И все же он не терял надежды выбраться отсюда. Необходимо объясниться с администрацией. Пока приходится иметь дело только с бессловесными санитарами, которые трижды в день разносили лекарства, да похожими на манекены здоровенными охранниками. Разговаривать с теми и другими бесполезно.
Иногда десяток, другой узников уводили, заменяя их новыми. Настал черед и Горчакова. Его привели в блиставшую чистотой комнату, взяли кровь из пальца, вены, взвесили, проверили зрение и слух. Пожилой, очень вежливый врач интересовался перенесенными болезнями. Горчаков забросал его вопросами, но ни на один ответа не получил. Его накормили — впервые за все время — досыта, заставили проглотить какие-то таблетки, отвели в палату и уложили в постель.
Утром в просторном ангаре Горчакова раздели догола, привязали к столбу. Появился худощавый, с завидной выправкой, японец в белом крахмальном халате.
— Прежде всего успокойтесь. Ничего худого с вами не случится. Здесь ведется серьезная исследовательская работа, вы должны нам помочь.
— Ничего я вам не должен, черт побери! Меня схватили насильно! Вы совершаете преступление. Немедленно известите Харбин, полковника Кудзуки. Я требую!
— В этом нет необходимости.
— То есть как — нет?! Я не раб! Не подопытное животное!
— Изменить что-либо невозможно, будьте благоразумны и успокойтесь. Не тратьте силы понапрасну.
— Неслыханно! В цивилизованной стране в середине двадцатого столетия хватают людей среди бела дня, запихивают в какой-то виварий — и превращают в двуногих морских свинок. Где ваше начальство? Немедленно позовите его сюда! Кому подчиняется ваша организация?
— Настоятельно рекомендую вам успокоиться. Сейчас придется немного потерпеть, будет больно, но не пугайтесь, ничего страшного не произойдет.
Ученый что-то крикнул, двое парней в наглухо застегнутых голубых комбинезонах надели на Горчакова нечто похожее на доспехи средневекового рыцаря. «Доспехи» прикрыли голову и грудь.
— Что вы со мной делаете?!
Голос Горчакова гудел, как в трубе. Послышались торопливые шаги, и все стихло. Уж не собираются ли они испытывать на мне какие-нибудь лучи, вроде рентгеновских, подумал Горчаков, вспомнив прочитанный недавно фантастический роман «Луч смерти». Почему в таком случае оставили открытым почти все туловище? Сердце билось учащенно, стучало в висках, перехватывало дыхание. Горчаков ощутил резкий запах пота, впервые с момента задержания ему стало по настоящему страшно.
Грохнул взрыв, и десятки острых игл впились в обнаженное тело, другие осколки так забарабанили по «панцирю», что Горчаков едва не оглох. Затем «доспехи» сняли, засуетились вокруг «голубые комбинезоны», длиннолицый, тонкогубый японец в белом халате распоряжался:
— Спина. Чуть выше правой лопатки, видите? На пояснице. На боку. Живот как будто в порядке, не кровит, хотя ранения множественные. Стопы и голени опасений не вызывают, нарушение кожных покровов незначительное, а вот бедро! Нет, левое, средняя треть. Очевидно, поврежден сосуд. Немедленно жгут! Быстрее! Кровопотеря недопустима…
«Комбинезоны» быстро и четко выполняли приказания — наложили жгут, остановили кровотечение. Тело Горчакова запестрело нашлепками пластыря.
— Кажется, все. Да, теперь все, — ученый удовлетворенно вздохнул. — Финиш. Вам больно, господин? Если терпеть трудно, сделаем укол.
Это кошмарный сон, думал Горчаков. Здесь экспериментируют на живых людях! Кучка обезумевших вивисекторов арендовала участок земли и ставит здесь опыты частным путем. Кухня дьявола! Но почему, чтобы проникнуть сюда, пришлось прорываться сквозь полицейские, жандармские и армейские заслоны? Выходит, это легальная организация?
— Как вы себя чувствуете? Если болит — не скрывайте, впрыснем морфий.
— Болит. Но колоть не нужно. Лучше пристрелите, и конец делу.
— У вас расшатаны нервы, господин.
— Странно, — криво усмехнулся Горчаков. — С чего бы это?
Покачав головой, японец подозвал помощника. Проследив за инъекцией, проговорил с укоризной:
— Не падайте духом, господин. Мы будем старательно вас выхаживать, внимательно следить за состоянием вашего организма, активно поддерживать сердечную деятельность, регулярно и хорошо вас кормить. Кстати, наступило время ленча. Как насчет завтрака? Нет аппетита? Вы нас огорчаете. Тогда хотя бы гранатовый сок.
— Катитесь со своим соком к…! Ответьте, наконец, зачем меня мучают? На каком основании? Где я нахожусь?
— В научно-исследовательской лаборатории. Осуществляется ответственный эксперимент. Что до оснований, я не юрист. Знаю, что этого требует безопасность моей страны.
— По-вашему, этого достаточно, чтобы хватать первого встречного и совершать над ним варварские опыты?
— Варварские?! Наши методы, конечно, далеки от совершенства, и их можно оценивать по-разному, но методика, как известно, определяющего значения не имеет, главное — полученный результат.
— Цель оправдывает средства? Знакомая формулировка!
— Любые изыскания во все времена требовали немалых затрат. Материальных и моральных. И наша наука…
— Наука! Вы убийцы! Куда деваются подопытные?
— Отработанный материал кремируют — куда же его девать?
Горчаков побледнел: яснее не скажешь. Японец спокойно продолжал:
— Вы не правы. Мы не берем «первых встречных», как вы изволили заметить. Нам поставляют субъектов, о которых общество сожалеть не станет — приговоренных к смерти уголовников-рецедивистов, подрывные элементы, опасных иностранцев, оказавшихся в районах дислокации армии Ямато…
— Военнопленных?! Вопиющее нарушение международных законов!
— Законы — условность, выдуманная слюнявыми гуманистами. К тому же мы удовлетворяемся малым, наши потребности ограниченны. Две-три сотни «бревен»…
— Бревен?!
— Так условно именуется исходный материал.
Горчаков задыхался, закачались блеклые стены, все поплыло.
— Вам плохо? Минуточку…
Возле обмякшего Горчакова снова захлопотали «голубые комбинезоны», ему сделали два укола, заставили выпить лекарство. Стало легче.
— Бывает, — успокаивал японец. — Реакция…
— Напрасно стараетесь, — сказал Горчаков. — «Бревном» больше, «бревном» меньше — какая разница?
— Ошибаетесь. На вас потрачена культура, выращенная с большими трудностями. Вы — единственный, на ком апробированы принципиально новые микробы. Сами того не зная, вы представляете для науки большую ценность. Нам не простят, если мы вас не убережем. Терять вас мы не намерены и сделаем все необходимое, чтобы успешно закончить эксперимент.
— А потом — в печку?
Ученый отвернулся. Горчаков почувствовал прилив решимости, как бывало в критические моменты.
— Предупреждаю. Мою смерть вам не простят. Придется ответить за злодеяния…
— Не обольщайтесь, господин. Мы не на улице вас поймали, не вытащили из квартиры, вы приехали сюда сами, потребовали вас пропустить, не зная, что обратной дороги нет. Вас пытались отговорить, разумному совету вы не вняли и оказались в мышеловке. Теперь пожинайте плоды собственного легкомыслия. Кстати, мы не спрашиваем, почему вы с настойчивостью, достойной наилучшего применения, ломились в наш дом. А у вас наверняка были к тому основания. Но мы не контрразведка, нам безразлично, кого вы на самом деле представляете: полковника Катаяма, полковника Иванова или полковника Смита. Это дело не наше, у нас свои проблемы.
— Зато оно наверняка заинтересует штаб Квантунской армии и отдел полковника Кудзуки. Там знают, куда я поехал, — выпалил Горчаков.
На японца ложь впечатления не произвела.
— Все это очень забавно, однако вам не поможет. Мы вне компетенции упомянутых почтенных служб. Что же касается полковника Судзуки…
— Кудзуки!
— Простите. Не имею чести знать этого, безусловно, достойного господина. Но заверяю: если он рискнет пожаловать сюда, назад уже не вернется.
— Мерзавец!
Пепельные щеки японца порозовели.
— Спокойнее, господин. Не теряйте лица. Я не ваш подчиненный, не солдат вашего отряда. Там грубость оправдывалась спецификой обстановки, а здесь…
— Вы знаете об отряде?
— Вы меня не узнаете, господин Горчаков?
— Эти чертовы лампы… Неужели нельзя их убрать или хотя бы уменьшить напряжение? — Горчаков подслеповато щурился, разглядывая ученого. Овальное худое лицо, слегка приплюснутый нос, блестящие, набриолиненные волосы, раскосые глаза. Типичный японец, хотя и высок. — Нет, не узнаю… Возможно, в иной обстановке… Нет.
— Ничего удивительного. Вы таких, как я, вниманием не удостаивали. Старались нас не замечать. Вы восседали высоко, на самой ослепительно сверкающей под солнцем вершине Фудзиямы, а мы, жалкие черви, извивались у подножия горы, и каждого из нас вы могли расплющить под пятой.
— Нельзя ли без аллегорий? Мне что-то неможется…
— Вам нехорошо? — встревожился ученый — Начались боли?
— Немного знобит…
— Реакция. Пожалуйста, ничего не скрывайте, жалуйтесь на малейшее недомогание. — Японец сделал пометки в толстой клеенчатой тетради. — Значит, без аллегорий? Тогда, если угодно, я был в отряде с начала и до конца. В подразделении Господина Хо. Там я звался Мокрица.
Голова пошла кругом, Горчаков вгляделся, облизнул спекшиеся губы.
— Зачем понадобилось вводить вас в эту сомнительную игру?
— Моих коллег и меня волнуют некоторые аспекты применения секретного оружия. Именно для решения этих проблем и расцвела пышным цветом известная вам «Хризантема».
Японец подробно рассказал о планах ведения бактериологической войны. Говорил долго, не забывая периодически проверять пульс и измерять температуру привязанного к столбу человека. Мокрица был доволен, впервые посчастливилось работать с интеллигентом, могущим довольно точно охарактеризовать свое состояние. Оглушенный услышанным, Горчаков не верил своим ушам.
— Если я правильно понял, с помощью бактериологического оружия можно относительно легко уничтожить любое государство?