— Капитан! Иди, адмирал вызывает.
Странно. Зачем я ему понадобился в такое время? Может, он хочет сделать внушение, что я, как командир корабля, оставил экипаж и один ушел за злосчастными тюльпанами. Наверное. Ведь об остальном мы с ним договорились.
Я надел рубашку с полосатым треугольником и якорем на рукаве и вышел.
— Что там случилось? — спросил я, внимательно глядя на своего рулевого. По лицу Тарелкиной, как по зеркалу, можно узнать, с хорошим или плохим известием она пришла. Нет, лицо у нее доброе, веселое, даже радостное.
— Не знаешь и не догадываешься? — смеялась Лена. — Эх ты, следопыт. Итальянские гости приехали. Один высокий, седой, а другой маленький, черный-черный, — затараторила Тарелкина, едва успевая за мной. — И с ними переводчик. Молодой такой, как наш адмирал, а по-итальянски говорит лучше самих итальянцев… Они уже были на птицеферме, в клубе, обедали в столовой, а сейчас хотят зайти в школу. Им Журавлев рассказал про нашу пионерскую флотилию… Коля приказал позвать тебя, чтобы ответную речь держать.
— Почему меня? Он же адмирал.
— Вот он и приказал тебе как командиру легендарного корабля. И потом ты же лучше всех стихи читаешь. Не спорь, пожалуйста, все так говорят. Даже Фаина Ильинична.
— А Грачев? — упрямился я, вспоминая свою встречу с новыми знакомыми. Они мне очень понравились там, на заградительном валу. И работали они здорово, не хуже, чем Журавлев. Только Дмитрий Петрович молча, а они переговариваясь и даже напевая какую-то бодрую песенку. И вот теперь я должен выступать перед ними. Пусть лучше Грачев. Он отличник, все цитаты знает наизусть, всегда доклады делает на сборах. О нем забыли. Да его хлебом не корми, дай только речь сказать. А потом, у нас же есть настоящий поэт…
— Не спорь, капитан, — потребовала Лена. — Лучше соберись с мыслями…
В пионерской комнате было уже полно ребят, и мы не сразу разглядели сидящих возле знамени дружины итальянских коммунистов, которым что-то объяснял Николай Андреевич. Я сразу понял, что говорить приветственную речь уже поздно и, отодвинув Лисицына, встал за угол шкафа. Ко мне протиснулся Генка и спросил:
— Где тюльпаны?
— В степи, — прошептал я.
— Не нашел?
Я кивнул головой.
— Эх ты, а еще разведчик, — возмутился Генка. — Девчонки и те принесли.
На нас зашикали, а Попов, вытянув шею, укоризненно покачал головой. Черный итальянец что-то спросил у директора. Тот поднялся, оглядел наши головы и спросил:
— Морозов пришел?
— Здесь он, — ответил Синицын, выталкивая меня из-за шкафа.
— Иди сюда, герой!
Все сразу расступились, и я очутился около стола. Оба итальянца широко заулыбались, протянули ко мне руки и поставили между собой. Потом высокий седовласый гость стал строгим, подумал немного и сказал:
— Компани пионер!
— Товарищи пионеры, — перевел переводчик.
Итальянский коммунист говорил, что им очень понравился наш совхоз и вообще все, что они видели в Советском Союзе.
И школа у нас лучше, чем в Италии, и учителя у нас настоящие, а не монахи, как у них. И домов у нас строят больше. Гость помолчал немного и снова заговорил, обращаясь то к нам, то к переводчику.
— Товарищ Чиколини говорит, — пересказывал переводчик, что сегодня ему и его другу Марио Батистини стало еще понятнее, почему в годы войны в России было так много героев. Одного из них, Федора Поетана, он знал лично и гордится этим. Вы слышали о таком герое?
— Слышали.
— Знаем…
— Это по-вашему Поетан, а по-нашему он Полетаев, — внес, как всегда, ясность Вовка Грачев.
Итальянцы снова радостно заулыбались. Когда наступила тишина. Чиколини продолжал:
— Мы поняли, что героизм в советских людях воспитывается с малых лет, когда дети ходят в детский сад, в школу. Нас поразила сегодня отвага вашего друга, пионера Семена Морозова. Он не убежал от опасности. Он один в степи боролся с водой и спас от разрушения насыпь…
Комната возбужденно загудела. Мне как-то неловко было слушать такие слова, я не поднимал головы. Конечно, не я спас насыпь, а механизаторы, которые приехали с бульдозером и лопатами. Я только предупредил… А как еще я должен был поступить?
Батистини потрепал меня по плечу и что-то сказал своему седому другу. Но переводчик почему-то не перевел. А Чиколини продолжал говорить:
— В Италии во время войны с фашистами были созданы партизанские бригады имени Гарибальди. Они боролись за освобождение своей родины от Муссолини и Гитлера. В память об этих днях в Италии выпущена медаль, которой награждаются участники борьбы против фашизма… за мир… И хотя пионер Морозов не воевал против фашистов, он совершил подвиг, достойный любого гарибальдийца. Поэтому товарищ Чиколини от своего имени и от имени своего товарища решил подарить медаль Гарибальди пионеру Морозову.
Пока переводчик переводил последние слова, седой гость достал из нагрудного кармана небольшую блестящую пятиконечную звездочку на красной муаровой ленточке и протянул мне.
Раздались дружные аплодисменты. Товарищ Чиколини приколол мне на грудь медаль и крепко прижал меня к себе, а Батистини сильно пожал руку. Потом мне жали руку директор школы, директор совхоза, Коля Попов, Лена Тарелкина… Я шел от одного товарища к другому, и каждый поздравлял меня, восхищенно завидуя, разглядывал награду. И только Генка досадливо сказал:
— Везет человеку. Лучше бы я пошел…
Я посмотрел на ребят и увидел, что каждому из них хочется носить на своей груди эту яркую бронзовую звездочку. И я подумал: «А если бы на моем месте, в самом деле, оказался Синицын или Тарелкина, или Грачев… Разве они поступили бы иначе?»…
Я вернулся к столу и, забыв поблагодарить гостей, сказал то, что думал.
— А поэтому, — закончил я совсем не подготовленную речь, — эта дорогая медаль принадлежит нам всем. Пусть она и хранится здесь, в штабе нашей флотилии.
Опять все захлопали в ладоши, а гости, выслушав переводчика, начали обнимать меня и всех ребят, которые стояли возле них.
Я осторожно отколол звездочку с крошечным барельефом бородатого героя Италии и передал ее Николаю Андреевичу. А тот, наклонив древко нашего знамени, прикрепил медаль к шелковому кумачовому полотнищу.
Провожая гостей, мы все высыпали на улицу. Садясь в машину, Журавлев поднял руку и сказал, заглушая наш гомон:
— Так держать, «Аврора»!
И все, даже те, кто не имел отношения не только к нашему крейсеру, но и вообще к флотилии, дружно ответили:
— Есть, так держать!
После проводов мы вернулись в пионерскую комнату и, выполняя приказ адмирала, подвинули нашу трехтрубную «Аврору» на пятьсот миль вперед. По подсчетам главного механика Саблина, «Аврора» вышла в Северный Ледовитый океан, о чем я и сделал запись на двадцать восьмой странице судового журнала.
— Теперь нас никто не догонит, — радостно щебетала Тарелкина.
— Грозилась синица море поджечь, — с улыбочкой ответил ей Вовка. — Завтра наш «Спутник» оставит вас позади. Вот они, наши километры! — закончил он, похлопав коричневый футляр своего фотоаппарата.
— Это как же так? — недоуменно поглядела на него Лена.
— А ларчик просто открывался, — ехидничал капитан «Спутника». — Здесь пять исторических кадров. Пять фотографий, которые украсят нашу школу. Каждая по сто миль. По задачнику Киселева получается пятьсот.
— А если адмирал не даст тебе по сто миль? — насупился наш боцман.
— Мне очень жаль, — паясничал Грачев, — но школа не будет иметь таких исторических кадров.
— А если ты за это получишь от меня по шее?
Вовка откинул со лба светлую челку и спокойно сообщил:
— Для меня это не будет неожиданностью. Я давно знаю: у кого ума мало, у того много силы.
Черные насмешливые глаза Генки сощурились, он сделал шаг к Грачеву, но между ними бесстрашно встала Лена и решительно отодвинула Синицына.
— Как тебе не стыдно, Вова? — повернула она красное лицо к Грачеву, и когда тот невинно пожал плечами, сказала Синицыну: — Не надо, Гена.
Боцман засунул кулаки в карманы и, резко повернувшись, отошел к окну.
А Вовка, как будто решив в этот день издеваться над ним, нахально заявил.
— Завтра за костюмы мы получим еще пятьдесят баллов. А это дополнительные пятьсот миль. Таким образом, капитаны, мы оставим вас во льдах Арктики на завтрак белым медведям.
На этот раз его пророчество чуть не сбылось. Потому что у нас произошло такое событие, которое, протянись еще неделю, задержало бы нашу «Аврору» во льдах океана.
Важное донесение
Вы смотрели последнюю кинокомедию режиссера Копейкина? Ту самую, в которой мы с Генкой снимались первый раз в настоящем цветном звуковом фильме. Правда, показывали нас всего одну минуту, зато снимали два дня. Но не в этом дело. Дело в том, что мы были не в какой-нибудь массовке, как все остальные, а в отдельном эпизоде.
Помните, там мальчишки ищут шпиона и встречают в степи подозрительного типа с усами? Так это мы с Генкой. Помните, я выхожу вперед и вместо того, чтобы ответить ему, как пройти в тракторную бригаду, спрашиваю:
— А документы у вас есть?
Как во всякой настоящей комедии, документов у него, конечно, не оказалось в карманах.
Но это я уже забежал здорово вперед. Лучше я вам сначала расскажу, что произошло у нас в поселке в день приезда киногруппы.
Перед праздниками отсеяли мы ранние зерновые. Тут пошли самые нужные, самые урожайные дожди. За два дня они напоили вдоволь землю, умыли деревья, крыши, заборы. Но не успели отзвенеть по окошкам последние капли, как теплое солнце, будто перегретый утюг, подсушило дороги и землю на полях, и уже в первых числах мая бригады начали сев кукурузы, а мы открыли купальный сезон в пруду.
На другой день после начала сева кукурузы у конторы появился необычный автобус, который почти на две недели сбил нас с верного курса.
О новом автобусе первым узнал наш боцман. Генка почему-то всегда и обо всем узнает раньше меня. Может быть, потому, что родился и вырос здесь, а я приехал в совхоз три года назад, и у меня пока еще знакомых меньше, чем у него. А может, потому, что оте