Дверь отворилась.
Внезапно он оказался в объятиях дамы. Тобиасу не хотелось обниматься, но ее руки прижали его к женскому телу, мягкие «балкончики» притиснулись к его горлу. Он с трудом высвободился из объятий. Позади стоял бородатый мужчина. Его спрятанные в бороду губы извивались, он что-то говорил басом. Тобиас повернулся к Амалие. Она смотрела на него холодно, невозмутимо.
Раскаиваться было слишком поздно.
Они вошли в квартиру. Стоя в прихожей, Тобиас начал развязывать шнурки ботинок. На стене висела большая фотография: голая женщина и голый мужчина. Тобиас взглянул на фотографию, потом на своих приемных родителей. На фотографии были они.
— Это Тобиас. А это Филипп и Эва Йонсен, — сказала Амалие.
Тобиас посмотрел на Филиппа и Эву Йонсен. Филипп положил волосатую руку на голое плечо Эвы. Тобиас посмотрел на волосы между ног. Он подумал, что это странная парочка. Взрослые разглядывали его. На приемной матери Эве была длинная хлопчатобумажная юбка с плетеными завязками на поясе. Светлые волосы она заплела в детские косички. Тобиас не мог понять, почему она строит из себя девочку. Но это его не раздражало. Лицо у нее было бледное. Круглые щеки и длинный подбородок придавали ей странный вид. Светлые глаза. Вообще-то ничего плохого. Можно сказать, очень красивая, не похожа ни на кого из тех, кого он знал. Каждый раз, бросая на нее взгляд, он испытывал чувство, будто забыл, как она выглядит. «Она, поди, думает, что у меня плохое зрение», — пришло ему в голову. Но она ничего не сказала. Она просто улыбалась.
У Филиппа были прищуренные глаза. Рот большой и влажный. Произнося что-нибудь, он каждый раз выдвигал подбородок и несколько раз хмыкал. Тобиас не мог оторвать взгляд от его мокрого рта. Словно Филипп втягивал губами жирный суп.
— Все прошло хорошо? Как доехали? Никаких проблем?
— Никаких проблем, — ответила Амалие.
— Великолепно, великолепно!
Говорил Филипп. Эва молчала. Она слушала и кивала и все время улыбалась бледной улыбкой.
— У нас есть дочь, она на год старше тебя, понимаешь? — спросил Филипп. Он наклонился и пристально посмотрел прямо в лицо Тобиасу. — Ее зовут Луси. Она замечательная девочка. Но сейчас ее нет дома, она у своей подруги. Мы решили, что лучше встретиться нам троим и поговорить по душам, — объяснил он.
Он хмыкнул, дернул подбородком и подмигнул Тобиасу. Глаза Филиппа бегали из стороны в сторону. Он врал. В Сандму Тобиас научился определять, когда взрослые врут. Филипп врал, как ребенок. Он не мог стоять спокойно после того, как соврал. «Здорово, что я сумел это разгадать», — подумал Тобиас. Приемные родители пригласили его в комнату. В углу стояли стол и четыре металлических стула, на столе — ваза с белой сиренью. Он оглядел стены. Тобиас никогда не видел таких стен. Там висели фотографии, а на них — кожа, груди, волосы, ноги, спины. Он замер, уставясь на них. И вдруг он понял, что это фрагменты фотографии, висящей в прихожей, увеличенные во много раз. Ему захотелось крикнуть: «Да это те же самые!..» Но слова застряли у него в горле. Он продолжал стоять и смотреть на них, не в силах оторвать глаз.
И тут Амалие сказала:
— Ну, я пошла. Уверена, что ты прекрасно обойдешься здесь без меня.
Тобиас резко повернулся и посмотрел на нее. Амалие растянула рот в улыбку:
— Я абсолютно уверена, что у тебя все будет хорошо, Тобиас.
Она повернулась и быстро вышла из квартиры.
Приемная мать подошла к нему вплотную и прошептала:
— Понимаешь, Тобиас, мы всегда хотели мальчика. Но после Луси у нас не может быть ребенка. У меня что-то с маткой. После первых родов я больше не могу иметь детей.
Тобиас уставился на нее. Она ласково улыбалась, но ему показалось, что она говорит неправду.
— Может, ты не привык видеть сразу так много фотографий? — пробормотал Филипп.
Тобиас медленно покачал головой.
— Не правда ли, они красивы? По-моему, обнаженная кожа — самое прекрасное на свете.
Приемные родители засмеялись. Тобиас не знал, куда ему смотреть. Он смущенно опустил подбородок на грудь.
Холодная и влажная рука легла ему на затылок.
— В Сандму говорят, ты немного застенчив. Но не печалься. У нас тебя никто не будет заставлять говорить то, что не хочешь. Иногда из меня тоже слова не вытянешь.
Филипп потрепал его по голове.
Тобиасу хотелось, чтобы он снял руку с его головы, но он промолчал.
— Нынче летом мы делали ремонт и отделили часть кухни, чтобы у тебя была своя комнатушка с верандой.
Они с гордостью показали Тобиасу его комнату, украдкой поглядывая на него. Он пытался делать вид, что благодарен им, но у него не получалось. Ему не хотелось никого благодарить. Они вышли на веранду и стали смотреть на парк и дорожки. Тобиас посмотрел на Филиппа и Эву. «Они боятся меня, — подумал он, — они ничего обо мне не знают». Он был уверен, что узнает о них почти все, а они о нем не узнают ничего никогда. Даже то, откуда он приехал. Он прислушался к голосу Филиппа, который не переставал болтать. Тобиас посмотрел украдкой на шею Эвы, на ее красивые уши. Он не мог не смотреть на нее.
— Я слышал, что ты хорошо рисуешь, — сказал Филипп.
Приемный сын пожал плечами.
— Эва тоже хорошо рисует. Но сейчас она больше работает с глиной. Она керамист. Ведь ты знаешь, что это такое, не правда ли?
Он посмотрел на Эву. Ее глаза блестели.
— Хочешь посмотреть мое фотоателье?
Он произнес эту фразу скороговоркой, и Тобиас подумал: «Как быстро он выпалил эти слова. Так вот, значит, почему меня прислали сюда. Именно к ним, а не в какую-нибудь другую семью. Это не случайно. В Сандму ничего не делают случайно». Он подумал о Катрине Лю. Она, поди, сказала: «Тобиасу нужна семья, которая занимается фотографией, творческой работой». Он неохотно пошел за Филиппом и Эвой. «Теперь мне придется делать вид, будто меня интересует фотография», — подумал он и склонил голову набок.
— У тебя есть свое фотоателье?
— Конечно, — улыбнулся Филипп. — Хочешь взглянуть на него?
— Сейчас?
— Идем, Тобиас.
В коридоре между двумя спальнями и гостиной была лестница на чердак. Тобиас поднялся вслед за Филиппом по узенькой лестнице в фотоателье. Он решил, что просто сделает вид, будто ему это интересно. «Я уже здорово научился прикидываться», — подумал он.
Но когда он вошел в ателье и увидел камеры, фотолампы и снимки, свисавшие с крюков на потолке, то невольно закрыл глаза. «Потрясно! — с восторгом подумал он. — Здорово!»
Теперь он знал, как найти Петера Фема.
«Я стану фотографом, и это поможет мне отыскать его. Так оно и будет».
Сара!
Наконец я послал тебе все письма Отправил их в двух пакетах на почте позади школы. На всякий случай я обошел вокруг здания несколько раз. Никто из знакомых меня не заметил. Жаль, что ты не сообразила написать наши имена на почтовом ящике, но ты все равно прочитаешь эти письма, хотя на нем и написано: «Херр Бивур». Может, мне надо начинать словами: «Милая херр Сара Бивур».
Почта находится в ветхом каменном здании. Я поднимаюсь по лестнице с железными перилами и попадаю в контору со старой мебелью. На полу лежит слой пыли, я думал, что пакеты и бандероли у них тоже валяются запыленные. За стеклянной перегородкой сидит женщина с сонным лицом. Когда я протягиваю руку с письмом, она поднимает глаза, но мне кажется, что она не видит моего лица. Думаю, она различает за заляпанным стеклом лишь белые пятна. Она приклеивает негнущимися пальцами марки на конверты и штемпелюет их. Кивает и смотрит сквозь стекло куда-то прямо перед собой. Выйдя на улицу, я вспоминаю, что не сказал на почте ни единого слова, и посмеиваюсь.
Все оказалось иначе, не так, как я представлял себе вначале.
А теперь я расскажу тебе о моей новой «сестре».
Когда я в первое утро пришел на кухню, за деревянным столом сидела светловолосая девушка в пижаме с узором в красную малинку. И мне показалось, что для пятнадцатилетней девушки носить такую пижаму слишком ребячливо. Я взглянул на босые ноги, скрещенные под скамейкой, на хрупкую фигурку и посмотрел на ее лицо. У нее бледное лицо с веснушками на носу, сонные глаза и светлые волосы, падающие на плечи. Она подняла голову и промямлила: «Привет». Я что-то пробормотал в ответ. Луси посмотрела на дверь, там стоял Филипп, он сказал:
— Да, да, это и есть наша Луси.
Мой взгляд скользнул с лица Луси на ее «груши», хотя я сделал это невольно и тут же опустил глаза.
— Думаю, папа, он знает, кто я такая, — немного раздраженно ответила Луси, потом она закатила глаза и улыбнулась мне.
Я тут же улыбнулся ей, сел за стол и принялся уплетать приготовленные для меня хлопья с молоком.
Луси стала болтать, я слушал ее, не отрывая глаз от тарелки, но, как только она замолкала, незаметно косился на нее. «Может, я ей не понравился», — подумал я. Но, кажется, я ошибался.
— Пепси-титька, — сказал косоглазый человек на телеэкране и стал сосать бутылку пепси, похожую на грудь.
Он хрипло засмеялся. Амалие говорила в Сандму, что вполне нормально думать иногда о «грушах». Кроме того, я не виноват, что Луси сидит в пижаме с ягодами малины.
Вошла Луси и завела разговор про школу.
— Луси проводит тебя. Не правда ли, Луси, ты проводишь Тобиаса в контору Риебера?
— Ладно.
Эва стала рассказывать про Риебера, а я думал про Одер, школу и тамошних недотеп-учителей и о том, когда я напишу тебе следующее письмо.
— Риебер — славный человек.
Луси кивнула. Я тоже кивнул.
— Они просто поговорят с тобой сегодня.
Я улыбнулся и снова кивнул.
— Надеюсь, ты не огорчаешься, Тобиас?
Я покачал головой и опять улыбнулся.
— Скажи, если боишься. Может, ты хочешь, чтобы с тобой пошел кто-нибудь из взрослых?
Я помотал головой и снова улыбнулся.
— Так ты не против, что тебя проводит Луси? Ведь она все там знает. Верно, Луси?
— Ясное дело.