— Все ромейские полководцы не могут в ближайшее время собраться у Днепра, — мягко улыбнулся Рогдай. — Хотя бы потому, что некоторые из них с изрядным числом легионеров находятся сейчас в Болгарии, где безуспешно пытаются разгромить ещё одну часть наших войск, уцелевшую после морского поражения. Когда они завершат бои в Болгарии, им тут же найдутся куда более важные дела в самой империи или на сарацинском порубежье, чем забираться в глубь русских земель, на которые Новый Рим ещё ни разу не ходил с мечом, понимая опасность и бессмысленность сей затеи. Все действия патрикия Варды в Малой Азии и на Русском море — это стремление как можно больше ослабить наше воинство, чтобы не допустить новых набегов на Византию, но никак не подготовка к нападению на Русь.
Пожалуй, разговор о ромеях пора заканчивать — у Рогдая на сей счёт своя твёрдая точка зрения, и Ольге его не переубедить. Но как отнесётся тысяцкий к угрозе Руси со стороны её восточной соседки? Если в этом плане относительно Хазарии у него существуют хоть малейшие подозрения, они окажутся Ольге хорошим подспорьем в обосновании безвыходности её положения перед направленным против Руси союзом ромейского императора и хазарского кагана.
— А не связано появление ромейских кораблей у Корсуньской земли, близ хазарских берегов, с недобрыми замыслами кагана против Руси? — спросила Ольга, легонько поглаживая ладонью резной бок стоявшей на столе серебряной корчаги с италийским вином, однако продолжая боковым зрением внимательно следить за лицом Рогдая. — Каган не из тех правителей, кто не постарается использовать в свою пользу поражение русских войск. Вдруг он заключит союз с патрикием и вместе с ним нападёт на Русь не с Русского моря, а с Сурожского? Или Варда войдёт со своими кораблями в Днепр, связав боями нашу ладейную дружину, а в это время хазары крупными силами подступят из Дикой степи к Киеву? Никогда не верил кагану князь Игорь, особенно после его измены во время Хвалынского похода, не верю ему и я.
Ольга увидела, как на лице Рогдая появилось снисходительное выражение. Конечно, она понимала, что задаёт тысяцкому наивные в его представлении вопросы, однако её самолюбие от этого нисколько не страдало. Результат игры, которую она начала и намерена вести до конца, слишком много для неё значил, чтобы она могла позволить себе обращать внимание на поведение какого-то тысяцкого. А вот знать, что в действительности происходит на южном и восточном порубежье, чтобы затем ловко перемешать правду с домыслом, заставив непосвящённых одинаково верить тому и другому, ей нужно обязательно. И пусть Рогдай воспринимает её вопросы как угодно — ей наплевать, тем более что она очень скоро сполна отплатит тысяцкому за его снисходительность к ней. А покуда учи и просвещай непонятливую великую княгиню, умница Рогдаюшка...
— Союз между каганом и патрикием невозможен, великая княгиня, — ответил Рогдай. — Союзы заключаются между равными по положению людьми, а Варда всего лишь один из полководцев Нового Рима, но никак не его император. Правда, сговор между патрикием и каким-нибудь хазарским тумен-тарханом[49], конечно, с согласия кагана, может состояться, но это опять-таки будет не та сила, что может представлять для Руси или даже Киева серьёзную угрозу.
— Наверное, так оно и есть, — согласилась Ольга. — Там, где дела должны вершить императоры и каганы, нет места патрикиям. Однако некоторые купцы, прибывшие на киевское торжище через Дикую степь, видели хазарскую конницу на берегах Саркел-реки. Уж не вздумал ли каган собственными силами совершить большой набег на Русь, полагая, что та не в состоянии оказать сопротивление одновременно ему и ромеям на Днепре?
Она решила сделать Рогдая первым военачальником, услышавшим о грозящей Руси с востока опасности, и проверить, насколько серьёзно может быть воспринято такое утверждение. Согласие или несогласие с ним тысяцкого, доводы, которые он станет приводить для доказательства несостоятельности мнения великой княгини или в подтверждение имеющейся у него собственной точки зрения, послужат хорошим подспорьем людям Григория, которым суждено принести в Киев тревожную весть со степного порубежья.
— Купец, наверное, говорил о хазарской коннице близ крепости Белая Вежа[50], — спокойно воспринял слова Ольги Рогдай. — Действительно, туда в последние дни подошли несколько отрядов ал-арсиев[51] и разбили на берегах Саркел-реки свои становища-таборы. К Белой Веже из разных мест Хазарии направляются ещё несколько отрядов, однако каган собирает их вовсе не для похода на Русь. У Хазарии ныне два опасных врага: персидский шах на Кавказе и у Дербента и рвущиеся на Запад из глубин Азии кочевые орды печенегов и кипчаков. Однако, опасаясь Руси, которой Хазария причинила много зла и потому справедливо боится отмщения, каган не осмеливался оголять с ней рубежи и держал там изрядное число войск. Сейчас, после поражения войска князя Игоря, он решил снять их с прежних мест и бросить на персидского шаха либо против азиатских кочевников. Собираемые на Саркел-реке войска выступят, скорее всего, на Кавказ, но каган может использовать их и против печенегов, что обосновались у днепровских порогов и не дают покоя ни Руси, ни Хазарии. Согласен с великим князем и с тобой, что Хазария — опасный и вероломный враг, но сегодня у неё слишком короткие руки, чтобы поживиться за счёт Руси даже после потери ею лучшей и большей части своего войска.
Ольга была довольна — от Рогдая она услышала полезного гораздо больше, чем надеялась. Чего стоят его сообщения о ромейском флоте у Сурожского пролива или о сборе отрядов хазарской конницы на берегах Саркел-реки! Рогдаю донесли, что флот патрикия Варды намерен поджидать у пролива плывущие из Малой Азии на родину ладьи русичей? А великой княгине сообщили, что ромейские корабли плывут к Климатам, где загрузятся находящимися там имперскими войсками, чтобы высадить их затем на Днепре. Рогдая известили, что собранная воедино хазарская конница двинется на Кавказ или против печенегов, а Ольгу — что она готовится для набега на Киев. Что возьмёшь с соглядатая либо купца, ежели патрикий Варда и хазарский каган о своих планах ему не поведали, а корабли он видел в сумерках либо в тумане и не определил точно их курс, а конница от Белой Вежи может поскакать как на печенегов у днепровских порогов, так и належавший не так далеко от них выше по Днепру стольный град Руси. Главное, что в море недалеко от русских берегов на самом деле находился многочисленный ромейский флот, а хазары начали собирать близ русского порубежья свою доселе разбросанную в разных местах конницу.
Но в сообщениях тысяцкого было и то, что Ольге крайне не нравилось — его твёрдая убеждённость, что Руси нечего опасаться ни на юге, ни на востоке. И если на воеводской раде возникнет выбор поверить Рогдаю либо сообщениям каких-то малоизвестных воеводам купчишек, Ольга уверена, что выбор будет не в её пользу. Значит, необходимо сделать так, чтобы Рогдай не только не присутствовал на раде, но чтобы вообще никто не узнал от него ни о цели появления византийских кораблей в Сурожском проливе, ни о предполагаемом походе хазарской конницы от Белой Вежи на Кавказ или против печенегов. Для этого тысяцкий должен как можно скорее покинуть Киев, не вступив в разговор ни с одним из своих друзей-воевод, прежде всего с Ярополком. Но она знает, как обезопасить себя от ненужного ей теперь Рогдая.
— Мне кажется, что мы слишком заговорились о ромеях и хазарах и забыли о самом главном — о наших воинах, что во главе с великим князем могут угодить в неприятельскую ловушку у Сурожского пролива. Можно ли предупредить Игоря об этой угрозе? Как и чем помочь ему в морском бою в проливе, ежели тому суждено произойти? Что предпринять, дабы русичи, прорвавшиеся в Сурожское море и завершившие плавание на его берегах, не стали, сойдя на сушу и двинувшись пешими на Русь, добычей ворогов-степняков? Рогдаюшка, неужто мы с тобой ничего не можем сделать для спасения великого князя и его воинов?
Ольга говорила с тысяцким так, как не позволяла себе говорить ни с кем, считая такой тон унизительным для достоинства великой княгини. Однако сейчас перед ней был не человек, чьё мнение о ней её могло хоть сколько-нибудь заботить, а мыслящее и говорящее орудие, которое она с наибольшей пользой для себя должна была использовать для осуществления задуманного плана. Разве приходит в голову мысль об утрате своего достоинства человеку, приручающему ласковым словом и вкусной пищей собаку, которой предстоит сослужить ему важную службу? Конечно нет. Так почему такая мысль должна волновать Ольгу? Для неё сейчас существует она, творец и главный исполнитель замысленного ею плана, и все остальные люди, в той или иной степени служащие для его выполнения. А чтобы заставить других людей стать — осознанно либо вопреки собственной воле — послушным орудием в своих руках, Ольге необходимо умело применять все доступные ей средства — ласку и принуждение, правдивое слово и схожий с истиной вымысел, влияние великой княгини и проявление чувств женщины-жены.
На порубежье Рогдай сделал всё, что от него требовалось, и теперь должен был возможно быстрее исчезнуть из Киева, предоставив Ольге право говорить с воеводами от его имени. Самым благовидным предлогом заставить Рогдая по доброй воле спешно покинуть Киев было отправить его к Сурожскому проливу. Для этого ей следовало явить себя в глазах тысяцкого не гордой княгиней, а безутешной в своём горе женщиной, озабоченной судьбой мужа и стремящейся сделать всё, чтобы помочь ему живым возвратиться домой.
— Великая княгиня, ты напрасно кручинишься о судьбе своего мужа, — произнёс Рогдай. — Зная, что преследующие его ромейские корабли превосходят русские ладьи в скорости и могут опередить их, великий князь никогда не приблизится к Днепру, не выслав предварительно разведку. Сделает он это незаметно ночью либо в тумане, поручит людям, которым не составит труда обнаружить в лимане и на его берегах не только чужие корабли, но спрятанную там иголку. Точно так поступит великий князь и на подходе к Сурожскому проливу, тем паче что с обеих его сторон лежит вражья земля — имперские Климаты и хазарские степи. Так что в расставленные ему ловушки великий князь не угодит никак, а вот где он станет прорываться на Русь — по Днепру или через Сурожский пролив — будет зависеть только от него и приговора воеводской рады.