Конечно, объективно говоря, да. Я помню, как в начале 70-х годов я приехал в Эстонию, и впервые в каком-то обыкновенном кафе подавали джин и тоник. Джин, по-моему, был венгерский, а тоник эстонского производства. Назывался “тооник”. И мы пили этот джин и тоник просто закатывая глаза от священного ужаса, к чему мы приобщаемся. И все эти паломничества на родину Томаса Венцловы в Паневежис – в театр Мильтиниса или в Каунас на выставку Чюрлениса, в Вильнюс на джаз Ганелина, Чекасина, Тарасова. Да и на толкучку в Шяуляй. Таких толкучек больше нигде не было.
Интерес к Прибалтике трансформировался любопытным образом. Скажем, Эстония у Аксенова хорошо известна, тот же Кенигсберг у Бродского. Погружение литературы в социальный контекст – это всегда свидетельство того, что такой подход живее, современнее, актуальнее и, конечно, гораздо интереснее.
Что касается второй секции, в которой я участвовал, она посвящена была восприятию Иосифа Бродского в Америке, в Англии и в России, – здесь самый интересный доклад сделала Валентина Полухина. Она живет в Англии, хорошо знает вопрос и, надо отдать должное ее интеллектуальной честности, она рассказывала о том, как не принимают стихи Бродского британцы. Британские в первую очередь поэты.
Почему я говорю об интеллектуальной честности, потому что существует такой, можно его назвать, комплекс ЖЗЛ. То есть биограф, близко подходя к предмету исследования, волей-неволей включает механизм самоцензуры, который отсекает все, что может представиться порочащим объект исследования. Валентина Полухина этого счастливо избежала. Это не только свойство российского литературного обихода, а вполне международное.
Полухина занимается всю жизнь Бродским, и, тем не менее, она очень объективно, честно все разобрала и объяснила, почему именно поэзия, а не проза, не эссеистика Бродского не воспринимается британцами. И нашла корни этого. В первую очередь переводы. Переводы либо редактировал Бродский, либо сам переводил. Переводил их на слух совершенно архаично, используя рифмы, тогда как англоязычная поэзия, как правило, нерифмованная. То есть стихи на английском в его переводах звучат на британский слух неуклюже. И Валентина Полухина сделала вывод, что, может быть, только следующее поколение переводчиков, которые заново начнут переводить Бродского, уже пришедшего из России, а не с Запада, каким-то образом откроют его заново для английского читателя.
Тут же по ходу этой секции был поднят вопрос (я возвращаюсь к погружению в социальный контекст), который, к моему большому удивлению, все еще продолжает волновать литературное сообщество, – это Нобелевская премия Бродского. Сработали ли здесь политические мотивы, то, что он был изгнанником, как это помогло его успеху на Западе. Некоторые говорили довольно любопытно. Мне-то кажется это совершенно бесплодным занятием не потому, что этого не может быть, а потому, что вообще попытка вычислить формулу успеха безнадежна. Такое заведомо синтетическое явление, как поэзия, и поэт подвергаются анализу. Его пытаются разъять на составные части, чтобы в конечном счете вычислить эту самую формулу успеха – чтобы было возможно повторить.
И. Т. Программа этого огромного конгресса действительно включает много сотен панелей. Конечно, неизбежно должны были быть какие-то перестановки, но нельзя не улыбнуться тому, что отменили одну из панелей, которая называется “Россия и алкоголь”. Что же, не собралось кворума?
П. В. Честно говоря, не знаю. Такие вещи обычно происходят по какой-нибудь очень простой технической причине. Заболел человек, который секцию придумал и организовал.
И. Т. Спился.
П. В. Хотелось бы предположить. Но вообще-то, вы знаете, этой теме не везет. Я помню, мы с поэтом и литературоведом Львом Лосевым хотели еще лет восемь назад затеять семинар по обсуждению русской литературы и алкоголя. Тема изумительная, интереснейшая, широчайшая. Мы лелеяли надежду, что нашим спонсором станет компания “Сивирем”, алкогольная, которая выпускает всякие напитки в Штатах. Ничего из этого не вышло. Затем в прошлом году профессор Перетто хотел устроить семинар на озере Гарда, он ежегодно там проходит, и посвятить семинар теме алкоголя в русском искусстве. Опять не вышло.
Знаете в чем дело? Люди, всерьез понимающие в этом предмете, – они, как правило, сильно по конференциям не разъезжают по понятным причинам. Они не доезжают до конференции – выпадают из поезда. А академический подход к этой теме невероятно скучен и безнадежен. Конечно, тут самое любопытное – вылавливать жизненные детали. Все тот же социальный контекст.
И. Т. Понятно, почему предыдущий конгресс состоялся в Варшаве, славянской столице. Но почему был выбран такой город, как Тампере?
П. В. Я не знаю конкретно, какие соображения есть у организаторов, может быть, какие-нибудь финансовые, но Тампере – удивительно подходящий к этому город. Я впервые в Финляндии. “Русский след” там просматривается повсюду. Начиная с того, что на главной площади Хельсинки памятник Александру Второму, и никто его не собирается сбрасывать. Видимо, потому, что при нем Великое княжество Финляндское, входившее в Россию, получило парламент и свою валюту. Кстати, вот замечательный пример автономии в рамках большого многонационального государства. Чему стоило бы поучиться и нынешнему российскому руководству – так это взаимоотношениям со всякими внутренними республиками, вроде Татарии, Чувашии, Калмыкии. Великое княжество Финляндское было частью Российской империи и при этом существовало вполне автономно. Поэтому и отношения сохранились, что называется, человеческие.
На конгрессе в Тампере выступали православные хоры из Тампере и Турку. То есть эти традиции сохраняются.
А что касается самого Тампере, так там шли самые жестокие бои в 1918 году между красными и белыми, в результате чего Финляндия все-таки получила независимость. Там находится музей Ленина, содержащийся в очень хорошем порядке. Небольшой музей, довольно смешной. Неожиданные фотографии, которые мы в советских музеях Ленина сроду не видали, они стали публиковаться только после перестройки. Такой неказистый Ленин, сильно напоминающий какое-нибудь национальное меньшинство восточное. Продаются забавные сувениры – брелоки, картинки, книжечки. Я, например, купил ярко-красную расческу с надписью “Ленин музео Тампере”. Продавать расчески в музее Ленина – в этом есть какая-то ирония. Но, боюсь, никак не хотели поиздеваться, потому что все это сделано очень спокойно, объективно.
Россия – ближайший сосед. При Ленине Финляндия получила независимость. Пожалуйста, почему не быть музею, который оплачивается городскими властями?
Вообще, эти уроки Финляндии, соседа, к которому советские люди, да и российские относились несколько пренебрежительно – дескать, капстрана, но не вполне настоящая, – вот эти уроки впечатляюще поучительны.
Например, такой полезный урок для современного российского общества – отношения с национальными меньшинствами. Шведов в Финляндии шесть процентов всего. Но все названия улиц по-фински и по-шведски. Все официальные таблички, названия учреждений по-фински и по-шведски. А представляете себе, там только Аландские острова в Ботническом заливе, только там говорят по-шведски. Еще есть два таких райончика, на юге и на западе Финляндии, где говорят по-шведски. Но раз шведский признан равным финскому государственным языком, он абсолютно уважаем. Конечно, такой ситуации надо учиться, учиться и учиться, как говорил все тот же чтимый в Тампере Ленин.
Комментарий дня: Борис Березовский как ньюсмейкер
Программа: “Liberty Live: «Свобода» в прямом эфире”
Ведущий: Андрей Шарый
8 сентября 2000 года
Петр Вайль. Березовский, безусловно, самая противоречивая фигура российского общественного обихода. Если что и отсутствует в сложном спектре отношения к нему – это безразличие. В степени такой социально-информационной остроты Березовскому нет равных в России. Березовский – ньюсмейкер номер один.
Слово “ньюсмейкер” – одно из лексических новшеств, которые вошли в язык и жизнь российского человека в последние годы. Переводить это термин затруднительно, да уже и не стоит, потому что придется употребить длинный оборот, что-то вроде “тот, кто постоянно в центре внимания” или, пожалуй, поточнее – “тот, кто совершает поступки, становящиеся новостями”. Что делать, Запад тоже пользуется без перевода несколькими русскими словами: “спутник”, “гласность”, “перестройка”.
Вот до перестройки никаких ньюсмейкеров в России не было, даже генсеки в эту категорию попасть не могли, потому что были насквозь предсказуемы, а главное, в новостной информации как раз неожиданность, непредсказуемость. Легко увидеть, что эти качества – одни из синонимов и псевдонимов свободы. В этом смысле Березовский наиболее современный деятель современной России. Снова стоит повторить: к нему можно относиться весьма по-разному, и российское общество так по-разному и относится, варьируя свои чувства от ненависти до восхищения. Но как бы то ни было, он на первых полосах газет и в заголовках теле- и радионовостей, он рекордсмен и чемпион российских ньюсмейкеров. Таких раньше не было. Уже интересно.
Комментарий дня: Вдова командира “Курска”
Программа: “Liberty Live: «Свобода» в прямом эфире”
Ведущий: Дмитрий Волчек
20 октября 2000 года
Дмитрий Волчек. Решение вдовы командира затонувшей подводной лодки “Курск” Ирины Лячиной выйти из комиссии по оказанию помощи семьям погибших было реакцией на политический цинизм вокруг трагедии.
Петр Вайль. “Курск” топят и продолжают топить. Национальная трагедия как козырная политическая карта. Справедливости ради скажем, что такой поворот не является российской спецификой, политика везде не самое благородное занятие. Однако “Курск” топят с особо топорным цинизмом – и жестоко, и неуклюже. Чего стоила улыбка президента страны, когда на вопрос американского телеве