О Фрейде о фрейдизме
Программа: “Мифы и репутации”
Ведущий: Иван Толстой
26 февраля 2006 года
Иван Толстой. Когда впервые вы услышали слово “Фрейд” или “фрейдизм”? И задумались ли вы о том, что оно значит?
Петр Вайль. Что значит – задумывался? Когда услышал, тогда и узнал кое-что. Фрейдовские листочки ходили в самиздате, как и любые другие неизданные в Советском Союзе сочинения. Было мне, вероятно, лет шестнадцать-семнадцать, и, к счастью, мне попалось его сочинение “Остроумие и его отношение к бессознательному”, а не каноническое “Толкование сновидений”. Я и сейчас к “Толкованию сновидений” отношусь скептически. А “Остроумие и отношение к бессознательному” – блестящая работа, которая, я думаю, не потеряла значения по сей день.
Почему я говорю: не потеряла? Потому что очень многое во фрейдизме ушло. Во-первых, его сильно сдвинули последователи – Адлер, а потом Юнг с его идеей коллективного бессознательного. Юнгианство подтверждается на каждом шагу. Фрейдизм – дело индивидуальное. Для кого проявляется, для кого – нет. Здесь вопрос веры.
Вообще, вы знаете, для меня, по крайней мере, стоило бы говорить не о самом психоанализе, потому что я, упаси бог, не специалист, а только о том, в каком разжиженном виде он поступает к рядовому потребителю. Для советского человека фрейдизм был важен тем, что он стал вытеснять марксизм. Это две универсалистские доктрины. Марксизмом можно объяснить все, и фрейдизмом можно объяснить все. То, что марксизмом можно было объяснить все, конечно, нас, молодых людей советского общества, довольно сильно угнетало. Не хотелось верить, что все можно объяснить экономикой, социально-экономическими формациями, законами производительных сил и производственных отношений. Все это было противно. Поэтому, когда пришел фрейдизм, объяснявший все какими-то бурлящими, кипящими, шевелящимися в тебе сознательными и подсознательными ощущениями, это было, конечно, гораздо симпатичнее.
Но потом стала смущать универсалистская доктрина Фрейда. Маркс может все объяснить, и Фрейд может все объяснить. Это и подозрительно. Всегда, когда ты сталкиваешься с универсальной теорией, тебя охватывает подозрение. Неужели не бывает исключений, неужели люди не все разные? И вообще, действительно, это вопрос веры. Если ты веришь психоаналитику – он тебе поможет, если не веришь – никогда. Здесь вопрос переходит в сферу религии. А вот религия в ее каноническом виде – будем говорить о христианской религии, которая нам ближе, – она больше льстит человеку. В конечном счете, когда ты можешь что-то объяснить высшими силами, это более приятно, чем то, что ты когда-то в младенчестве бессознательно был ошеломлен взглядом на содержимое своего ночного горшка.
И. Т. После того как какие-то вещи во фрейдовском учении поняты человеком, а он продолжает размышлять (или, как в писательском случае, продолжает писать), можно написать так, что Фрейд присутствует в твоей фразе, а можно его удалить намеренно.
П. В. Фрейд ведь такие обнародовал вещи о человеке, без которых обойтись уже нельзя. Нельзя делать вид, что его нет. Допустим, я очень мало знаю об индуизме и о восточных религиях. Но я читал когда-то “Упанишады” и понял, что могут быть такие духовные амплитуды, на которые западная культура даже не замахивалась. Те оперируют какими-то техническими понятиями. Я к этому прикоснулся и знаю, что это может быть. Вот Фрейд что-то в этом роде, только еще в большей степени. То, что он открыл в человеке или, во всяком случае, сказал это о человеке, обозначил это (как известно, яблоки и прежде падали, и до Ньютона), – без этого обойтись нельзя. Нельзя об этом не знать или делать вид, что этого нет.
И. Т. Насколько вы любите вычитывать у других авторов какие-то оговорки по Фрейду, размышления по Фрейду?
П. В. Нет, меня это мало занимает. Скорее, меня смешит это вульгарное толкование Фрейда, когда, например, пойман солдат, изнасиловавший козу на каком-то дальнем карауле. И реакция: “Ну чистый Фрейд!” Увы, как и многое другое, вполне научное, в расхожем это доходит до анекдота.
Короткие истории о любви: Альма Шиндлер
Программа: “Поверх барьеров”
Ведущий: Дмитрий Волчек
3 апреля 2006 года
Дмитрий Волчек. Рассказ о союзе, в котором жена отреклась от своего призвания во имя творчества мужа, став одновременно и его музой, и жертвой семейной деспотии. Композитор Густав Малер и его жена Альма Шиндлер – герои рубрики Марьяны Арзумановой “Короткие истории о любви”.
Марьяна Арзуманова. Густав Малер женился в сорок два года на двадцатичетырехлетней Альме Шиндлер, дочери венского художника и скульптора Эмиля Якова Шиндлера. Это произошло в 1902 году.
Петр Вайль. Принято считать, что композитор, великий талант, женился на красавице. Талант и красавица. Ну, как Пушкин на Наталье Николаевне. Но Альма Шиндлер была не просто красавица, хотя красавица тоже. Ее всю жизнь окружали исключительно талантливые и очень крупные люди, которых привлекала не только, вероятно, красота Альмы, а обаяние, которое было в ней на протяжении всей ее жизни.
Ну, смотрите какие мужчины ее окружали. Начнем с мужей. Первый муж – Густав Малер, композитор. Второй муж – архитектор Вальтер Гропиус. Третий муж – писатель Франц Верфель. У нее был бурный роман с выдающимся художником Оскаром Кокошкой, за ней ухаживал Густав Климт, к ней сватался композитор Цемлинский. То есть Альма Шиндлер сумела вобрать в себя, сфокусировать в себе историю австрийской культуры конца XIX – первой полвины XX веков. Я не думаю, что есть хоть какая-нибудь еще женщина в истории, которая собрала бы вокруг себя такой цветник выдающихся талантов.
М. А. Окруженная талантливыми людьми, Альма Шиндлер и сама была талантлива. К двадцати годам у нее были уже изданы и исполнялись девять песен, одобренные знатоками, она писала музыку на стихи Гейне, Рильке и других поэтов, выказывая и вкус, и мастерство. Но замужество положило конец творчеству.
диктор. “Как ты себе рисуешь супружескую жизнь, в которой муж и жена, оба – композиторы?”
М. А. Она сдалась, записав через много лет в мемуарах: “Тогда я похоронила свои мечты. Может, и к лучшему, но это оставило зияющую рану, которая так и не затянулась никогда”.
Что до ее мужа, то только встреча с Зигмундом Фрейдом в 1910 году, за год до смерти, помогла Малеру осознать, как он был неправ, запретив жене заниматься музыкальным творчеством.
диктор. “Что я сделал! Эти песни так хороши, они просто превосходны! Ты должна поработать над ними, и мы их опубликуем. Я не успокоюсь, пока ты не начнешь снова работать. Боже, как ограничен я был тогда!”
П. В. Малер, безусловно, любил Альму и был влюблен в нее в период жениховства. Но есть твердое ощущение, что он ее завоевывал и покорял так же, как он покорял Вену. Он – провинциал из Чехии, точнее, из Моравии, еврей, то есть маргинал, добравшийся до имперской столицы, завоевал Вену, стал руководителем главного оперного театра. И так же он победил первую красавицу Вены. Малер был неказист, что называется, очкарик, ростом метр шестьдесят три. А Альма – высокая, статная. И то, что он стал ее мужем, а не тот набор выдающихся женихов, который крутился вокруг Альмы, – это была, конечно, победа настолько же важная, насколько была важна для него победа над Венской оперой и над венской изысканной публикой.
М. А. Безусловно, Малер любил Альму.
диктор. “Ты – самое дорогое создание для меня, верный, отважный спутник, который понимает и воодушевляет меня, мой оплот, неуязвимый для врагов, мой мир, мой рай”.
М. А. Однако дальше в том же письме…
диктор. “Но ничто это все равно не сделает тебя личностью в том смысле, в каком это слово применяется к высшим существам, которые формируют жизнь не только свою, но и остального человечества и которые только и заслуживают наименования личности”.
М. А. Говоря по-сегодняшнему, Малер был несомненным сексистом, мужским шовинистом.
диктор. “Моя маленькая Альма! Наша любовь – в наших сердцах, но о каких «наших» идеях ты говоришь? Моя Альма, какие у тебя идеи?”
М. А. При этом Малер мог обсуждать с женой проблемы и гетевского “Фауста”, и платоновских “Диалогов”, используя ее только как восприимчивого слушателя, но не равного собеседника. Отношение к Альме у Малера менялось. Она вспоминает, как в 1904 году почувствовала…
диктор. “Его любовь не только на последнем издыхании, но уже и похоронена”.
М. А. Однако через два года трогательный эпизод, который запомнился не только ей, но и окружающим…
диктор. “В театре Малер подложил свою руку под мою, чтобы мне не было холодно от мрамора балюстрады”.
П. В. “Адажиетто” из Пятой симфонии Малера – самое знаменитое его произведение в мире, безусловно, благодаря фильму Висконти “Смерть в Венеции”. Если помните, с этого начинается фильм, и эта томительная музыка, просто выматывающая душу, а поскольку все идет к смерти и фильм называется “Смерть в Венеции”, то с легкой или с нелегкой руки Висконти “Адажиетто” воспринимается как гимн умиранию. А на самом деле это стало известно несколько буквально лет назад – когда покопались исследователи в архивах, обнаружили, что “Адажиетто” было послано Малером в письме к Альме. То есть это была своего рода любовная записка, любовное послание.
М. А. Смерть маленькой дочки в 1907-м, как это часто бывает, сблизила супругов. Однако в 1910-м произошел крах отношений. Как раз тогда Альма в санатории встретила красивого молодого архитектора Вальтера Гропиуса. В скобках заметим, что он вскоре стал ее вторым мужем. У них начался роман. Гропиус писал Альме любовные письма, одно из которых попало к Малеру. Последовало объяснение, за ним вспышка нежности, запечатлевшаяся в письмах и стихах, обращенных к жене. Проснувшись ночью, она увидела мужа, молча стоявшего возле ее кровати. Но у Альмы уже был Гропиус.