то-то прошептал тому на ухо.
– Понятно, – сказал полковник. Иронически улыбнулся.
Дед был в наручниках, а еще – кисти у него были закрыты брезентовым мешком.
– У тебя есть жалобы или просьбы, дружок? – дружелюбно спросил Поллен.
– Это издевательство над ребенком, – сказал Дед ломким голосом. – Я буду жаловаться в ювенальную юстицию.
– Ее здесь не существует, – покачал головой Поллен.
– Это Ашот Саркисян, поручик, – продолжал капитан. – Портал средней продолжительности, нестабильный, но очень большой, до трех метров. Адреналиновый проводник первого рода.
– Плохо, – нахмурился Поллен, разглядывая Скрипача.
– Возникает на расстоянии около десяти метров, – продолжил капитан. – Так что тут портал ему ничем не поможет. Полагаю, мы можем снять с господина старшего сержанта наручники.
Поллен мгновение размышлял, потом покачал головой.
– Это будет некрасиво по отношению к женщинам и детям. Пусть остается в наручниках.
Следующим был Хмель. И был он не только закован в наручники, но и с кляпом во рту.
– Петр Хмель, штабс-капитан. Портал средней продолжительности, стабильный, два метра. Возникает спереди, на расстоянии двух-трех метров. Для возникновения господину Хмелю требуется петь.
Я заметил, как все наши, кроме Ашота, удивленно уставились на Хмеля.
– В ориентировке он проходил как немой, – удивился Поллен.
– Нет, просто молчаливый, – усмехнулся капитан.
– Кляп не убирать, но следите за дыханием, – заботливо сказал Поллен.
Еще пара шагов, и они остановились передо мной.
– Иван Переславский, поручик, в Центрум ходит три года.
– О, на этой заставе служат одни только офицеры, – развеселился Поллен.
– У них там никакой субординации толком нет, – поморщился Григорий. – Проблема дальних застав, не играющих особой роли. Разгильдяйство, вольница и анархия.
– Как это по-русски, – важно кивнул Поллен. Впрочем, подумав секунду, добавил: – И еще свойственно американцам.
– Вы, наверное, из Лотарингии или Эльзаса? – спросил я.
Поллен вздрогнул, будто не ожидал, что заключенные станут с ним разговаривать.
– С чего вы взяли, господин…
– Переславский, – вставил капитан. – Иван.
– Господин Иван. С чего вы это взяли?
– Да есть в вас какая-то немецкая страсть к порядку, – сказал я.
Секунду Поллен буравил меня подозрительным взглядом, будто решая, оскорбил я его или нет. Потом, очевидно, решил, что такое ничтожное существо, как солдат с провинциальной никому не нужной заставы, оскорбить полковника не способно.
– Я из Эльзаса, вы наблюдательны, Иван, – сказал он. – Но я чистокровный француз.
– По чванству сразу видно, – негромко сказала Ведьма из своей клетки.
– Портал короткий, стабильный, – быстро заговорил капитан. – Два метра в диаметре. Очень забавный. Заднее расположение…
Я крепко сжал зубы. Григорий секунду насмешливо смотрел на меня, потом прошептал что-то Поллену на ухо.
– Вот как? – полковник оглядел меня не то с брезгливостью, не то с презрением. – Как это…
Наши взгляды встретились.
– Как это затейливо, – закончил Поллен. Откашлялся. Добавил: – Но наручники оставьте.
– Эйжел Тай-Клёус, – сообщил Григорий, увлекая его к следующей клетке.
– Бригадир наемников? – удивился Поллен. – Она ведь не с заставы!
– Нет, господин Поллен. Более того, помогла нам – доставила тех, кого мы не взяли на месте.
– И что же тогда она здесь делает? – театрально воскликнул Поллен. – Грегор, я удивлен и возмущен!
– Господин полковник, я принял на себя ответственность задержать мадемуазель Эйжел, поскольку у нее были продолжительные романтические отношения с задержанными, – сказал Григорий. – Два года у нее длился роман с Александром Бобриковым, затем – два года с Иваном Переславским. После этого – эпизодически встречалась с Хмелем и Саркисяном.
Я вздрогнул. Посмотрел в сторону клетки со Стариком. Увы, расстояние и решетки мешали. Хотя что бы я ему сказал? Ну были у него отношения с Эйжел… до меня ведь были… в общем-то, я догадывался. Про Скрипача я знал, он сам спрашивал, не буду ли я против, а вот про Иван Иваныча…
– Понимаю, понимаю… – пробормотал Поллен.
– В такой ситуации нельзя исключать двойной и даже тройной игры, – продолжил Григорий. – Я не решился рисковать.
– Не будет ли проблем с кланом Тай-Клёус? – спросил Поллен.
– Она младшая дочь одной из наложниц вождя, – равнодушным тоном произнес Григорий. – Это… не очень важно для клана. Она вообще там не появлялась уже десять лет. Полагаю, небольшая партия хорошего оружия уладит все проблемы.
Поллен покивал. Потом спросил:
– Мадемуазель Эйжел, вы что-то можете сказать по этому поводу?
Эйжел стояла в своей клетке, прямая как тростинка, бледная и униженная. В нашу сторону она старалась не смотреть.
– Господин полковник, я помогла задержать людей, к которым очень тепло отношусь, – сказала Эйжел. – Но я патриот Центрума…
– Мадемуазель, я уверен, что это недоразумение и оно будет быстро рассеяно, – сказал Поллен. – Но ради Центрума вы должны потерпеть. Всего двенадцать часов пути до Марине. Я уверен, что сразу по приезде вас отпустят, но сам я не готов принимать такие решения. Мы благодарны вам за вашу работу, вы получите вознаграждение и, скорее всего, медаль. Я лично буду ходатайствовать…
– Ходатайствуй, чтоб тебя мать назад родила! – закричала Эйжел. – Я не ради денег это делала! Отпустите меня!
– Простите, но это невозможно, – холодно сказал Поллен. – Ни то, ни другое. Терпение, мадемуазель. Терпение.
Он откашлялся и, утратив к Эйжел всякий интерес, окинул взглядом клетки. Стало как-то совсем тихо – все поняли, что нам собираются что-то сообщить.
– Уважаемые соратники! – сказал Поллен. – Да, да, соратники. Я уверен, что большинство из вас – честные пограничники, несущие возложенную на них задачу по защите Центрума и Земли! Я уверен, что среди вас – шесть честных пограничников.
Он помолчал. А потом, с прорвавшейся ненавистью, произнес:
– И еще один… человек. Предатель, работающий на Очаг. На мир, уничтоживший цивилизацию Центрума… и готовящийся уничтожить нашу цивилизацию. Наши самолеты и поезда, компьютеры и телефоны, дома и фермы. Предатель, желающий обрушить нас в средневековье… и наша катастрофа будет посильнее той, что ударила по Центруму, ведь мы сейчас более развиты, мы сильнее зависим от нефти, пластмассы, электроники…
Передохнув секунду, будто обдумывая, не добавить ли еще чего-то в список наших достижений, Поллен совсем тихо сказал:
– А может, он и не предатель? Может, он патриот… патриот Очага? Работающий под прикрытием, обманывающий вас… подумайте.
– Господин полковник, это бред! – выкрикнул Старик. – О чем вы? Мы все земляне! Мы ходим с Земли в Центрум и обратно, обитатели вашего мифического Очага на это не были бы способны!
– Вы уверены, что все вы возвращаетесь с Центрума именно на Землю? – усмехнулся Поллен. – Лично я – нет, не уверен. Это раз. Вы уверены, что жители Очага не способны открывать порталы в другие миры? Я – нет. Это два. И, к моему большому сожалению, Очаг – не миф. Это три!
Он вздохнул и деловым тоном закончил:
– Через двенадцать часов мы будем в Марине. Мы точно знаем, что один из вас работает на Очаг. И в штабе мы выясним, кто именно. Обидно будет, лишь если в процессе выяснения пострадают невиновные… женщины… дети… Подумайте над этим. Присмотритесь друг к другу. Честные люди не должны страдать из-за предателя, злоупотребившего их доверием.
На этом знакомство с задержанными и речь полковника Поллена были окончены. В сопровождении Григория и второго офицера, так и не проронившего ни слова, полковник вышел из вагона. Двери за ними закрыли снаружи, а мы остались запертыми в свои клетки и закованными в наручники. Да еще и под присмотром трех пограничников в конце вагона.
– Вот ведь сволочь какая, еще и натравил нас друг на друга! – воскликнул Ашот. – Ребята, да это же бред, бред самый натуральный!
Никто не ответил. Только звякнула цепь – это Калька легла на пол своей клетки.
Я тоже сел. Мне было проще, у меня только руки были скованы.
– Ударник, ну зачем вы за нами поперлись, а? – крикнул через вагон Старик. – Ну Скрипач – человек южный, горячий. Ну Иван Иваныч – человек строгих правил. А ты-то?
Как ни странно, голос Старика был даже веселым. Словно с нами случилось забавное недоразумение, которое скоро развеется без следа, перед нами извинятся, повесят медаль на грудь и отправят на отдых.
– А я просто дурак! – ответил я в тон.
– Все равно бы не отбили у спецназа, надо же понимать, – негромко сказала Ведьма. – Надо было понимать… Как вы нас догнали?
– Не поверите, – сказал я. – Мы переехали через Разлом. На паровозе.
– Мосту – кирдык? – по-деловому спросила Ведьма.
– Абсолютный! – радостно подтвердил я, будто гибель несчастного моста как-то компенсировала нашу неудачу.
– Эй, Марек! – позвала Ведьма.
Один из охранников вышел из их отсека и подошел к клетке с Ведьмой.
– Курить охота, – сказала Ведьма. – Будь человеком, пан.
– Нельзя тебе руки освобождать, – вздохнул Марек. Говорили они по-клондальски, но акцент все равно выдавал в нем поляка не хуже, чем имя и обращение «пан». – Сама знаешь.
Но все-таки полез в карман, достал пачку сигарет, спички, раскурил одну сигарету и через решетку всунул Ведьме в рот. Дал сделать пару затяжек, забрал сигарету, затянулся сам.
– Спасибо, брат-славянин, – сказала Ведьма. Видимо, после нашего появления слегка истеричное веселье овладело всеми. – Русский с поляком – братья навек.
– Не надо нам таких братьев, – с обидой сказал Марек. – Мы – Европа.
– Хорошо, русский с поляком – соседи навек, – согласилась Ведьма.
– И не соседи, – Марек снова протянул ей сигарету. – Мы с Украиной соседи и с Белоруссией.
– Ну что ж такое, ничем тебе не угодишь… – вздохнула Ведьма. – Скажи, Марек, нас кормить будут?