— Быстрее вызывай Мюллера, он сидит напротив.
— Почему должен вызывать именно я?
— Потому что, они нас слышат. А ты знаешь немецкий, который они вряд ли понимают. И ты обращаешься к казахстанскому немцу на его родном языке. По-моему, все логично.
Лейтенант неуверенно взял из рук капитана рацию:
— Мюллер! Мюллер! Я — Суворовец!
Прапорщик только что закрепил на окне взрывчатку. У него не было желания разговаривать. Чертыхнувшись, он взял рацию:
— Слышу тебя!
— Видишь наших на спортплощадке? — спросил Владимир по-немецки.
— Так точно, — ответил прапорщик. — Ты где?
Затаившийся возле командного пункта радист с изумлением слышал в наушниках незнакомую речь. Он сказал Рашиду, что ничего не понимает. Тот послушал и тоже не понял. Между тем Ратников продолжал:
— Гансыч, отвлеки их огнем. Тогда мы ударим по ним с тыла. Ты понял меня?
— Так точно, земеля. Сейчас все сделаем. Мюллер тщательно прицелился и выстрелил.
Один из моджахедов в каре упал. Другие замельтешили — кто-то бросился на землю, кто-то отбежал в сторону. Человек пять по команде Рашида устремились в обход мимо курилки к казарме.
Мюллер выстрелил еще трижды. Возле курилки упал еще один моджахед. Остальные, словно зайцы, проскочили за угол казармы. Тогда за дело принялся затаившийся в офицерском общежитии Ратников. После его первого выстрела залегший спиной к общежитию моджахед дернулся и застыл. Остальные четверо, озверев, принялись палить очередями по окнам общаги, но толку от их энтузиазма не было. Зато Мансур и Рахимов, которые стреляли из-за угла дома офицерского состава, добились большего. Они ликвидировали еще двоих моджахедов, а остальные спешно отползли за командный пункт, оставив пленных пограничников без присмотра. Этим воспользовался Аскеров, который довольно рискованно выбежал наружу и закричал пограничникам:
— Сюда, бегом, быстро!
Пленные, теперь уже бывшие пленные, пригибаясь, рванули что было сил в сторону гаража.
Прихватив взрывчатку и сумку, Мюллер проковылял от окна к пролому в противоположной стене. Каждый шаг давался ему с невыносимой болью. В проходе с северной стороны на него налетели четверо боевиков. Наставив автоматы, они истошно закричали на ломаном русском: «Бросай оружие! Сдавайся, баран! На колени, сука!».
Остановившись, прапорщик сбросил с плеча автомат и устало присел на кровать, словно обрадованный возможностью отдохнуть. Боевики подошли ближе, не переставая надрывно орать.
До поры до времени Мюллер сидел спокойно. Сумку и взрывчатку он по-прежнему держал в руках. Неожиданно он рявкнул на афганцев громовым голосом:
— Хватит глотку драть! Надоели!
Словно оторопев, моджахеды умолкли, а прапорщик добавил тихим рассудительным тоном:
— Так-то оно лучше будет. Ну, в чем трудности? Есть напоследок какие-нибудь просьбы, пожелания?
Видимо, моджахеды слов не поняли, но интонацию уловили. Они с ужасом смотрели на взрывчатку и боялись пошевелиться. Мюллер многозначительно усмехнулся.
— Нет пожеланий, мужики? Ну, тогда — полетели.
Он соединил провода, и мощный взрыв потряс северную часть казармы. Мансур и Ратников, укрывшиеся за гаражом, у проломленного заграждения, поняли, что произошло. Оба смотрели на поднявшиеся клубы дыма. Им оставалось мысленно попрощаться с общим любимцем Мюллером, для долгих переживаний не оставалось времени.
Аскеров, показав лейтенанту направление в сторону ущелья, велел ему отойти метров на сто и там укрепиться. На вопрос Владимира о том, что будет делать он сам, коротко ответил:
— Я догоню. Капитан всегда уходит последним.
Ратников, поднимая бойцов, перебежал в сторону пролома. Впереди изредка гремели одиночные выстрелы. Громко выла собака. Это была овчарка Раимджанова, и сержант болезненно реагировал на голос своего питомца. Он был готов ринуться ей на помощь, и только сознание того, что может при этом выдать других, удерживало его от отчаянного поступка.
— Застава, за мной! — приказал Ратников. — Раненых в середину. Гафуров, Мураталиев, Рахимов — ко мне. Замыкающие — Исмаилов и Раичджанов.
Капитан, выглянув из-за гаража, внимательно следил за происходящим в бинокль. Неожиданно из рации сквозь шипение донесся голос Селима на фарси:
— Аскеров, я не уйду без тебя. Все трусы сбежали, но я не уйду. Можешь не надеяться. Не для того я старался.
Мансур выключил рацию и осторожно пошел вперед. От едкого дыма слезились глаза. В наступившей тишине откуда-то донесся стон раненого. На спортплощадке лежали мертвые тела. Неожиданно капитан услышал чьи-то шаги и обернулся. К нему подходил Исмаилов.
— Алишер, всем было приказано удалиться в ущелье. Ты почему здесь?
— Вы мне еще раньше приказали быть рядом с вами.
Аскеров был вынужден признать его правоту. Они пошли вместе и, дойдя до КПП, увидели, как вдалеке полтора десятка моджахедов уходят по усеянному трупами пологому спуску. Кто-то хромал, кто-то вел раненого.
— Ушли, — сказал Исмаилов. — Можно наших позвать.
— Нет, рано. Еще может быть обстрел. Ты на всякий случай поглядывай по сторонам.
Алишер оглянулся, и ему в глаза бросился развевающийся флаг на флагштоке.
— А флаг не упал, — заметил он.
— И не упадет, — многозначительно произнес Мансур. — Никогда. Можешь не сомневаться.
В это время раздался выстрел, и капитан, застонав, упал, схватившись обеими руками за правую ногу. Пуля попала чуть выше колена, сквозь пальцы медленно сочилась кровь. Алишер, вытащив из кармана бинт, лихорадочно принялся за перевязку.
— Хоть один подарок для нашего шаха, — неожиданно услышали пограничники.
Рядом с ними стоял Селим. Нагло улыбаясь, он держал на прицеле корчащегося от боли капитана. Мансур повернулся к нему левым боком, пытаясь встать на колено. Автомат валялся в двух метрах от него. Он потянулся к нему, но афганец подошел и откинул его ногой подальше. Потом опять приблизился к Аскерову и наставил на него пистолет. На Исмаилова боевик, казалось, не обращал ни малейшего внимания. Но это была видимость — стоило Исмаилову сделать резкое движение, как Селим выстрелил в Алишера и больше на него не смотрел; тот корчился от боли — пуля попала ему в шею.
— Ты помнишь, капитан, как убил моего старшего брата? — спросил Селим. — Помнишь, как это было?
— Я-то помню. А вот помнишь ли ты? Тебя-то при этом не было.
— Ну так что с того, — усмехнулся моджахед, — очевидцы рассказывали. От людей ведь ничего не скроешь.
Беседа вполне устраивала Аскерова. Хуже было бы, если бы Селим сгоряча пристрелил его. Разговор же несколько охладил пыл моджахеда, даже усыпил бдительность. Чем и воспользовался Мансур. Неожиданно развернувшись, капитан выстрелил из пистолета. Пуля попала Селиму в сердце, и боевик упал. А Мансур подскочил к Исмаилову и принялся его перебинтовывать. Пуля прошла по касательной, и рана, судя по всему, не представляла опасности.
В молодости Надир-шах не любил гостиницы. В них его охватывал ужас. Ему казалось, что там он настолько одинок, что никто в мире не узнает, если с ним что-нибудь случится. С годами же понял — не любил, потому что останавливался в дешевых гостиницах, категории две звезды. Когда же появилась возможность жить в дорогих отелях, то очень даже полюбил. Мог целый день напролет провести в номере, не выходя из него.
В «Ташкенте» у него был номер-люкс, не уступавший по комфорту лучшим европейским гостиницам, а поскольку конференция проходила в этом же здании, он даже не выходил на улицу.
Утром Надир-шах появился из ванной комнаты свежий, причесанный, только что после душа. В кресле посреди комнаты сидел Додон, заканчивавший разговор по мобильному телефону. По его вытянувшемуся лицу было видно, что ему сообщают на редкость плохие новости.
Отключив телефон, он испуганно посмотрел на шефа, не решаясь заговорить первым.
— Что стряслось? — спросил Надир-шах. — Большие потери?
Додон молчал, мысленно подбирая наиболее удобоваримую формулировку. Нужно сказать правду и в то же время не огорошить шефа дурным известием. Иначе гнев обрушится на его голову.
Встревоженный Надир-шах подошел к нему вплотную.
— Они не взяли пленных?
Додон опять молчал, сидя со страдальческим выражением лица.
— Они не взяли заставу?
Додон был готов расплакаться. Но Надир-шах по-отечески потрепал его по щеке.
— Ерунда. Это стоило меньше ста тысяч. Переживать не о чем.
Сказав это, шеф принялся одеваться. Костюм он держит в специальном чехле. Рубашка, галстук, туфли — все было в идеальном состоянии, как будто только что из магазина.
Когда Надир-шах в сопровождении Додона шел по коридору отеля, дорогу им преградила группа людей в штатском. Чуть поодаль остановились трое мужчин в военной форме.
Шедший впереди солидный мужчина обратился к нему:
— Господин Надир Харири?
— Да. Что вам угодно?
Мужчина предъявил свое удостоверение и листок бумаги небольшого формата. Не дожидаясь, когда Надир-шах все прочитает, он сразу объяснил:
— Министерство внутренних дел Узбекистана. Это ордер Интерпола на ваш арест.
Надир-шах изобразил ироничное изумление:
— А я-то думал, почему меня так усиленно приглашали в Ташкент. Если не секрет, в чем меня обвиняют?
— Пятнадцать лет назад под именем Джараха Аль Шукри вы участвовали в терактах — в Египте, в США, во Франции, в Австрии. Вы также были членом организации «Черный сентябрь».
Политик нахмурился.
— У вас что — есть свидетели?
— Вас идентифицировали по отпечаткам пальцев.
Стоявший рядом с милицейским чиновником молодой человек показал Надир-шаху золотистую ручку и спросил:
— Это ваша ручка, господин Харири?
Потрясенный Надир-шах смотрел на ручку, о которой и думать давно забыл. Неужели его предала Ситора? Кто бы еще догадался о том, что на ручке можно обнаружить отпечатки пальцев?
— Делайте что хотите, — дерзко и уверенно улыбнулся он. — Все равно это моя Азия, а не ваша. И что бы ни случилось, она всегда будет моей.