвигается по службе, ловил себя на мысли, что рад за него. Ему импонировала живость и острота ума, которыми обладал этот простой с виду деревенский парень.
Шарипов привык радоваться мелочам. Он радовался даже тому, что окружающие его солдаты и офицеры просто не вредят. Вполне удовлетворялся хотя бы этим обстоятельством. В Селихове же он видел определенную надежду.
До сегодняшней ночи он был убежден — Селихов далеко пойдет. Принесет много пользы.
«А пользы ли?» — Сомневался теперь особист.
— Товарищ капитан?
Из раздумий Шарипова вырвал голос девочки Амины, что вдруг оказалась с ним рядом. Почти все это время она шла в середине их немного растянувшейся группы. Топала бог о бок с Фазиром, но, ускорив шаг, догнала особиста.
Не ответив ей, Шарипов только глянул на Амину. Глянул беззлобно, очень теплым и доброжелательным взглядом.
Девушка выглядела уставшей и немного напуганной. Но еще больше — обеспокоенной.
— Можно у вас кое-что спросить? — Проговорила она тихо.
— Можно.
— Я рассказывала вам о моем отце. Очень рада, что вы и без меня о нем знаете.
Шарипов молча покивал.
— Знаете… Я очень боюсь… — Девушка недоговорила. Осеклась.
— Что с ним что-нибудь случиться? — Предвосхитил ее вопрос Шарипов, — я читал о нем. Он тертый калач. Продержится.
— Значит, вы поможете переправить его в Союз? Можете спасти?
Шарипов, сохранив теплоту своего взгляда, несколько мгновений помолчал, не зная, солгать ей или сказать правду. Когда открыл было рот, услышал:
— Э! Эй!
Они с Аминой почти одновременно обернулись. Обернулся и Фазир, что словно квочка, не отходил от девушки далеко и топал почти за ней по пятам.
Кричал Рюмшин. А все потому, что он увидел, как за ними, вдали следует трактор «Белорус». Синяя коробочка маячила где-то далеко-далеко и казалась с такого расстояния совсем игрушечной.
Рюмшин свистнул. Замахал руками.
— Эй! Э-э-э-э-й!
Потом обернулся к остальным, сказал:
— Он недалеко! Ну ему навстречу! О! Видать, дальше пешими идти не придется!
К концу пограных суток мы так почти ни разу не присели. Застава мангруппы, что прибыла к нам на подмогу, выставила заслон на участке, где был совершен прорыв, а также нескольких соседних участках.
Часам к десяти утра подошла подмога с соседних застав. Эти ребята и сами были недавно из боя, но без устали бросились исполнять свой долг и на Шамабаде.
Пуганьков вместе с майором Гринем, помогавшим ему организовать работу заставы, выпустили на участки несколько поисковых групп. В одной из них, до самой темноты, находился и я.
Только к семи часам вечера вернулись мы на заставу, не обнаружив признаков нарушителей Границы.
Работа кипела. Из отряда к нам вскоре должны были направить системщиков, чтобы помочь Бричкину наладить работу сигнализации.
В бою враг не только оборвал нити заграждения. Под минометным обстрелом и гранатами, а также гусеницами танков Жукова, пострадали столбы системы. Теперь они требовали замены.
— А ты чего отказался-то в мангруппу идти? — Спросил Алейников, когда мы с ним сидели в окопах и уплетали положенные нам консервы с копченой колбасой. — Должность хорошая. Сержантская. Командир отделения.
— А что? — Я ухмыльнулся и поудобнее устроился на краю окопа, — по-твоему, надо было соглашаться?
У сырых от дождя окопах было людно. Тут и там сидели бойцы. Большинство сейчас отдыхало. На дне опорника до сих пор стояла вода, и погранцы не спешили спускаться в окопы, чтобы не намочить ног. Они ходили вокруг, кто-то сидел на краю, свесив ноги. Кто-то в ДЗОТе или старом ДОТе, где у нас хранился боезапас.
— Ну да, — Алейников отправил в рот полную ложку холодной тушенки, закусил лепешкой, — я думаю, там бы тебе было сподручней, чем тут, на заставе киснуть.
— Киснуть? — Хмыкнул я, — духи нам закиснуть не позволят.
— Это сегодня. А потом снова рутина, все дела. Мне кажется, тебе за речкой интереснее будет.
— Стас, — улыбнулся я беззлобно, — интересно, не интересно… Если дело касается службы, тут такие понятия неприменимы.
— Ну не знаю, — пожал плечами Стасик, — я б, наверное, в стройбате каком-нибудь скис с концами. Хотя и тут вою, время от времени. А в строительных войсках и подавно завыл бы.
— Если уж ты воешь, чего решил на сверхсрочку? — Хитровато зыркнул я не него.
— А вот решил! — Стас даже приосанился, сидя рядом со мной, и вдобавок выпятил грудь, — Но даже так, святого моего права жаловаться на жизнь у меня никто не отымет!
— Дорогие! Чаек! Чаек горячий! — Послышался звонкий голос поварёнка Гии.
Он еще с одним бойцом тащили большую кастрюлю.
— Давай, дорогие! Сейчас чайку вам налью, быстро просохните!
Третий боец шел за ними и нес таз, полный кружек.
— О, горяченькое! — Встал Алейников, — вот это дело!
Я было хотел тоже встать, но Стас меня остановил.
— Ты сиди-сиди. Я тебе тоже принесу! — Сказал Стас.
Быстро, в три ложки, он доел свои консервы, умудрился сунуть в рот оставшийся кусочек колбасы и помчался к Гие, к которому уже принялись стягиваться все бойцы, кто был в опорнике.
Я хмыкнул, провожая Алейникова взглядом. Принялся доедать свой ужин.
Когда боковым зрением увидел, как что-то мелькнуло слева, у старого ДОТа, то сделался чутким, словно сторожевой пес.
Уже давно стемнело, и я заметил, как какая-то странная тень и правда маячила за бетонным сооружением. Маячила она как-то скрытно, словно бы хотела спрятаться. Это меня насторожило.
Я отложил почти пустую банку. Взял свой автомат и медленно, очень тихо направился к ДОТу.
Когда подошел ближе, окончательно убедился в том, что за ним прятался человек. Я пошел обходить ДОТ, стараясь не обнаружить свое присутствие и тщательно выбирая место, куда наступить.
Когда резко заглянул за его стену. Клим Вавилов вздрогнул.
— Ой!
Он схватился за сердце, оперся о наружную стену ДОТа рукой.
— Напугал ты меня, Сашка!
— Чего ты тут прячешься? — Спросил я.
Клим выпрямился отдышавшись. Отступил и глянул куда-то почти себе под ноги. Я быстро понял, что именно он тут проверяет.
— Убежала, — с грустью сказал Клим. — Напугали ее духи. Вот и убежала…
Глава 26
Я глянул на старенькую, но отремонтированную погранцами будку, что приставили к ДОТу с обратной его стороны.
Когда-то будка эта принадлежала заставской собаке по имени Булька. Старики, заставшие последний год жизни Бульки, рассказывали, что бездомную эту собаку подобрал Таран, будучи еще замбоем на Шамабаде.
Измученную, умирающую от голода, он привез ее на заставу с одной из проверок нарядов. А потом стал выхаживать собаку.
Булька окрепла и оказалась ласковой и очень верной. А еще выносливой. Погранцы даже стали брать ее с собой на Границу, где та бегала вокруг наряда, веселила пограничников, не им давала заскучать.
А чуть больше года назад Булька померла от старости. Будка ее так и осталась на Шамабаде. Стояла она у курилки, и никто: ни погранцы, ни офицеры, даже и не думали убирать ее оттуда.
«Ушел из жизни пограничный пес», — считали они. Значит, как и любому другому пограничнику, «оставшемуся» на заставе навсегда, следует и о ней оставить какую-то память.
Кому-то из погибших погранцов это была койка, кому-то памятник. А Бульке вот, будка.