оев вестерна, сошедшихся перед решающим выстрелом. Только интриги, как в фильмах, нет — один уже заранее чувствует себя мертвецом.
В кабинете находился постоянный охранник. Надир-шах неожиданно отпустил и его, и Додона, попросил поплотнее закрыть двери. Те вышли, причем нетрудно было заметить, насколько они расстроены таким приказом. Наверняка их лишили любопытного зрелища.
— Я поставил себя на твое место, Хаким. Ты все сделал как надо, — печальным певучим голосом сказал Надир-шах. — Вы не вступили в бой, что весьма логично: зачем губить людей, если героина все равно уже не существует?
Хаким ожидал, когда же босс нанесет свой внезапный змеиный удар. На это он большой мастер. Сначала усыпить человека своими сладкими речами, а когда тот решит, что самое страшное миновало, тут он его и оглоушит.
— Не знаю, за что Аллах лишил тебя своего покровительства. Но я по-прежнему твой друг, — продолжал журчать политик. — Твоя сестра живет в моем доме, как шахине не снилось.
— Благодарю, господин. Ты всегда был добр к моей семье, — поклонился Хаким.
— Твоя семья — это моя семья. За многие годы мы, считай, сроднились. Будь и ты добр ко мне, Хаким. Тоже встань на мое место, посмотри на все моими глазами. Товар пропал. Аскеров смеется надо мной. И никто не наказан.
— Аскеров за все ответит. Клянусь!
Надир-шах сделал останавливающий жест — выставил перед собой ладони:
— О нем я сам позабочусь. Люди сегодня ушли на тот берег. Да поможет им Аллах. Ты, как обещал, заплатил кровью. Мне очень жаль твоих братьев, и я постараюсь вытащить Селима из тюрьмы. Однако ты до сих пор не вернул долг.
— Господин, я отдал все силы. Прикажи — я умру.
— Ну-у-у, — разочарованно протянул босс. — В твоей смерти пользы не больше, чем в твоей жизни. Особенно, если ты умрешь должником и не спасешь свою честь.
— Что же ты хочешь, господин? — Хаким действительно не понял, куда тот клонит.
— Немного хочу: всю твою кровь, до капли. Я же сказал: твоя семья — моя семья. Твои сыновья, твои племянники станут моими воинами.
— Они же еще дети!
— Подрастут с течением времени, — хмыкнул Надир-шах. — И потом — в их возрасте я уже торговал анашой. У меня они будут сыты, одеты и проживут жизнь настоящих мужчин. Ты будешь ими всегда гордиться.
Как ни был перепуган Хаким, он все же спросил, нет ли другой возможности для гордости, и был ошарашен, когда услышал в ответ:
— Есть и другая. Заплати мне три миллиона долларов. Сотую часть стоимости пропавшего товара.
— А если отдам детей, то ничего больше не нужно?
— Безусловно. Тогда считай, что ты спас себя от бесчестья.
У Хакима вырвался нервный смешок. Ему вспомнилась третья, последняя встреча со старым дервишем. Старик знал, как избавиться от бесчестья, и даже показал это, бросившись с обрыва. Наверное, тот слепец был зрячим.
Безумный огонек промелькнул в глазах начальника службы безопасности.
— Да, я спасу себя от бесчестья! — твердо заявил он, и на его глазах выступили слезы.
— Вот видишь. Безвыходных положений не бывает. Никогда не надо падать духом.
— Я знаю, как спастись. Поэтому я счастлив.
Прошептав это, Хаким бросился на Надир-шаха и сбил его с ног. Все произошло настолько стремительно, что хозяин не успел даже рта раскрыть. А Хаким уже прижал его к полу и достал из рукава нож с тонким и острым клинком.
— Будь ты проклят, дьявол! — с натугой просипел он. — Будьте прокляты все годы с тобой!
Постоянно поддерживавший форму бассейном и тренажерами Надир-шах был достаточно силен, к тому же крупнее Хакима. Ему удалось перехватить руку с ножом, и теперь он, барахтаясь, попытался сбросить нападавшего с себя. Однако отчаяние придало Хакиму неимоверные силы. Взревев по-звериному, он улучил момент и кулаком левой руки нанес боссу сокрушительный удар в челюсть. Тот, ойкнув, разжал свои руки, и для нападавшего уже не составляло труда перерезать Надир-шаху горло. Он уже высоко занес руку с ножом, собираясь ударить поверженного, как вдруг сзади раздались выстрелы — один, другой.
Это стрелял вбежавший на шум Додон, и оба выстрела оказались точными — первый в голову, второй в сердце. Хаким вздрогнул и, выпустив из руки нож, медленно осел на бок. Подскочивший Додон ударом ноги откинул в сторону уже мертвое тело.
Надир-шах, еще толком не сообразив, что с ним произошло, провел рукой по шее. На ладони осталась кровь. Все-таки Хаким задел его. Еще секунда, и клинок вошел бы глубже. Тогда неминуемая смерть. Однако Аллах не позволил ему умереть.
— Господин, что с вами? Он вас ранил?
— Кажется, да. — Надир-шах с трудом поднялся на ноги. — Как хорошо, что ты догадался войти.
— Госпожа Ситора просила меня быть рядом с вами.
В это время в кабинете появилась сама Ситора. Инцидент застал ее за чтением — она вошла в очках, в руке держала книгу. Склонившись над мужем, с подчеркнутым спокойствием оценила его плачевный вид. Поминутно ощупывая порезанную шею, тот уже успел испачкать кровью светлый пиджак.
— Какая ужасная неожиданность, — спокойно сказала Ситора. — Кто бы мог подумать? Пойдем, дорогой, я обработаю рану. Додон уберет труп и распорядится насчет похорон. Будь любезен, Додон.
Бормоча ругательства, Надир-шах прошел вслед за супругой в ее кабинет. Здесь Ситора помогла мужу снять пиджак и рубашку, усадила его в кресло, а сама принялась рыться в ящиках стола в поисках нужных медикаментов. Медицина была одним из ее увлечений. Вскоре она нашла все, что нужно. Порез промыла, протерла, смазала и заклеила пластырем. После чего обняла Надир-шаха и спросила:
— Тяжело потерять старого друга?
Он взял ее руку и благодарно прижал к своей щеке. Только эта женщина по-настоящему понимает его. От каждого ее прикосновения сердце оттаивает и успокаивается, какие бы пертурбации ни случились перед этим. Еще хорошо то, что она задает ему вопросы, на которые можно не отвечать. Ситора — мудрая женщина, не обидится.
Если его вызывал к себе по собственной инициативе начальник штаба погранотряда, Мансур шел к нему совершенно спокойно. Если же вызов происходил по просьбе особиста Адамова, то чувствовал себя капитан не в своей тарелке. Адамов обязательно настроен на обвинительную волну, он постоянно кого-то в чем-то подозревает, везде видит подвох и обман.
Сегодня выяснилось, что в особый отдел поступила запись передачи одного из арабских телеканалов. Теперь Адамов должен перевести ее Гонецкому и Аскерову, после чего они обсудят, как поступить.
Это был сюжет из новостной программы, информацию читал строгий молодой красавец.
— В результате блестящей операции таджикских спецслужб, — синхронно переводил Борис Борисович, — арестован прапорщик российских погранвойск, которого подозревают в сотрудничестве с афганскими наркоторговцами. Представители российских силовых ведомств активно пытаются противостоять следственным действиям, что дает основания для выводов о деятельности определенных сил, направленной на ухудшение отношений между Афганистаном и соседними территориями…
Дальше Борис Борисович уже переводил не дословно, а просто изложил суть дела:
— Короче говоря, мы якобы давим на следствие руками и ногами, вводим их в заблуждение. Российские пограничники утверждают, что обнаружили тонну героина, однако никаких доказательств так и не смогли предъявить.
Полковник раздраженно махнул рукой в сторону телевизора.
— Вырубай это безобразие. Смотреть тошно.
Когда особист послушно выключил телевизор, Гонецкий столь же раздраженно обернулся к Мансуру:
— Слыхал, капитан? Понял, каких ты дров наломал своим аутодафе? Видеть тебя после этого не хочу! Мне эта тонна позарез была нужна. И что ты натворил?!
— Действовал по обстоятельствам, товарищ полковник. Я подробно докладывал…
— «По обстоятельствам»! Да все бы уже заткнулись к чертовой бабушке, покажи я им эту тонну. Проблем не было бы вообще никаких, ты бы уже звездочку обмывал.
— Уничтожение героина оформлено, как положено. Сожгли при свидетелях. Остатки сфотографировали. Представлен подробный рапорт.
Майор и полковник переглянулись, мол, как же ему объяснить, бестолковому, почему возникли нежелательные последствия.
— Подвел ты нас, капитан, дальше некуда, — сказал Адамов. — Это же политический вопрос, как ты не понимаешь! Относишься к этому, словно к игре в казаки-разбойники.
Полковник кивнул на телевизор.
— Сейчас в любом деле главное — устроить шоу. Не работа важна, а презентация. Черный пиар, белый, хоть фиолетовый. Важно вовремя прокукарекать. Теперь доказывай, сожгли мы эту тысячу килограммов или украли. Может, там было два кило, а не тысяча. Что там пеплом докажешь?! А я тебя, Аскеров, предупреждал — сразу сюда везти надо было! Говорил?
— Виноват, товарищ полковник. Опасался утечки информации.
— Так из твоего же подразделения утечка, — сказал Адамов. — Или до сих пор не понял этого? Хотя на твоей заставе всего-то два с половиной человека, и все на виду. И ты не разобрался!
— Виноват, товарищ майор.
— Мы же с тобой все открыто обсуждаем, как со своим человеком, — доверительно произнес полковник. — Что ты скрытничаешь, не хочешь говорить начистоту. Если не получится контакта, каши не сварим.
— Вы хоть кого-нибудь подозреваете, Аскеров? — спросил особист. — Кто-то вызывает настороженность?
— Нет. Пока нет.
— Короче говоря, результат операции расцениваю как провал, — подвел итог Гонецкий. — Шпион есть, героина нет, прапорщик под судом, и бойца потеряли. Так что объявляю вам выговор, товарищ капитан.
— Есть, выговор.
Все помолчали, потом полковник вздохнул:
— Вот и Саидова до слез жалко. Нравился он мне. У тебя были раньше безвозвратные?
— Он третий. За семь лет.
— Я раньше всех помнил — в лицо, по фамилии. Сейчас уже нет. Столько всего происходило.
Они снова помолчали.
— Алексей Григорьевич, что с Мюллером будет? — спросил после паузы капитан.