— Они ушли?
Он не мог хорошенько разглядеть в темноте ее лицо.
— Они взяли ее с собой.
Он придвинулся к ней. Лицо Сары подергивалось.
— Что они сделали?
Она не ответила. Симон положил руку ей на колено:
— Что они сделали?
Сара всхлипывала.
— Она больше не шевелилась. Они унесли ее. В мешке.
Симон посмотрел на сморщенное лицо Сары. Он не мог поверить. Они не могли убить ее. Он приник к щели. В комнате под ними было темно. Посредине стояли штатив и камера. На бетонном полу он различил пятно крови. Симон посмотрел на свои руки. Теперь он почувствовал, что дрожит. Сара снова начала всхлипывать. Ему захотелось уйти отсюда. Вместе они отодвинули в сторону гипсовую панель. Сара прыгнула вниз и упала навзничь. Лежа на полу, она схватилась за лодыжку. Симон тоже прыгнул. Он наклонился над ней:
— Тебе больно?
Она не ответила. Они сидели и смотрели на кровавое пятно. «Я должен что-то сделать, — думал Симон. — Почему ты ничего не сделал, трус, почему ничего не сказал?» Он понимал, что должен что-нибудь предпринять, хотя не знал, что именно. Он встал на ноги. Взглянул на стул Себастиана. На камеру и штатив. Сара издавала какие-то странные звуки. Ему хотелось, чтобы она перестала всхлипывать. Он подошел к штативу и посмотрел на камеру. Полицейский дотрагивался до нее очень осторожно. Симон положил руку на блестящий аппарат. На линзе было написано: «Хассельблад». Он осторожно покрутил линзу. На полу хныкала Сара. Потом она встала и невнятно спросила:
— Что ты делаешь?
Не ответив, он продолжал смотреть на аппарат, потом провел рукой по крышке. Трус. На оборотной стороне была наклейка: «Релекс. Фото». Он снял камеру со штатива.
— Что ты делаешь?
Симон перевернул аппарат. Крышка открылась со щелчком. Он вынул пленку, зажат ее в руке, закрыл крышку и поставил камеру на штатив.
Сара снова начала плакать.
Он погладил ее по голове и, почувствовав, что она дрожит, прижал к себе.
— Мы должны подвинуть плиту на место, — сказал он твердым голосом взрослого мужчины.
Симон влез на стул и задвинул назад пли ту. Теперь никто не заметит, что они были здесь.
— Идем!
Он помог Саре забраться на подоконник. Она пролезла в открытое окно. Симон вылез вслед за ней. Оконный проем был тесный и влажный. Совсем стемнело. Фонари здесь, похоже, никогда не зажигали. Сначала Сара полезла вверх по пожарной лестнице со стороны улицы. И тут он услышал, как подкатил автомобиль. Симон поднял глаза и увидел за рулем белого автомобиля лицо полицейского. Симон замер. Полицейский распахнул дверцу. В конце улицы была гавань с контейнерами, грузовыми судами и похожими на бараки конторами экспедиционных фирм. В противоположную сторону улица вела к возвышенности, на которой стояли универмаг, кинотеатр и заброшенная библиотека. Полицейский медленно поднялся с сиденья и наклонился над дверцей автомобиля. Он открыл рот, словно хотел что-то сказать Симону, но звуки превратились в улыбку. Симон помчался вверх по улице, прочь от гавани. Он слышал, как за ним, хромая, бежала Сара. Он сжал в руке пленку. Вот он услышал, как хлопнула дверца машины. «Он гонится за мной, — он усмехнулся, — значит, обо всем догадался», — думал Симон, и его мысли неслись наперегонки с ногами. Он завернул за угол у входа в старую библиотеку. Он не оборачивался, все бежал и бежал, сжимая в руке пленку, боясь уронить ее, и, не оглядываясь, ворвался в библиотеку.
У каменной лестницы Симон приостановился. Он знал, что одно из окон было разбито. Потом влез в разбитое окно и вошел в вестибюль. На задней лестнице, ведущей в читальный зал, было совсем темно, и человеку, который здесь не ориентировался, было опасно врываться в библиотеку. Вверх бегом, перепрыгивая через две ступеньки! Наверх в читальный зал. Ничего не слышно. Симон был уверен, что полицейский явится сюда. Наверняка. Он постоял в темноте, прислушиваясь к шагам или голосу полицейского.
Ни звука. И тут он подумал о Саре. О ее вывихнутой лодыжке. О полицейском в машине. Он подошел к лестнице и прислушался. Из противоположного конца комнаты донесся какой-то царапающий звук. Он мгновенно сунул пленку в карман брюк и что было сил помчался между стеллажами. Внезапно он понял, что не знает, где находится, но продолжал бежать в темноте. Добежав до конца читального зала, он заметил дверь лифта, повернулся и побежал туда. Наступая на лежащие на полу книги, Симон подумал: «Если я буду бежать быстро, то не споткнусь». Упал, ударился головой о каменный пол и потерял сознание.
Мать стояла над ним.
— Где Сара?
Симон понял, что он в Одере, на Маркусгатен, в своей комнате. Но он не помнил, как очутился здесь, в своей постели, и не знал, почему тело у него такое тяжелое.
— Симон, где Сара?
Он не знал.
— Тут какие-то люди хотят с тобой поговорить.
— Какие люди?
— Двое из полиции.
— Где Сара? — пробормотал он.
У него пересохло во рту.
Мать нагнулась и посмотрела на него печальными глазами. Она положила ладонь ему на лоб:
— Попытайся вспомнить.
— Я не помню.
Он перевел взгляд с матери на стоящих в дверях мужчин. Они уставились на него. Их лица походили на бумажные маски. Симон закрыл глаза. Он решил никогда больше ни с кем не разговаривать.
В этот вечер он смотрел телепередачи. Тетя Элена, Вероника и Симон сидели в темной гостиной. Экран телевизора светился. Тетя Элена поднялась и пошла в кухню. Вероника обняла Симона за плечи. Он снял с плеча ее руку. Экран телевизора освещал трещинки на потолке. Вероника окликнула его. Он посмотрел на нее и закрыл глаза. Она встала, потом снова села. Зазвучала радостная мелодия новостей. Вошла тетя Элена с подносом, она принесла печенье, чай и вазочку с орехами. Она произнесла его имя, а он улыбнулся ей такой улыбкой, будто держал в зубах нож.
— Он не хочет разговаривать, — сказала Вероника.
— Ничего, — произнес рот Элены.
Он смотрел на телекомментатора, на репортажи, но не слышал, о чем шла речь. Вероника налила чай, он стал пить, и вдруг ему захотелось смеяться или плакать. Он набил рот орехами. И туг на экране показалось знакомое лицо. Полицейский из фотостудии Себастиана. Его лицо было словно приклеено к экрану. Симон уставился на белобрысую гриву, не смея отвести глаз от телевизора. Полицейского звали Петер Фем. Он говорил о сотрудничестве с местной полицией. Восхвалял шефа полиции. Загорелый Петер Фем. Он улыбнулся с довольным видом. Симон уставился в его серые глаза.
— Я люблю Одер, — сказал он.
Телеведущая улыбнулась и сообщила, что Петер Фем уже возвращается на работу в П.
Симон сильно зажмурился, и лицо полицейского исчезло.
Привет, трусишка. Привет. Между прочим, вся твоя семья трусливая. Ты так и не сумел ничего сделать. Please, please. Ты маленький трусливый засранец. Это ты виноват во всем. А знаешь почему? Нет, не знаешь. Почему ты ничего не сказал? Я не знаю. Please. Что я мог сказать? Неважно. Ты и пискнуть не осмелился. Ты трус. Ты должен был что-нибудь сказать. Да. Если бы не ты, этого не случилось бы. Если бы не ты, Юлия загорала бы сегодня в парке. А ты и Сара играли бы в своем домике на болоте. Это твоя вина. Все дело в тебе. Ты во всем виноват.
Теперь он знал: все дело в этой усмешке. Полицейский открыл рот, чтобы что-то сказать, а вышла лишь усмешка. Симон этого не понял. А надо было понять. Усмешка была злая и коварная. Усмешка говорила о том, что он все знает. Когда Симон бросился бежать, полицейский стоял, облокотясь на дверцу машины, и усмехался. Симон зажал пленку в кулаке и бросился прочь изо всех сил. Но чем дальше он бежал, тем меньше оставалось надежды на спасение. Он попался на эту хитрую ухмылку, это была западня. Полицейский открыл рот и сожрал его сердце. Полицейский облокотился на автомобильную дверцу. Симон представил себе эту позу. Теперь он понял. Полицейский и не думал гнаться за ним. Он снял руку с дверцы машины и отошел на несколько шагов. Она вывихнула ногу и не смогла пошевелиться. Полицейский опустился на корточки и осмотрел ее ногу. — «Тебе больно?» — спросил он уныло. Сара не смогла ответить, она закашлялась. «Идем, — сказал он, — я отвезу тебя домой».
В голове у Симона было тихо-тихо. И он знал: эта тишина никогда не исчезнет.
Он сидел под выдвижной конторкой, зажав голову коленями. Симон превратился во что-то ужасно маленькое. Он закрыл глаза.
Он думал о Супер-Дуде. О лице Супер-Дуде. Лицо Супер-Дуде никогда не менялось, не выдавало никаких чувств. На самом деле лицо Супер-Дуде было просто кругом. Когда кто-нибудь стрелял в него, он таращил глаза, но не сильно.
Симон не хотел ничего слышать. Ни писклявый голос матери, ни бормотание полицейских.
Под письменным столом было совсем тихо. Здесь ничто не шевелилось.
Когда он встал, его лицо стало круглым. Когда мать сказала ему, что Сара исчезла, его лицо было круглым, как мишень. Она повторяла это снова и снова, но Симон думал только о Супер-Дуде. Его губы лишь слегка дрогнули, но он не сказал ни слова.
Они ехали по темным улицам.
— Тебе все еще больно? — спросил он.
Она кивнула, застонала и постаралась не заплакать.
— Я помогу тебе.
Он посмотрел на ее лодыжку.
— Тебе нужна помощь хорошего врача. Но в Одере хороших врачей нет, — сказал полицейский, пожав плечами, — я люблю Одер, но на местных врачей положиться не могу.
— Я хочу домой, — простонала Сара.
Так оно и было, Симон это знал. Полицейский постоял и подождал, когда Симон скроется из виду. Потом подошел к Саре, хитро ухмыляясь. Они поехали по улицам в белой машине.
— В этом городе врачи неважнецкие. Я отвезу тебя к знакомому врачу, — ухмыльнулся полицейский, крепко вцепившись в баранку.
Его руки могли дробить камень. Он газанул и помчался по улице в отблесках света ночного неба. И теперь она в стране П. Он увез ее, и она никогда не вернется.