В. БогомоловЗастава в степи
Об авторе и его книге
Владимир Богомолов в основном пишет для детей. Вначале это были книжки стихов для самых маленьких: «Мы строим ГЭС», «Зоосад», «Вовкины слоны», затем — рассказы «Воля», «Бабушкина гвардия», пьеса «Ленька-горнист», а в 1965 году вышла его повесть «Боцман с «Авроры». О чем эта повесть? О юных друзьях совхоза «Трудрассвет», об их учебе в школе и разных интересных пионерских делах. Те, кто читал эту повесть, запомнил непоседу и выдумщика Генку Синицына, рассудительного Саню Морозова, задиристую Леву Тарелкину. Пионерская «Аврора» успешно приходит в Братск, а бывшие пятиклассники переходят в шестой класс. Впереди же — каникулы, лето. Что делают ребята летом? Они снова вместе, снова придумывают много интересного. Они идут по следам коммунаров — зачинателей новой жизни на селе, отдыхают в лагере, помогают своему совхозу. Вот о жизни героев «Боцмана с «Авроры» летом и рассказывается во второй части — «Застава в степи», по которой и названа вся книга.
В. М. Богомолов родился в 1924 году. После школы работал в театре, на радио, в многотиражных и областных газетах. Закончив Высшую партийную школу, В. М. Богомолов несколько лет находился на партийной работе. В марте 1906 года принят в Союз писателей СССР.
Книга перваяБоцман с «Авроры»
Персональное дело
— Знаешь, Сеня, — это форменное безобразие, — сказала Лена Тарелкина после первого урока. Она торопливо перебирала концы своей длинной, тугой косы. — Он позорит весь наш класс. А ты не принимаешь никаких мер.
С Генкой Синицыным последнюю неделю творилось действительно что-то странное. Если говорить, положа руку на сердце, я мог бы узнать все раньше. Но после того, как он в прошлое воскресенье не пришел на финальный матч по хоккею и мы проиграли четвертому «б» с позорным счетом: четырнадцать — семь, я не мог не только разговаривать, даже смотреть на него.
Утром Синицын виновато опустил свои хитрые глаза и, подойдя ко мне, хотел что-то объяснить, но я отвернулся от него, как Брут в древнем Риме отвернулся от Юлия Цезаря. Генка сощурился:
— А еще друг.
— Я тебе больше не друг, — ответил я, отходя к окну.
Конечно, сказано это было вгорячах, но, как говорит моя бабушка, слово — не воробей, вылетело — не поймаешь. С Генкой у нас очень старая дружба, с третьего класса, с того самого дня, как мы приехали жить в этот совхоз. За это время он меня и выручал, и подводил столько раз, что если бы я записывал все, мне не хватило бы общей тетради в клеточку.
И теперь мне было яснее ясного, что он начнет выдумывать какую-нибудь историю, в которой самые тяжкие невзгоды упадут на его голову. У него на любой случай жизни, как на задачи, имеется объяснение. Вот почему я не захотел его слушать на этот раз.
Мы уже железно решили исключить его из своей команды. Ничего не значит, что лед растаял и в хоккей можно будет играть только через год. Обойдемся без Синицына. Побольше будем на себя надеяться. А то всю игру на него делали, все шайбы ему в рот клали, глотай только. Ну он и глотал, то есть забрасывал шайбу в чужие ворота. Забрасывал он, конечно, здорово, мастерски, как Старшинов или Майоров. За это мы ему прощали все, даже то, что он на тренировки перестал ходить и смеялся над нами: подучитесь, говорит, перейдите из класса «Б» в класс «А». Теперь вижу — зря прощали, окончательно испортили парня.
Вот с этого финального матча все и началось. Генка стал пасмурным, как небо осенью, смотрел на всех исподлобья. После звонка ракетой вылетал из класса. И учиться стал хуже. За последнюю контрольную по алгебре получил пару, а по географии ему еле-еле натянули тройку с минусом. Но всех страшно возмутила его выходка на уроке литературы. Фаина Ильинична рассказывала о бесправии женщин в старой России, потом прочитала стихотворение Некрасова:
У бурмистра Власа бабушка Ненила
Починить избенку лесу попросила…
— Вот какие плохие управляющие были при царе, — сказала Лена после того, как учительница закончила:
…новый слезы вытер,
сел в свою карету и уехал в Питер.
— Зато теперь хорошие, — раздался насмешливый голос Синицына. — Особенно Петр Петрович. Куда Власу до него.
У Фаины Ильиничны даже левый глаз задергался. Она строго посмотрела на Генку и спросила:
— Ты думаешь, что говоришь? Он же старше тебя, он за тебя на фронте воевал.
— Между прочим, когда был фронт, меня еще на свете не было.
— Дерзишь, — поднялась учительница и потребовала: — Дай-ка дневник!
Генка хотел что-то сказать, но потом, как погибающий гладиатор, махнул рукой и протянул дневник.
— Пусть отец зайдет в школу, — сказала Фаина Ильинична, расписываясь внизу.
На перемене ко мне подошли девчонки и потребовали немедленно обсудить этот позорный факт.
— Вы не просите, не предлагаете, а даже требуете? Странно, — заметил я. — Мне казалось, что в звене руководит звеньевой, а не наоборот.
Но мои слова не произвели на них никакого впечатления. Такой ответ только, как говорит бабушка, подлил масла в огонь. Девчонки начали обвинять меня в ложной мальчишеской дружбе… Как будто они что-то понимают в ней!
Я слушал их, а сам думал, как хорошо, что ребята выбрали не Тарелкину, а меня звеньевым. Ведь этой остроносой Ленке все, что не уместилось в правилах внутреннего распорядка, кажется преступным. Она ко всякому нарушению подходит с одной меркой: получил двойку — обсудить, пришел без галстука — обсудить, проехался по перилам на животе — опять обсудить… Представляете, что могло бы случиться, если бы со мной произошло то, что произошло с Сережей Крымовым из пятого «б»? Был у них сбор. Ну, конечно, вожатая и учительница заранее записали, кто и что должен говорить, а потом стали звеньевого выбирать. Вожатая посмотрела на всех весело и объявила:
— Слово по кандидатуре имеет Маша.
Но тут мальчишки неорганизованно закричали:
— Сережку Крымова! Крымова!
А девчонки тоже начали кричать:
— Нет, Олю! Нет, Спичкину!
И такой тут гвалт подняли, как на свободном уроке.
Учительница стала стучать по столу карандашом, а вожатая подбежала к Сережке, схватила его за плечи и начала трясти да приговаривать:
— Опять задумал сорвать сбор? Хочешь свою кандидатуру протащить? Не выйдет!
А у Сережки от тряски голова, как у желторотого воробушка, болтается туда-сюда. Потом ему надоела эта самодеятельность, он вскочил и стал убеждать всех, что ничего он не задумывал и свою кандидатуру никуда не хочет протаскивать и что звеньевым его избирать никак нельзя, потому что он в учебе слабоват и поведение у него не совсем примерное.
Это все верно. В прошлом году ему арифметику на осень оставляли. Но зато Серега самый лучший вратарь, и никто не плавает быстрее его кролем.
А девчонкам только его признания и надо было.
Избрали они Спичкину, а теперь сами не рады. Хотели создать секцию плавания, а Спичкина говорит:
— Чтоб утонули, а я за вас отвечала?
Хотели в городки научиться играть, а Спичкина:
— Чтоб ноги кому-нибудь перебили?
Хотели лыжный кросс до лимана устроить, а звеньевая и тут:
— Чтоб кто-нибудь заблудился в степи?..
И теперь у них все сборы, как парты в классе, одинаковые — об учебе и дисциплине.
Но самое смешное в этой истории было то, что сразу после выборов вожатая предложила:
— За хулиганскую выходку Крымову объявить выговор.
И объявили. Правда, на другой день вожатую вызвали куда-то, и теперь она работает в клубе кассиром и говорит, что там даже лучше — спокойнее и платят не меньше. А старшим пионервожатым стал Коля Попов. Он в прошлом году закончил нашу школу и остался в совхозе радистом. Работы у него, как он сам говорит, хоть отбавляй, и потому он не может целый день сидеть в пионерской комнате и наклеивать картинки на монтажи. Зато у нас всю зиму шел чемпионат по хоккею с шайбой, устраивались турниры шахматистов и работал радиокружок. Так что мы на Колю не в обиде.
Вот что значит поставить вожатым мужчину! Но об этом я же не мог сказать девчонкам, потому что они все равно бы не поняли меня, а, во-вторых, — это не совсем правильно. Есть же у нас женщины депутаты и даже министры. И в довершение всего, Коли сейчас не было в поселке. Будь он, дело не зашло бы так далеко.
Взбудораженным девчонкам я ответил:
— Пусть с Генкой сначала отец поговорит, а если и это не поможет, тогда соберемся.
Ребята из нашего звена поддержали меня. Наступила наша очередь пилить и колоть дрова для школы, и мне очень хотелось, чтобы Синицын обязательно пришел на пилку-колку. Я думал, что это хоть немного сгладит его вину. Вот почему я отозвал в сторону нашего классного дипломата Вовку Грачева и попросил его переговорить с Генкой.
— Только так, тонко, с подходом.
— Учи ученого, — задрал нос Вовка.
Но и Дипломат не помог. Синицын как будто решил поступать назло всем: не только не явился на мероприятие, но и отца не привел. Этот поступок Генки оказался той последней каплей, как любит говорить Фаина Ильинична, которая переполнила чашу нашего терпения.
Теперь, слушая раскрасневшуюся от негодования Тарелкину, я согласился с тем, что он позорит школу, и дал слово провести сбор сегодня, сразу же после уроков.
Уже на следующей перемене вся школа обсуждала Генкино поведение. Одни ругали, другие жалели его, и только сам он никак не реагировал на происходящее.
— Ты, может, и на это собрание не придешь? — приставала к нему Лена.
— Почему, — вздергивал Генка угловатые худые плечи. — Если не приду, кого же вы будете обсуждать?
А на предпоследней перемене он попросил Лену:
— Только скажи Морозову (мне, значит), чтобы он покороче говорил, а то мне очень некогда.
— Каков!? — возмутился Грачев, поправляя светлую челку. — Его обсуждать будут, а он еще ультиматум предъявляет.