«Сейчас легче, – подумал он, наполнив легкие воздухом. – Определенно легче».
Затем они пообедали. Макс сам предложил убрать со стола, и ни Пия, ни Ларс Мартин не стали возражать. Пия легла в шезлонг с газетой. А Юханссон расположился на стуле рядом с ней и погрузился в чтение бумаг, которые Петво, инспектор Патрик Окессон из отдела пикетов полиции Стокгольма, принес с собой, когда приходил в последний раз и мимоходом рассказал о том, что произошло с его дочерью в детском саду. Вернее, какой участи она избежала.
Сверху в стопке лежал новый и расширенный анализ ДНК, сделанный в начале года, когда группа по расследованию нераскрытых преступлений решила в последний раз попытать счастья с делом Жасмин, прежде чем по нему истечет срок давности. Он пришел по электронной почте в тот самый день, когда еще один неизвестный преступник (хотя он вполне мог быть и не один) убил слишком усердного прокурора в Худдинге. Выстрелом в голову, как только тот вышел утром из подъезда на прогулку с собакой. Лишив двух маленьких детей отца и, возможно, решив проблему для его жены. Она ведь уже год хотела развестись с ним, поскольку он слишком много работал и чересчур мало времени уделял ей и малышам.
Потом высшее полицейское руководство перегруппировало свои силы. Глава полиции Стокгольма собрала пресс-конференцию, которая транслировалась по радио и телевидению и не осталась без внимания других средств массовой информации.
– Это не просто возмутительное убийство толкового и добросовестного прокурора и отца двух маленьких детей, – бушевала она. – А также атака на все правовое общество, спланированная и осуществленная организованной преступностью. И для ее раскрытия будут задействованы все возможные ресурсы.
И когда она говорила это, у нее даже мысли не возникло о девятилетней девочке, изнасилованной, убитой и брошенной в тростнике недалеко от Скоклостерского замка в Упланде двадцать пять лет назад.
Расследование убийства Жасмин, девяти лет, так и осталось «лежать под сукном». Такой приказ комиссар Херманссон получил от своего непосредственного начальника, и через неделю он вынес коробки с материалами из своего кабинета и поставил в складском помещении группы. Тот самый Кьелль Херманссон, который приходился тестем инспектору Патрику Окессону. В том маленьком мире, где они оба жили, и еще меньшем для граждан, работавших в полиции.
Те самые коробки, которые по-прежнему стояли там, когда по делу истек срок давности, и где в течение последних двадцати пяти лет покоилась малышка Жасмин, изнасилованная и убитая, когда ей было всего лишь девять.
А потом в один прекрасный день неожиданно появился бывший шеф Кьелля Херманссона Бу Ярнебринг и попросил позаимствовать их для одного хорошего друга. И тоже не для кого угодно.
– Ларс Мартин хочет взглянуть на это дело, – объяснил Ярнебринг Херманссону.
– Ничего себе, – сказал Херманссон, толком не сумев скрыть удивление. – Почему он не дал о себе знать раньше? – спросил Херманссон. – Сейчас ведь уже поздно что-либо предпринимать.
– Ты же знаешь, Ларс Мартин любит нераскрытые преступления, – ответил Ярнебринг с кривой усмешкой.
– Ну, это я понял, – вздохнул Херманссон.
Пусть с той поры уже минуло десять лет, он прекрасно помнил, какую взбучку тогдашний шеф Государственной криминальной полиции задал ему и его коллегам на национальном симпозиуме для полицейских страны по нераскрытым делам.
– Он просто-напросто заполучил тромб в башку, прежде чем пришел к этой идее, – сказал Ярнебринг и усмехнулся.
О данном разговоре Ларс Мартин Юханссон, естественно, не имел ни малейшего понятия, когда сидел у себя в летнем домике и читал то, к чему в реальности свелась «последняя попытка по делу Жасмин». Полностью бессмысленная, почти судорожная по своей сути. Новое и расширенное исследование ДНК, а конкретно спермы, оставленной преступником на теле и одежде девочки двадцать пять лет назад.
– Что-то интересное? – спросила Пия. Она отложила в сторону газету и посмотрела на мужа, уже второй раз пробурчавшего себе что-то под нос по поводу своего чтива.
– Так себе. Я читаю исследование ДНК, – объяснил Юханссон. – Спермы, обнаруженной по делу Жасмин. И здесь написано, что с вероятностью девяносто процентов она принадлежит человеку скандинавского происхождения, скорее всего, шведу, и даже из Центральной Швеции, и без какой-либо примеси чужого ДНК.
– Это ведь интересно.
– Не для меня, – ответил Юханссон и покачал головой. «Подобное просчитал бы и ребенок, – подумал он. – Я и сам предположил, что именно так обстояло дело, еще задолго до того, как понял, где находится место преступления».
– Вот как, – сказала Пия и улыбнулась. – Сейчас я снова тебя узнаю.
– Ну да, – подтвердил Юханссон, чьи мысли уже устремились в другом направлении: «Он двигается абсолютно беззвучно, этот парень».
– Я помыл холодильник, вынес мусор, пропылесосил и прибрал, – сообщил Макс. – Еще я сделал кофе.
В левой руке он держал продолговатый поднос с тремя стаканами, тремя кофейными чашками, термосом с кофе, бутылкой минеральной воды, кувшином с молоком и чашей с фруктами. Причем держал за самый край, зажав его между большим и остальными пальцами левой руки, словно тот был весом с пушинку.
«Я верю тебе, – подумал Юханссон. – Ты действительно не знаешь никого сильнее себя».
– Я поведу, – предложил Юханссон пару часов спустя, когда они собирались сесть в автомобиль, чтобы вернуться домой.
Ни Макс, ни Пия не произнесли ни слова, только кивнули, даже не переглянулись тайком.
«Последнее лето, – подумал Юханссон, когда выехал на автостраду в направлении Норртелье и Стокгольма. – Последнее лето. Хотя раньше я должен поохотиться на лосей».
Ночью ему приснился сон. О Максиме Макарове, русском иммигранте, приехавшем в Швецию из детского дома в Санкт-Петербурге, когда ему было десять лет, и вполне обоснованно не знавшем никого сильнее себя. И о застенчивом, пока еще безликом педофиле, которого, возможно, он изобличит совсем скоро…
– Просыпайся, шеф, – сказал Макс, осторожно прикоснувшись к плечу Юханссона. – Что мне сделать с ним, шеф? Какие будут пожелания?
Он держал детоубийцу перед лежавшим на боку в своей кровати Юханссоном. На вытянутой руке, без видимого напряжения, зажав между большим и остальными пальцами, словно поднос с кофе. Педофил болтался как тряпка с закрытыми глазами и поникшей головой, и абсолютно неподвижным телом. И не важно, что речь шла о его жизни.
– Дай мне подумать, – сказал Юханссон. – Дай мне подумать.
Затем он проснулся. Сел на кровати. Сердце бешено колотилось у него в груди.
60Понедельник 2 августа 2010 года
Понедельник, новая неделя, новый день. Еще один из новой жизни Ларса Мартина Юханссона в качестве пациента. Его супруга Пия ушла на работу, пока он еще находился в постели, полусонный, слишком уставший, чтобы разговаривать с ней, когда она наклонилась над ним и провела пальцами по его лбу.
Матильда принесла ему завтрак на подносе и поставила на столик перед диваном в его кабинете. Полезный завтрак из простокваши, фруктов и мюсли, одного вареного яйца и чашки крепкого кофе в качестве уступки прежней жизни. Под утренней газетой он обнаружил конверт с двенадцатью пятисотенными купюрами.
– Надеюсь, она надавала старухе по заднице, – пробормотал Юханссон, подразумевая под старухой мать Матильды, которая нарушила пятую заповедь и обошлась со своей дочерью так, как никогда не пожелала бы, чтобы поступили с ней самой.
– Послушай, Матильда, – сказал Юханссон, когда она пришла забрать поднос. – Ты что-нибудь знаешь об этом? – спросил он и поднял конверт.
– Ни сном ни духом, – ответила девушка и покачала головой. – Проверь, все ли зубы у тебя на месте, – сказала она.
– Зубы на месте?
– Может, это подарок от зубной феи, – объяснила Матильда и улыбнулась. – Спасибо, кстати, – добавила она, закрывая дверь за собой.
Всего два работника – и уже проблемы с персоналом, подумал Ларс Мартин Юханссон, под чьим началом еще недавно находились тысячи полицейских. Когда пришло время отправляться на лечебную физкультуру, он сел на водительское сиденье. Матильда собралась расположиться рядом с ним, но Макс только покачал головой.
– Назад, – сказал он и показал большим пальцем в сторону заднего сиденья.
– С какой стати? – возмутилась Матильда. – Что еще за дискриминация?
– Ты можешь сесть впереди, – сказал Макс и улыбнулся. – Но при одном условии.
– И каком же? – спросила Матильда.
– Если ты дипломированный инструктор по вождению, – ответил Макс и ухмыльнулся.
– Не больше, чем ты, – сказала Матильда.
– Но я сильнее, – ответил Макс и улыбнулся.
– Кончайте ссориться, детишки, – вмешался в их перебранку Юханссон и внезапно почувствовал себя лучше, чем когда-либо за последнее время.
На заднее сиденье села добрая зубная фея, немного кислая, пожалуй, но это скоро должно было пройти, а рядом с ним расположился бывший русский детдомовский мальчишка, никогда не встречавший никого сильнее себя.
У физиотерапевта все прошло ни шатко ни валко. Никаких неожиданных неудач, никаких особых успехов, но в любом случае хорошее настроение Юханссона осталось при нем.
– Сейчас нам надо пообедать, – сказал он. – Позвони в ресторан «Улла Винблад» и узнай, не могут ли они приготовить несколько голубцов со сметанным соусом, молодой картошкой и протертой с сахаром брусникой, – добавил он и через зеркало заднего вида кивнул Матильде.
– Ты абсолютно уверен? – спросила Матильда, закатив глаза к небу.
– Да, – ответил Юханссон.
«Можно что угодно думать об этой девице, но глупой ее точно не назовешь, пусть ее внешность выше всякого понимания», – подумал он.
– Относительно сметанного соуса это, пожалуй, перебор, – заметил Макс и заерзал на сиденье.
– Послушай внимательно, – сказал Юханссон одновременно с тем, как перестроился в другой ряд, не показав поворот, в результате чего ехавшее сзади такси попало в сложную ситуацию и отреагировало и фарами, и клаксоном. – Настоящий шеф может быть только один, и если он говорит сметанный соус, то так и будет.