шись с конкретной обстановкой в Вифинии, он принял окончательное решение.
— Что молвите, воеводы? — спросил Игорь. — Как нам завладеть богатой добычей и не очутиться с ней в смертельной ловушке?
— Ещё не ведаем, княже, — ответил за всех Ратибор. — Непростое это дело, большого ума требует.
— Что верно — то верно, — заметил Игорь, отходя от окна. — Но если сего не знаете вы, воеводы, это уже известно мне. Для осуществления моего замысла нужны варяжский сотник Дагар и витязиня Роксана из Киева. Дагар во дворе монастыря, а где Роксана?
— Уплыла вместе с воеводой Олегом к городу. Отправить за ней ладью? — предложил Ратибор.
— Не нужно. Я сейчас намерен лично осмотреть крепостные стены Лаврополя, заодно и поговорю с Роксаной. А Дагара захвачу по пути.
Сопровождаемый воеводами и ярлом, Игорь покинул комнату и направился к крепостным воротам. У башни близ начала монастырского сада он остановился. Дагар с викингами был ещё здесь, завершая расправу над монахами. Часть из них с петлями вокруг шеи висела на деревьях, некоторые корчились, нанизанные на вкопанные в землю острые колья, другие были пригвождены к земле большими деревянными клиньями, трое или четверо, привязанные к стволам деревьев, были утыканы стрелами, словно ежи колючками. Стенания и хрипы истязаемых заглушал голос распятого на кресте настоятеля:
— Проклинаю тебя, богоотступник! Проклинаю тебя, изувер и мучитель! Да поглотит тебя геенна огненная, да испепелит тебя огонь небесный, да не останется от тебя даже следа на земле!
Но Дагар не обращал на настоятеля ни малейшего внимания, будучи целиком занят совсем другим делом.
— Брат Кирилл, как я рад, что огонь развязал твой язык и спас твою жизнь. Значит, ты решил указать тайник, где спрятаны монастырские сокровища, чтобы они перешли в руки тех, кому доставят прямо-таки ангельское блаженство? Похвальное решение и угодный Христу поступок, — приговаривал Дагар, разрезая мечом верёвки на привязанном к дереву высоком, худом монахе, под ногами которого ещё тлели угли только что погашенного костра. — Ты правильно рассудил, что богатство ни к чему смиренным слугам Иисуса, коим следует жить в скромности и воздержанности, довольствуясь малым и замаливая свои и чужие грехи. А тяга к богатству не что иное, как искушение сатаны, злейшего врага рода человеческого. Избежав сего искушения, ты стал угоден Христу, и он не отнял у тебя сегодня моими руками жизнь, позволяя и впредь творить добрые дела.
Увидев великого князя, Дагар вложил меч в ножны, довольно ощерил рот:
— Конунг Игорь, я обещал тебе в монастыре богатую добычу и сдержал своё слово. Среди монахов оказался наш друг, пожелавший в обмен на жизнь показать монастырскую сокровищницу.
— Сотник, раздели эти сокровища между штурмовавшими монастырь викингами. Не забыв, конечно, и себя, — сказал Игорь. — Но прежде ответь, настолько ли хорошо знаешь ты здешние места, чтобы предстать перед ромеями, как... — Игорь замолчал и впился глазами в освобождённого от пут монаха, осматривавшего свои обожжённые ноги. — Впрочем, зачем перед ними представать тебе, ежели это может сделать тот, кто не вызовет у них подозрений? Сотник, ему по силам ходить? — поинтересовался Игорь, кивая на монаха.
— Ходить? Почему бы и нет? — удивился Дагар. — Ведь мы его не поджарили, как собирались, а всего лишь разогрели, чтобы взбудоражить застывшую в жилах от безделья кровь и заставить быстрее шевелиться заплывшие жиром мозги. Если потребуется, он у меня не то что ходить, но и бегать будет, — пообещал сотник.
— В таком случае возьми монаха немедленно под стражу, вели не спускать с него глаз и никому не показывать, — приказал Игорь. — Никуда даже на краткий срок не отлучайся из монастыря сам. Я собирался поговорить с тобой в ладье, но, коли у нас появился такой полезный друг, побеседую с вами обоими немного позже, когда возвращусь от Лаврополя.
Вошедший в горницу слуга почтительно замер у порога, опустил голову под тяжёлым взглядом Младана.
— Прости, кмет, что тревожу столь поздно. Делаю это по твоему же повелению.
Все в замке знали, что кмет Младан строжайше запретил тревожить себя после ужина. В эти вечерние часы он любил остаться в горнице один, сесть у распахнутого настежь окна, забыть о хлопотах и суете ещё одного прожитого дня. Прикрыв глаза, любуясь из-под полуопущенных век красотой обступивших замок родных гор, он уходил мыслями в прошлое, будил воспоминания об ушедших бранных днях и бывших товарищах.
Три года назад в бою с византийцами он потерял руку, чужое копьё сильно повредило коленную чашечку, и нога с тех пор не сгибалась. Теперь старый седой воин был вынужден постоянно пребывать в замке, живя лишь воспоминаниями о бранном прошлом. Когда по вечерам он оставался в горнице наедине с мыслями, его не смел тревожить никто, даже молодая красавица жена и любимая единственная дочь.
— Говори, — разрешил Младан слуге.
— У ворот замка отряд воинов-русичей. Их старший хочет видеть тебя, кмет.
— Русичи? — Полузакрытые прежде глаза Младана открылись, пальцы руки сжались в кулак. — Кто они и откуда?
— Старший говорит, что они явились с побережья. Им удалось высадиться с тех ладей, что плыли на Царьград, потерпели поражение в морском бою с византийцами. Л ишь зная, что ты велел немедля извещать тебя о каждой вести о русичах, я осмелился нарушить твой покой.
— Что нужно им?
— Старший хочет видеть тебя, — повторил слуга. — Я предложил подождать до утра, однако русич настаивает на немедленной встрече. Он просил передать тебе вот это, кмет.
Слуга достал из-за пазухи и протянул Младану длинный, завёрнутый в холстину предмет. Кмет осторожно развернул свёрток и увидел широкий кривой кинжал с густо усыпанной самоцветными каменьями рукоятью. Пальцы Младана, державшие оружие, заметно дрогнули, на виске запульсировала синяя жилка. Это был его некогда любимый клинок, который много лет назад он подарил русскому побратиму воеводе Асмусу, получив от него взамен тот кинжал, что торчал сейчас у него за поясом. Несколько мгновений, справляясь с охватившим его волнением, кмет смотрел на клинок, затем перевёл взгляд на слугу.
— Вернись и приведи ко мне русича, от которого получил свёрток. Заодно вели сыскать воевод Любена и Бориса и передать, что утром жду их...
Воеводы явились в горницу кмета после завтрака. Борис был примерно одинакового с Младаном возраста, высок, дороден, с большой, растущей почти от глаз пышной бородой. Его одежда была из дорогой византийской ткани, пальцы унизаны перстнями, и лишь богато украшенный меч на боку свидетельствовал о принадлежности его хозяина к воинскому сословию. Бориса и кмета связывала многолетняя дружба, они ходили вместе во многие походы и теперь коротали рядом оставшиеся дни. Воевода был вхож к Младану в любое время суток, кроме двух-трёх вечерних часов, его власть и влияние в округе мало чем отличались от положения членов семьи самого кмета.
Любену было около сорока лет, воеводой он стал недавно, пройдя до этого все воинские ступеньки, начиная от простого дружинника. Именно он последние три года водил в походы дружину кмета, став в ней первым, не считая Младана и Бориса, человеком. У него не было семьи, жил он вместе с дружиной в замке кмета, воеводские хлопоты поглощали его время от рассвета до темноты. Был он поджар, горбонос, с лица ни зимой, ни летом не сходил смуглый загар, кончики чёрных усов заканчивались у самых скул. Уже с утра на нём была кольчуга, на ногах грубые сапоги, на поясе тяжёлый меч.
Младан встретил их, сидя в кресле. Рядом с ним стоял тысяцкий Микула. Оба воеводы, уже слышавшие о прибытии в замок отряда русичей на лошадях под византийскими сёдлами, вначале с заметным интересом скользнули взглядами по незнакомому гостю, затем отвесили по низкому поклону кмету.
— Я воин и не люблю лишних слов, — неторопливо начал Младан, глядя перед собой. — Посему поступим так. Пусть первым говорит гость, после чего он услышит наше слово. Говори, русский брат, — повернулся кмет к Микуле.
Речь русского тысяцкого была немногословной. Он рассказал болгарам о морском бое с флотом империи и постигшем русичей поражении, о том, что часть уцелевших от разгрома ладей отошла к берегам Болгарии. Как поджидали на берегу опередившие их преследователи-ромеи, не позволяя высадиться на сушу, как кончились на судах вода и съестные припасы, стали умирать от жажды и голода раненые. Поведал, что воеводская рада приняла решение установить связь с болгарами, как благодаря смекалке древлянского воеводы Бразда Микуле с тремя сотнями отборных воинов удалось очутиться на берегу. Что уже прошлой ночью они смогли отправить оставшимся в море товарищам воду и еду, которой поделились с ними живущие на побережье и в ближайших горах болгары.
— Нам нужен отдых, следует запастись водой и припасами на обратный до Руси путь. Но, покуда на побережье хозяйничают недруги, это невозможно, поэтому брани между нами и ромеями не миновать. Кто одержит в ней верх — Русь или Новый Рим — будет во многом зависеть от вас, болгары: встанете ли рядом с нами либо останетесь в стороне. Вспомните, что империя враг не только Руси, но и Болгарии, всех славян. Сколько раз проходила она по вашей земле с огнём и мечом, сколько принесла ей слёз и горя! Разве и сейчас она явилась к вам с миром и добром? Ромеи ведут себя как в завоёванной стране: разоряют ваши жилища, притесняют и грабят жителей. Мы, русичи, предлагаем болгарам: протянем друг другу руки, станем единым строем против империи. Я сказал всё и теперь жду ответа, — закончил речь тысяцкий.
Смолкнув, Микула повернул голову к окну. Его взгляд замер на далёких вершинах гор, видневшихся в окно горницы. Молчал, опустив глаза в пол, Младан, не нарушали тишины стоявшие у двери болгарские воеводы. Так протекло несколько томительных минут.
— Любен, твоё слово, — наконец произнёс кмет.
Воевода распрямил плечи, смело глянул в лицо Младана: