— В «Страхуй».
— Понял. Сейчас туда пришел Игорь Мендросов.
— А ты его знаешь?
— Это мой товарищ.
— Тогда нужно встречаться.
— Женя, это нечестно. Если я товарищ Мендросова, значит, надо встречаться. А так — не надо. Я обижен.
— Не обижайся. Ты же все понимаешь — что тут лукавить.
Встретились.
Володька пригласил в свой довольно скромный кабинет. У него постоянно звонил мобильник. Приходили какие-то люди. Володька — матерком — шутил, решая вопросы. При этом, когда надо, был очень жесток. Вежливо, но отказывал. Меня слушал минуты три. Потом сказал:
— Держись! Мендросову я позвоню. Скажу о тебе самые хорошие слова.
— Володь, а, может быть, сможешь меня порекомендовать в «Нефтеслав?» Вы ведь недавно эту компанию купили. Они издают газету, кстати говоря, очень слабо делают…
— Как бы они не делали — будут делать и впредь. Это мои люди. Я их поставил. С тобой решим вопрос по-другому. Все будет нормально. Зачем тебе уходить?! Проверенные люди нужны всегда.
Роговой встал, давая понять, что разговор завершен.
Я ушел. Звонил или не звонил Володька — я не уточнял.
На следующее утро (а это было 31 декабря) Мендросов прибежал ко мне и закричал:
— Где тексты для сайта?!
— У меня в портфеле.
— А почему не у меня на столе?
— Вы были в командировке.
— Я же сказал вам, чтобы они лежали у меня на столе!
— Вы мне этого не говорили. И вообще давайте не будем оскорблять друг друга и портить Новый год.
Мендросов попытался улыбнуться. У него получилась гримаса. А челюсть задрожала.
Информация о нашем жестком разговоре по каким-то неведомым каналам тут же (секунда в секунду!) дошла до моего отдела.
Через пять минут Лерка набрала Чебоксары. Болтала с новым верстальщиком Димой (он фактически жил на два дома) по телефону.
— Песенка Жаркова спета. Его отодвигают ото всех позиций. Пришел крутой мэн Игорь Вольдемарович Мендросов.
— А Жарков что? — спросил Дима.
— Да ничего, что он может?! Он тут уже всем надоел. И мне, кстати, тоже! Выгонят его скоро, это точно!
— Ну и хрен с ним, а то раскомандовался, падлюка!
Я опять оказался в подвешенном состоянии, но уже не так сильно расстраивался. Привык. Я зашел в свой любимый ОМС. В этом отделе главная тема для разговора — как мало платят.
Им платили действительно мало.
Юра Пересветов через день писал заявления об увольнении, но вышестоящему начальству их почему-то не отдавал.
— Пятьсот пятьдесят «баксов» — это не так плохо. Где ты найдешь больше? — успокаивал я Юру.
— Да где угодно, я врач, уйду в больницу, мне сумки со жратвой и коньяком тащить будут, или пойду в охрану, — кипятился Пересветов.
— Так уходи!
— А зачем? Надо еще найти место.
Начальника ОМС тоже начали выживать.
Его сотрудники сразу же стали мне жаловаться:
— Он врун, он все время заливает о своих возможностях, никаких связей у него нет, все на папу рассчитывает, а отец его не очень сильный человек, да и к сыну относится довольно прохладно…
Выслушав бранные слова в адрес Окуркова, я продолжил беседовать с Юрой Пересветовым.
— Я не могу понять одного, — сокрушался Юра, — какая политика у этой компании? Никакой! Если человеку с двумя высшими образованиями платят пятьсот пятьдесят у.е., то это беда!.. Надо же смотреть хоть чуть-чуть вперед, а не жить сегодняшним днем!
— Юрий Николаевич, — а в чем вы находите источник вдохновения? — спросила секретарь Окуркова — Наташа.
— В своем творчестве я развиваю традиции Гёте и Пушкина, — ответил поэт Пересветов. — В моей новой книге есть неплохие стихи. Есть! А наш сайт и газета «Страхуй» останутся в истории только потому, что там была «Литературная страница», посвященная творчеству сотрудников компании. И там печатались настоящие поэты. Поэты! Евгений Викторович, ты даешь слово, что напишешь предисловие к моей новой книге? Обещаешь? Даже если я не буду здесь работать?
Я кивнул.
Юра немножко успокоился, однако продолжал сокрушаться.
— Знаешь, почему меня не печатают в центральных журналах?
— Почему?
— Заговор масонов. Масоны все лучшие места захватили, поэты они слабые, а вот администраторы хорошие. И пихают своих. Нас, поэтов есенинского масштаба, зажимают. Я вот недавно пришел в редакцию толстого журнала, прочитал им из нового. Хочешь и тебе прочту?
— Сделай одолжение!
— Я люблю тебя, Россия,
Без тебя мне жизни нет.
Ты одна моя Мессия,
Лучезарный вечный свет.
Правда, здорово? И вот они, дураки и масоны, отказали. А ты что скажешь?
Я на секунду задумался, не зная, что ему ответить.
— Стихи, Юра, хорошие, спору нет. Но Мессия — это Он, а не она.
— Как?!! — удивился Пересветов. — А я у поэтов из нашего литературного объединения встречал, что Мессия — это она. Да и потом как-то не по-русски, Мессия — Он. Мессия… Она моя… Понимаешь? Ты, наверное, что-то путаешь. Или ты тоже масон?
— К сожалению, нет, ты на меня посмотри! — стал я оправдываться. — Я кубиковский русак. Но Мессия — все-таки Он.
— Хорошо, допустим. Но все равно кругом одни масоны. Они и правят миром. Даже Фидель Кастро — масон.
— Он вроде коммунист? Нет?
— Он — масон. А коммунизм ему нужен лишь затем, чтобы управлять страной и обеспечивать себе, своему роду и ложе сверхприбыли. Он отстегивает часть денег в Штаты, масонам. Если бы не отстегивал, его бы давно убили. И у нас масоны у власти.
— Ты имеешь ввиду «Страхуй»?
— И «Страхуй», и всю страну…
Мы бы еще долго болтали, но тут у меня зазвонил мобильный телефон, и я вышел в коридор.
Звонил мой старинный приятель Миша Поздняков. Мы с ним еще в газете «Семейный очаг» работали.
— Женя, выручайте. Я на мели. Нужны деньги — триста «баксов». На месяц.
— Хорошо, приезжайте вечером ко мне домой (я продиктовал адрес).
Вечером Миша был у меня дома.
Поболтали о том о сем. Я его попросил вернуть деньги точно в срок.
— Женя, нет вопросов.
Через месяц Миша позвонил и попросил отсрочки на две недели.
Я спросил:
— Когда точно сможете отдать? Назовите дату!
— Пятнадцатого февраля.
Договорились.
Ни пятнадцатого, ни шестнадцатого, ни двадцатого Миша не позвонил. Двадцать первого я сам набрал его номер телефона.
И удивленно спросил:
— Миша, ну почему же вы не звоните?
— А я вам звонил. Никак не мог дозвониться.
Я чуть не засмеялся от банальности ответа.
Когда ему надо было, он меня нашел. Когда пришел черед возвращать деньги — не дозвонился. Знакомо.
Но должок, слава Богу, вернул. На следующий день. Я был рад.
…Я сидел за письменным столом и размышлял. Что мы имеем на входе? Жизнь. Что мы имеем на выходе? Смерть. А в промежутке? Вот эту грязную, вонючую борьбу за существование, за выживание. Но ведь все равно не выживешь и рано или поздно придется надевать деревянные костюмы. Так что же я суечусь, мельтешу? Приспосабливаюсь к разным ничтожествам и карьеристам? Но как быть иначе? Ведь подобные нравы везде — в любой компании. Как жаль, что у меня нет большого состояния. Если бы оно было, ни дня бы не работал. Вообще, из дому бы не выходил.
Пока я предавался своим нехитрым и наивным размышлениям и грезам, в дверь постучали.
Ко мне в кабинет зашел Юра Пересветов.
Начал, как всегда, рассказывать о своих литературных успехах:
— А мне дали премию имени поэта Кулебякина за вклад в развитие гражданского общества! Представляешь, дали за очень скромную сумму. Это мне крупный начальник Союза писателей Леонид Котюхов помог. Он и стихи пообещал в журнале «Парнас» напечатать. Тоже содрал по-божески. Он вообще порядочный человек. Берет со всех немного. И дает нам, поэтам, путевку в жизнь. Ты знаешь, мои песни поет уже вся страна!
— А кто из исполнителей конкретно? — робко уточнил я.
— Народ поет. Сам пишет мелодии на мои стихи и поет. Если поедешь на Кубань — из любой хаты мои песни звучат.
Он стал, подвывая, декламировать:
— Гей ты, Русь, моя Рассея,
Я живу давно в Москве,
Не паша, увы, не сея,
Оттого душа в тоске.
Юра ушел, а я опять размышлял. Сопротивляться не обязательно прямо. Наверное, лучше слиться с толпой, стать частью единой машины. И уже действовать изнутри. Только так работают шпионы. Только так можно выжить в большой фирме.
Забежала Лерка. Жаловалась по традиции на «откатчицу» Надежду. Через полчаса опять зашел Юра Пересветов. Говорил, разумеется, о своих успехах. Читал стихи, а потом вдруг перешел на женщин…
Мы с Леркой слушали.
— Знаешь, Женек, почему у них всегда плохое настроение? — спросил он несколько невежливо, как будто Лерка не находилась рядом.
— Почему?
— Потому что плохое настроение — это способ управлять мужиками. Их тактика такова: сначала найти мужика, посадить его на иглу сексуальной зависимости, а потом включать плохое настроение, чтобы выжимать побольше денег.
— А светлые чувства? — задала вопрос Лерка.
— Какие, на хрен, светлые чувства, — засмеялся Юра. — Жадность — вот ваши светлые чувства. Денег нужно больше, денег, чтобы шмотки покупать, трусы и лифчики по десять тысяч рублей. А стихи вам не нужны, даже мои великие стихи. А ведь я лауреат премии имени поэта Кулебякина.
Лерка слушала, слушала, а потом вставила:
— Сам ты жадный, Юрий Николаевич, а стихи у тебя говно. Я читала их своей дочке. Она у меня, конечно, дура, но в книгах понимает. Она мне прямо сказала: «Стихи Пересветова — хуйня! Даже хуже, чем у Евтушенко».
— Нет, я не могу эту слушать, — Пересветов чуть не заплакал. — Женя, как ты можешь работать в таком коллективе?!
Он выбежал в коридор, а я пошел в столовую. Там приземлился за одним столиком с новым начальником службы безопасности Ильясом Турсуновым. Он, как ни странно, оказался весьма умен.