ранцузами или арабами, мы слышим на Западе крики протеста, и эти протесты имеют действие. Почему мы воспринимаем вот этот образ русского в американских фильмах как должное? И как вы думаете, не воспитываем ли мы невротиками своих детей, которые растут на фильмах типа “Рембо” и привыкают к тому, что они живут в стране плохих парней, и болеют за врагов своей страны? И почему эти же штампы и это же представление о русских уже перекочевывает в наши собственные фильмы о самих себе?
А.М. Мне кажется, чтобы хорошо воспитывать детей, не надо так ревниво вглядываться, кто как и где представлен. Потому что это абсолютно второстепенно. Первостепенно – чтобы вместо этого заставить, хотя это гораздо труднее, чем ходить в кинотеатр, прочесть Чехова или Гоголя. Это полезнее для подрастающего поколения, чем вглядываться, как там подан русский. В конце концов, это только часть бизнеса.
Гораздо интереснее, если говорить о том, что может вызывать уважение, – это то, что русская классика очень много и часто экранизируется на Западе. Это и есть главное уважение к России, на ваш взгляд.
слушательница. Вы знаете, я человек уже пожилой, я выросла на довоенных фильмах, а мои дети – на послевоенных. И тут однажды шел какой-то фильм, у меня внук, которому двадцать пять лет, говорит: “Бабуля, почему такие интересные фильмы раньше были?” Он, конечно, смотрит эти теперешние фильмы. Так вот, пожалуйста, объясните, неужели нельзя поставить фильм такой, чтобы и взрослый посмотрел, и ребенок? Сейчас фильмы ужасные.
И. Т. По-моему, если смотреть телевизор то утром, то днем, то вечером, увидеть можно весь диапазон фильмов – и хороших, и плохих. Но я хочу все-таки перейти к фильму, который завоевал премию “Ника” в категории “Лучшая музыка”. Я думаю, что многие видели приключенческий криминальный фильм “Бумер”, музыку которого вы сейчас слышали. Хочу обратить свой вопрос к Петру Вайлю. Я знаю, что вы неравнодушны к жанру криминальной драмы. Вам не кажется, что это очень русская получилась одиссея? Бесконечно разрушительные приключения героев, которые не приводят их ни к какой победе. Двое гибнут, третий оказывается в руках милиции, четвертый убегает ни с чем. Какое ваше мнение об этом фильме, нравится ли он вам как криминальная драма?
П. В. Да, нравится, и даже очень. Но так, как вы описали его сюжет, – это сюжет совершенно вселенский, и может быть снят где угодно. А то, что он русский, – так он иным и быть не может. Когда Андрей Кончаловский работал в Голливуде, он снимал там фильмы вполне американские. Но я просто пальцем могу вам показать: вот здесь Достоевский, здесь Чехов, здесь Толстой. А куда он от этого денется? Мы одни и те же книжки читали. И автор “Бумера” в той же школе учился, что и мы все. Это все к разговорам о “своем пути”. Никакого своего пути специально искать не надо, потому что он уже есть. Если есть у страны культура, а никто на этот счет не сомневается по поводу России, – фильмы будут, книги будут, и все остальное будет неизбежно русское. Другое дело, что “Бумер” воспринял ту технику, то качество, о котором недовольно говорил один из наших слушателей: воспринял западное качество, монтаж, темп, ритм, пульс. И получилось очень интересно. Вот это, мне кажется, что-то новое. Чему-то эти молодые ребята научились.
Пятидесятилетний человек старше тридцатилетнего на двадцать лет. Вот и все. Вся разница – арифметическая. А бывает качественная разница. Мне кажется, о качественной разнице между молодыми и старыми кинематографистами говорить можно. Я бы об этом у Даниила Дондурея спросил.
И. Т. Я бы хотел еще добавить один вопрос. Очень распространено мнение, что показ жестокости на экране непременно ведет к жестокости в жизни. Ваше мнение как социолога культуры по этому поводу.
Д.Д. Это такая сложная тема, что в оставшееся время ответить невозможно. На мой взгляд, действительно в значительной степени ведет, но это все предмет большой дискуссии. Например, когда один из слушателей говорил о жестокости американского кино, я бы порекомендовал ему посмотреть примерно семьдесят выпусков в неделю российских криминальных новостей под разного рода названиями.
Если говорить о “Нике”, нужно обратить внимание на то, что половина фильмов, которые участвовали в номинациях, – даже не фильмы молодых режиссеров. Это все дебюты. Это первые картины. Кто-то имеет режиссерское образование (“Бумер” – это дипломная работа во ВГИКе), кто-то не имеет (авторы фильмов “Возвращение”, “Коктебель”, “Старухи”). Это первые работы, и они показывают, что традиция не прерывается, а сразу находит профессиональную ипостась.
Я согласен с Вайлем, когда речь идет о том, что они как-то иначе чувствуют реальность, эти молодые люди. Может быть, из-за своего возраста, может, потому, что они воспитывались как-то иначе. У них другая энергетика и видение жизни, которое, и это очень важно, соответствует зрителям в кинотеатре. Все, кто позвонил нам сегодня, я думаю, все сидят у телевизора или смотрят видео. Кажется, даже по возрасту – они в кинотеатры не ходят. Девять из десяти билетов проданы людям до двадцати шести лет. Вот эти сотни миллионов долларов приносят школьники и студенты.
П. В. Это во всем мире так.
Д.Д. Но здесь это особенно проявляется, в связи с кинотеатральной революцией. Это значит, что у них другой тип сознания. Уже трудно народному артисту СССР научить этого молодого человека, как надо целоваться, как ухаживать за женщиной, как надо смущаться при первой встрече, как надо положить руку на ее бедро. Это трудно, это могут только молодые люди. Но речь идет не об этом, а о видении реальности: какие слова использовать, как смотреть на эту жизнь, что в иерархии ценностей в этой жизни. Они адекватнее. Обновление зрителей – это новый процесс, но не надо его переоценивать.
Патриотизм на телеэкране
Программа: “Смотрим телевизор”
Ведущий: Петр Вайль
6 августа 2007 года
Петр Вайль. Патриотические мотивы на российском телевидении, в особенности в так называемых гламурных шоу, – вот тема нашего сегодняшнего разговора. Речь идет о таких шоу, напоминаю, и все их знают: “Звезды на льду”, “Минута славы”, ночные обсуждения в студии Малахова итогов конкурса “Евровидение”, результатов олимпийского голосования и так далее.
В связи с этим мы задаем вам, уважаемые слушатели, вопрос: укрепляют ли ваши патриотические чувства такого рода вещи или, наоборот, скорее, имеют обратное действие – вызывают протест?
Я представляю гостя нашей сегодняшней программы – Александр Мельман, телевизионный обозреватель газеты “Московский комсомолец”.
Александр, вам слово. Каково ваше мнение на этот счет?
Александр Мельман. Я бы хотел оттолкнуться, Петр (кстати, немножко оппонируя вам), от вашей уже, наверное, достаточно давней статьи, которую вы написали для сайта Радио Свобода, о том, что программа “Звезды на льду” становится нашей патриотической идеей, патриотической идеей России. И вы доказывали это, объясняли тем, что в этой программе показано, как люди преодолевают себя. Люди-артисты, которые не умели до этой программы кататься на коньках, вдруг просто совершают чудеса и подвиги, и прекрасно потом раскатываются, и великолепные программы, достойные олимпийских медалей (это уже я говорю). Вот такой профессионализм, на который вы тоже обращали внимание, – это может стать национальной идеей. Может быть, я не совсем точно передаю вашу мысль, и вы меня поправите. Когда я это услышал, когда это цитировали на вашей станции… я удивился. Честно говоря, Петр, я подумал: “Может быть, мастер шутит?” Некая восхищенность этой ситуацией, мне кажется, не характерна для вас.
Что же это было и почему господин Вайль написал вот такое, что называется, открытое письмо в поддержку нашего патриотизма через Первый канал? Это все пафосные дела, которые, безусловно, сделаны профессионально. Но связывать это с национальной идеей мне показалось серьезной натяжкой. Петр, объясните, пожалуйста, свою позицию.
П. В. Очень хорошо, Александр, что у вас есть претензия – значит, есть что обсуждать. Я вот что имел в виду и имею в виду. Я абсолютно убежден в том, что никакую национальную идею выдумать нельзя. Когда в свое время, еще при президенте Ельцине, была дана задача создать национальную идею – ну это, как минимум, смехотворно. Примерно как “давайте создадим традицию”. Можно делать повторяемо одно и то же, но надо отдавать себе отчет в том, что традицией это станет через несколько столетий, вот что такое традиция. Нельзя сказать, если брать отдельного человека: “Давай-ка я завтра проснусь на пять сантиметров выше” – ничего не получится. Или блондином. Можно покраситься, но как был рыжим, так рыжим и останешься. Ничего искусственно сделать нельзя.
А вот то, что происходит естественным образом и в масштабах всей страны, такой энтузиазм, он способен сплотить народ, сплотить население всей страны. Вот это есть зачаток национальной идеи. То, что вся страна смотрела это самое шоу… Я понимаю все критические выпады в его адрес и сам их могу, естественно, сделать. Но, понимаете, это было действительно высокопрофессионально, это не концерт эстрадных артистов, девять десятых которых не обладают ни артистическими, ни вокальными данными. Здесь речь шла о высоком профессионализме. Если и есть что в спорте у России, то фигурное катание на одном из первых мест. Сделано все было великолепно, и энтузиазм вызывало совершенно искренний и неподдельный.
Конечно, туда втесались нотки малоприятные. Почему, например, они все становились на пьедестал в красных костюмах с надписью “Россия”?.. А кто там еще был, если они все – российские? С кем они боролись? Что за международный оттенок? Это все издержки нынешнего патриотизма, непременно замешанного на ксенофобии. Но, в общем-то, энтузиазм – это и есть то, что способно сплотить любой народ. Поэтому мне все это чрезвычайно понравилось, и гораздо больше, чем другие проявления казенного патриотизма на российском телевидении.