— Родиться бы тебе лет сто назад, Генка.
— Это зачем же? — не понял друг.
— Был бы ты каким-нибудь знаменитым адмиралом: Нельсоном или Ушаковым, а может, Нахимовым.
— Не хочу, — ответил Синицын. — Вот если бы лет на двадцать попозже — согласен.
Теперь не понял я:
— А это зачем же?
— Темнота, как сказал бы Дипломат, — начал философствовать Генка. — Через 20 лет у нас в стране будет построен коммунизм. Значит, всего будет завались. Бери, сколько хочешь и чего хочешь. И не надо тогда ни учиться, ни работать.
— Я возьму машину «чайку», — открыла свою мечту Лена, — и поеду путешествовать.
— А я ракету, — сказала Киреева.
— Подождите, подождите, — остановил я друзей, — а кто же вам все это даст?
— Сами возьмем.
— Где?
— Ну, в магазине или на заводе, — насторожился Синицын. — Все же будет бесплатно.
Это верно. Фаина Ильинична говорила нам, что при коммунизме все будет, всего будет очень много, и, наверно, не будет денег, значит, бесплатно. Тогда же вечером я рассказал об этом папе, а он улыбнулся и ответил:
— У вас получается, как в сказке, махнул волшебной палочкой и — встань передо мной, как лист перед травой, — автомобиль.
— Ну зачем палочкой, — обиделся я.
— Так по-вашему получается.
— Но ты тоже говорил, что будет изобилие?
— Говорил. Но ведь изобилие надо создавать. А чем его можно создать? Трудом и только трудом.
И папа, стараясь быть понятным, рассказал мне в тот вечер о том, как будут жить люди при коммунизме. Как они на наших полях будут собирать не сто пудов хлеба с гектара, а двести-триста, а может быть, и пятьсот; как они дадут земле воду, много воды, столько, сколько нужно, внесут в нее удобрения — азот, фосфор, калийные соли. А в городах, на заводах и фабриках рабочие придумают такие машины, которые будут делать все в десять-двадцать раз больше и быстрее, чем теперь.
— И все будут работать?
— Все, — убедительно сказал папа.
— И Прыщ? — не поверил я.
— И Прыщ, если он доживет до того времени.
Чего ему не дожить: вон какой здоровый — «москвич» запросто поднимает, а в совхозе не работает. Летом приходят к нему все и просят, чтобы он поработал на комбайне, помог убрать урожай. А он еще ломается. Однако идет, поработает два месяца, хапнет тонны две хлеба, а потом опять сидит дома. Ну, не сидит, а ездит в город на своем «москвиче», торгует на базаре. Его и стыдили, и на товарищеский суд вызывали — ничего не помогает. А вот теперь я вижу, что и мой друг Генка хочет жить, как этот Прыщ. Мне обидно за Генку и за девчонок, но я же не отец и не могу им так хорошо рассказать, как он. Я понимаю так: бесплатно — не значит даром.
— Нет, Генка, ерунду ты говоришь, — сержусь я. — И при коммунизме все люди будут учиться и работать.
— Вот чудак, — усмехается Синицын, — зачем же? Ведь все уже будет сделано. Кругом всякие автоматы. Подошел, нажал кнопку — и готово, что угодно.
— А если кнопка сломается? — спокойно спрашивает Саблин.
— Починят! — не моргнул глазом Генка.
— Кто? — допытывается Саблин.
— Инженеры разные, мастера.
Миша смотрит с презрением на Генку, на Тарелкину и Кирееву и говорит:
— А вы только кнопки нажимать?
— Нет, — кипятится Лена, перебрасывая косичку, — я не говорила, что не буду учиться и работать.
— Я тоже, — вторит ей Светка. — Я только хочу на ракете покататься. Нельзя?
Мы все смотрим на растерянную Светку, и нам становится весело. Можно, конечно, и на ракете покататься, но сначала нужно ее сделать.
— Именно сделать, — разговорился вдруг Саблин. — Мы вошли в море пионерских дел и сели на мель. Двойки ловим.
Это был камень в Генкин огород, но Синицын не обиделся. Он просто сказал, что двойки у него нет (в журнале стояла жирная многообещающая точка), но он и эту зловредную случайную точку завтра исправит на шикарную пятерку, ну, в худшем случае, на четверку.
— Ты думаешь, это так легко? — сочувственно спросила Киреева. — Вон мы с Леной сидим, сидим, чтобы решить задачу.
Генка сощурил свои черные глаза:
— Ты сидишь, а Тарелкина решает.
— Ну, не скажи, — надула губы Светка. — Я тоже ей кое в чем помогаю.
— Посуду после обеда убирать, — не удержался от ехидства Синицын.
— А мне это и положено, — не растерялась Киреева. — Я ведь на своем корабле по совместительству коком работаю. И скоро мы вашу «Аврору» вызовем на соревнование. Будем соревноваться, кто быстрее и вкуснее обед приготовит.
— Да мы моряки, а не кашевары, — старался убедить ее боцман.
— Моряки должны все уметь делать, — вступилась за подругу Тарелкина. — И кашу варить, и белье стирать, и задачки решать.
Этой задачкой девчонки прямо убить хотят Синицына. Но Генку не так-то просто положить на лопатки.
— Да я бы эту задачу в два счета решил, если бы она про корабли была, — защищался боцман. — Вот, например, из порта М в порт Н вышла наша атомная подлодка, а навстречу ей — американская.
— Та самая, что затонула в Атлантическом океане? — уточнил Саблин.
— Во-во, она самая.
— Так что же про нее решать, про все все ясно.
Генка согласился и тут же внес новое деловое предложение — заменить все условия в задачнике на морские.
— А как же про колхозные сады и яблоки? — возразила Киреева.
— Заменим их снарядами, — вошел в азарт Синицын. — Гектары можно сделать морем.
— Тем самым, на котором будет морской бой, — уточнил наш главмех.
— Точно! Завтра мы дадим им такой бой, что от них мокрое место останется. А ириски девчонкам отдадим, — великодушно распорядился боцман.
Но разгромить четвертый «б» нам не удалось. Вся школа с утра точно с ума сошла — играла в морской бой. На всех уроках тонули корабли, а вместе с ними и флотоводцы. Уже после третьего урока на директорском столе лежала целая гора тетрадных листов, исчерченных квадратиками и крестиками. А к концу смены возмущенный директор сурово допрашивал учителей:
— Кто придумал эту дурацкую игру?
Постепенно ниточка поисков привела учителей к нашему крейсеру и его боцману. И учтя, что Генку вчера выпроводили из класса и не за какое-то другое преступление, а именно за морской бой, директор потребовал от адмирала снять с «Авроры» еще сто миль, а Синицына разжаловать и списать на берег до получения пятерки.
Мы с Колей мужественно отстаивали Генкину идею. Ну разве он виноват, что эти несознательные первоклашки воевали на уроках?
— Нет, нет, — не соглашался Николай Андреевич, — это пустая, глупая игра, которая отняла у нас целый день.
— Вовсе она не глупая, — улыбался Коля. — Она развивает сообразительность и…
— Не ту сообразительность, — перебил его директор. — Вся сообразительность должна быть направлена на повышение успеваемости и дисциплины. Ты же знаешь: мы боремся за школу без второгодничества. И ты должен помогать нам в этом, а не поощрять всякие глупости.
Коля обиделся. Губы у него сжались, на скулах выступили красные пятна. Он пригладил волосы и тихо ответил:
— Хорошо, Николай Андреевич. Я выполню ваше распоряжение. Но вы неправы.
— Вот и договорились, — одобрительно закончил беседу директор, протирая стекла очков. И, сбросив со стола в плетеную корзинку листы морских баталий, начал поучать Колю:
— Надо придумать что-нибудь поинтереснее, а главное, чтобы в этом интересном была польза. Можно, скажем, провести сбор на тему «Цель нашего похода» или «Цени минуту»…
И тут Николай Андреевич начал говорить о том, сколько за одну минуту в стране выплавляется стали, добывается угля, нефти и газа, сколько выпускается всяких тканей, шьется пальто и костюмов… Он то понижал, то повышал голос, иногда поднимал указательный палец, иногда бегло взглядывал на нас. Я плохо слушал цифры, а больше следил за его голосом, выражением лица.
— Вот что такое минута! — воскликнул Николай Андреевич. — В докладе можно и местные факты использовать. Ну как, интересно, а? То-то. А то придумали «морской бой». Я Синицына за вчерашнюю выходку не буду вызывать, а как договорились: накажи его своей властью.
Так «Аврора» была отброшена еще на сто миль назад. И теперь, проходя по коридору мимо табло, на котором отмечался маршрут всей эскадры, мы опускали головы или отворачивались к окну и смотрели на вечно взъерошенных воробьев больше, чем они того заслуживали. Хорошо еще, что Коля списал боцмана не в присутствии всех, а один на один. Вызвал его в пионерскую комнату и приказал:
— Мичманку снять, угольник тельняшки отпороть, свисток передать мне. Получишь пятерку — приступишь к своим обязанностям. Вопросы есть?
— Есть. Чем же мне заниматься?
— У тебя вполне достаточно теперь свободных дней для изучения истории крейсера.
— Где же я эту историю возьму? В учебнике всего две строчки про «Аврору». И потом, может, я завтра получу пятерку.
— Свежо предание, — вздохнул Коля.
— А вот возьму и получу, — упрямо повторил Генка. — Что я, тупой, как бревно? Мне просто не хочется долго учить уроки.
— Вот, Синицын, так ты и не воспитал в себе силу ноли. А ведь мы об этом говорили еще три года назад. Помнишь?
Еще бы, разве можно забыть эту забавную историю с воспитанием воли. Было это еще в то время, когда мы, надрав носы, носили алые звездочки октябрят, а семиклассник Коля Попов в третий раз пришел к нам вожатым.
Ha сборе он сказал, что будет проводить беседу на тему о воспитании силы воли.
— Ну, что такое воля, вы все, конечно, знаете. У каждого из вас есть какие-нибудь недостатки. Наша с вами задача: найти их в себе и изжить…
Вожатый говорил о Зое Космодемьянской и Александре Матросове, об отважных полярниках и покорителях целины. Заглядывал то в одну, то в другую книжку, даже стихи продекламировал, но я так и не понял, как же нужно воспитывать в себе волю. Если бы воспитывать кошку или собаку, — думал я, — это понятно, а вот как воспитывать волю?
Дома я тогда долго не мог заснуть, лежал и все думал, думал… Хорошо бы изобрести такой аппарат, чтобы можно было с его помощью в челове