— Что ты еще задумал?
Он продолжал лежать с закрытыми глазами. Она села на край кровати и наклонилась над ним. Он почувствовал запах конфет и огуречного крема.
— Симон!
Он открыл глаза:
— Я сплю.
Она покачала головой и засмеялась:
— Ведь еще только семь часов.
— Хочу спать.
— Почему?
— Я устал.
— Вид у тебя вовсе не усталый.
Он подумал и ответил:
— Я просто хочу полежать и спокойно подумать.
Она погладила его по голове:
— А ты не хочешь пойти в гостиную и немного поиграть со мной в карты?
Он пожал плечами.
— Ну пожалуйста, Симон.
Наконец он встал с постели и быстро натянул брюки. В гостиной тетя Элена уже раздала карты.
— Ромми?[12]
— О’кей, — согласился он.
Они начали играть, он смотрел на проворные пальцы Элены, перебирающие карты, и думал о Саре, о том, какой у нее красивый подбородок, о том, что хочет сказать ей завтра утром что-нибудь приятное, что-нибудь хорошее, но так, чтобы она не решила, что он в нее по уши втрескался, ведь тогда ему будет неловко.
Он выиграл запросто: 560 против 320. Тетя Элена улыбалась, но ему казалось, что она еле сдерживает слезы. Вероника говорила, что тетя Элена ненавидит проигрывать, и была права. Но Симон не понимал, почему тогда она так любит играть в карты, хотя все время проигрывает.
Наконец-то он улегся под одеяло. Теперь можно спокойно подумать о том, что сказать Саре. Он начал представлять себе разные ситуации. На скамейке. В доме. На площади. Например, он мог сказать, что она здорово знает астрономию. Но это ей и так известно. Он должен придумать что-то другое. Наверное, стоит сказать, что у нее красивый подбородок, но ей наверняка это покажется идиотским. Или похвалить ее платье, сказать что-нибудь приятное о волосах или бледных пальцах, о руках, о шее, о походке, о звучном голосе, о голубой тени, которая падает иногда на ее лицо и придает ей печальный вид. Он так ничего и не решил и вскоре уснул. Ему приснились электрические штепсели. Они торчали повсюду на стене. Когда он нагнулся, чтобы рассмотреть их, то увидел, что у них внутри, в маленьких дырочках, прятались глаза, которые смотрели на него.
Симон спустился по лестнице и вышел на задний двор. Там никого не было. Он взглянул на скамейку и велосипедный штатив. Который теперь час? Он забыл взглянуть на часы.
Наверное, начало девятого. Он посмотрел на небо: светло как днем. А на самом деле было еще раннее утро. Он сел на конец скамейки. Мокрая от росы скамейка намочила ткань брюк. Он почувствовал холодное, влажное прикосновение к коже. Он посмотрел на фасад дома, на окна. Во всех окнах было темно. Его интересовали темные окна. Он стал пристально разглядывать их. Он был уверен, что увидел кого-то в одной из темных квартир. Там что-то поблескивало. Он повернул голову и посмотрел на окна квартиры на втором этаже. В кухне кто-то стоял, прижав лицо к оконному стеклу. Нет, там нет никого. Это просто цветочный горшок на окне. Капустная рассада. Сидеть на скамейке было неуютно и холодно. Он встал и пошел в дом. Он поднимался по лестнице, собираясь снова лечь в постель, когда услышал внизу какой-то звук. Он остановился и вернулся назад, перегнулся через перила и посмотрел на дверь квартиры в подвальном этаже, потом стал осторожно спускаться. Подойдя вплотную к двери квартиры Сары, он вновь услышал этот звук. Сначала он подумал, что это скрип двери, но тут же понял: это какой-то странный плач, всхлипы, словно кто-то хнычет. Он нажал ручку, вошел в квартиру и постоял в темной, захламленной прихожей, не решаясь идти дальше. Открывая дверь, он ни о чем не думал, но теперь ему стало страшно. Здесь стоять нельзя. Он шагнул вперед и заглянул в гостиную. Темно и пусто. Хныканье послышалось снова. Может, звуки раздаются из комнаты Сары? Нет, не оттуда. Из комнаты Себастиана. Симон подошел к его двери. Она была закрыта. Он встал на колено и приник глазом к замочной скважине, как в старых фильмах, и увидел лицо Себастиана. Он спал. Нет, не спал, он открыл глаза. По его лицу катился пот. Он стонал и хныкал. Кто-то наклонился над ним и шептал. Себастиан стонал. Кто-то что-то шептал. Это был женский голос. Симон попытался прислушаться. И разобрал:
— Я люблю тебя, я люблю тебя.
А он стонал и хныкал, словно его били.
— Я люблю тебя, — повторяла она.
Это была мать Сары. А Себастиан все хныкал. Симон оторвался от замочной скважины и медленно, беззвучно поднялся.
Он шел на цыпочках. Земля хлюпала под ногами. Наступила осень, шли дожди. Небо промокло. На болотистой низине образовались дыры. Он остановился и посмотрел на солнечный диск в пространство между светлыми облаками. Солнечный диск по краям заржавел. Небо было мокрым, а земля еще мокрее. Он пошел осторожнее, чтобы кабан не услышал его. Когда он поднимал ногу, в земле оставалась дыра. Он обернулся и посмотрел на все дырки, которые оставил позади. Он — охотник. Может, кабан уже сунул рыло в его след и идет по его следам, обнюхивая их. Он посмотрел на сосны, на холмы вокруг их дома, но кабана не увидел. Кабаны хитрее, чем думают люди. Иногда они нападают на спящих, могут даже подкрасться к охотнику и напасть на него. Симон прищурил глаза и стал подозрительно озираться вокруг. Он взял с собой ружье и вышел из дому до того, как проснулись взрослые. Лицо Вероники: воплощенная ночная безмятежность, хотя утро уже наступило. Сонное лицо тети Элены. Она открыла глаза, посмотрела на него и сказала:
— Давай займемся этим завтра, Виктор.
Он хотел было сказать, что его зовут иначе, но она еще не проснулась. Тетя Элена говорила во сне. Что происходит в голове во время сна? Он посмотрел на развалины, на дом, на следы, которые оставил. У тех, кто видит сны, особое выражение глаз. Сон сказал Элене, что он — Виктор. Симон не увидел зверя и пошел дальше. На небе белели облака. За холмом стоял кабан и жевал мох. Его ноги погрузились в болото. Симон осторожно снял с плеча ружье. Кабан замер и принюхался. Он почуял человека. Охотник прицелился. Кабан повернулся к безжалостному охотнику. У кабана были крошечные глазки, от страха они загорелись. Охотник взвел курок. У кабана выросли крылья, он расправил их и попытался взлететь. Охотник прицелился в сердце. Кабан с победным хрюканьем взлетел с холма. Охотник выстрелил. Кабан упал в тину, его крылья свернулись, стали черными, как зола, и исчезли. Охотник медленно подошел к зверю. Пуля попала кабану прямо в сердце. Он лежал и смотрел на охотника мертвыми глазами. Охотник связал ноги большого зверя веревкой и перебросил его через плечо. Топая по болоту домой, он насвистывал мотив старинной охотничьей песни.
Целый день он ждал, когда Сара придет со своей шпионской работы. Сначала он подвесил тушу кабана на просушку. Потом немного прибрался, нашел несколько досок и заделал дыру в крыше. Когда туша подсохла, он разделал ее и положил в котел хорошие куски мяса с можжевельником и сливками. Теперь оставалось потушить его несколько часов на медленном огне. Он уселся возле котла и стал ждать ее, то и дело поглядывая в окно на сосны и гравиевую дорогу. Иногда он закрывал глаза. Охотнику все нипочем, но бывает, что и охотник чувствует себя усталым.
Когда она распахнула дверь, свинина уже стояла на столе. Он ждал, что она скажет что-нибудь про охотника, про охоту, про кабана, но, взглянув на лицо шпионки, понял, что у нее был трудный день. Он похлопал ее по спине:
— Устала?
— Есть немного.
Они сели за стол. За едой охотник спросил шпионку, как прошел у нее рабочий день. Тело у них обоих занемело от усталости, как у взрослых, но они продолжали болтать.
— Твой шеф опять был не в духе?
— Он всегда не в духе.
— Шеф не должен так вести себя.
— Просто зло берет, до того противно.
— И ты, поди, просто не знаешь, как себя с ним вести.
— Ума не приложу. Он только и знает, что бубнить и ругаться. Ходит взад-вперед с сигарой, вопит и пинает дверной косяк.
— Из-за всякого дерьма?
— Да.
— А что ему сегодня было надо?
— Он должен был встретиться с полицейским.
— С каким полицейским?
— У нас в городе иностранный полицейский.
— Полицейский, у которого дела с твоим шефом?
— Он любит фотографировать. А сегодня вечером они собираются делать какие-то снимки в ателье шефа. Когда они говорили по телефону, я потихоньку сняла трубку параллельного аппарата и подслушала их разговор.
Сара улыбнулась, и ее глаза засияли, как черные камешки.
Симону захотелось сказать, что у нее красивая улыбка, но вместо этого он произнес:
— Может, пошпионим за ними?
Когда он сказал это, в животе у него стало горячо и солнце влилось в грудь.
Они лежали на животе. В щель между гипсовыми панелями и стальными балками, поддерживающими потолок, им было видно фотоателье Себастиана Прямо под Симоном стоял нагнувшийся над камерой полицейский. Его волосы слегка поблескивали. Полицейский был высокий, худощавый, с гривой светлых волос. Симон посмотрел в его глаза. Тетя Элена говорила, что в глазах можно увидеть целый мир. В радужной оболочке глаз полицейского плавал целый мир. Симон увидел, как в них загорелся огонек. Он подумал, что этот огонек имеет магнетическую силу, хочет притянуть его к себе и сжечь. Глаза у полицейского были серые. Он передвинул штатив и стал прилаживать камеру, его движения были осторожны, он обращался с камерой словно с хрупким насекомым. Симон посмотрел сбоку на его рот, напоминающий согнутый палец. Кожа на его лице была сухая, казалось, будто это маска, которую приклеили на настоящую кожу. Себастиан стоял на другом конце комнаты, переминаясь с ноги на ногу. Он снял твидовый пиджак и повесил на спинку стула На бетонном полу лежала Юлия. Ее выгнали из магазина тканей. Одежды на ней не было вовсе. Теперь она работала у Себастиана фотомоделью. Он сказал, мол, не важно, что у нее такой тихий голос, словно она не говорит, а шепчет, важно, что она красива.