{87 ...читал где-то, будто добавка сусла в вино устраняет опьянение... — Возможно, в каком-нибудь сочинении перипатетиков. Ср. [Arist.] Pr. 872 b 32 sq.: выпитое напоследок сусло устраняет последствия выпивки, поскольку люди пьянеют, когда «теплота» вина (τὸ θερμόν) поднимается к голове; сусло же, будучи тяжелым и тягучим, закрывает «поры» и пе позволяет винной «теплоте» подниматься. О «порах» см. выше, примеч. 89 к книге I. Ср. приведенное ниже объяснение, приписанное самому Аристотелю. О понятии «теплоты» применительно к вину см. примеч. 32 к книге III.}
3. Мы были восхищены находчивостью молодых людей, которые, не ухватываясь за общераспространенные взгляды, высказали свои [b] собственные соображения. Ведь всего проще и легче было принять за объяснение то, о чем говорит Аристотель, {88} и тяжесть сусла, вследствие которой оно проходит насквозь по внутренностям, и содержащуюся в нем большую примесь воздушного и водянистого начала, из которых первое сразу же выталкивается, а второе по своей природе притупляет вино; а по мере старения вина водянистое начало выделяется, и вина становится по объему меньше, но крепость его усиливается.
{88 ...то, о чем говорит Аристотель... — Arist. Fr. 220 Rose.}
Вопрос VIII
Почему крепко пьяные меньше сумасбродствуют, чем так называемые выпившие {89}
{89 α̉κροθώρακες — собственно «легкоподкрепившиеся».}
Участники беседы: отец Плутарха, Плутарх
1. "Итак, - сказал отец, - раз уж мы затронули Аристотеля, то [с] попробуем высказаться по-своему и о так называемых выпивших. Мне кажется, что как он ни остер в такого рода изысканиях, в этом вопросе он не достиг полной ясности. Он говорит, насколько помню, что у трезвого рассудок здраво и в соответствии с действительностью оценивает окружающее, у вполне напившегося восприятие находится в состоянии расслабленности, а у выпившего воображение еще остается в силе, но мыслительная способность расстроена. Поэтому он и судит, и дурно судит, следуя [d] своему воображению. Что же вы скажете об этом?"
2. "Что до меня, - сказал я, - то, обдумывая это рассуждение, я нахожу его достаточно убедительным. Но если ты ожидаешь, что мы прибавим к этому что-нибудь и от себя, то не согласишься ли ты прежде всего, что причину этого различия следует возвести к телесному состоянию. Ведь у выпивших тело, еще не пропитанное вином, может подчиняться их побуждениям; а когда оно потрясено и подавлено, то изменяет побуждениям и остается бездеятельным, так что до поступков не доходит. А у выпивших тело участвует в погрешностях рассудка, и в их поведении сказывается не [e] большее сумасбродство, а большая дееспособность. С другой же стороны, - добавил я, - ничто не препятствует приписать вину двоякое действие, в зависимости от его количества: подобно тому как умеренный огонь укрепляет и уплотняет черепицу, а избыток его расплавит и сделает текучей; или весеннее тепло сначала возбуждает и разжигает лихорадки, а его усиление приостановляет и прекращает. Что же препятствует предположить, что и рассудок под естественным воздействием вина сначала приходит в смятение и раздражение, а затем, от избытка вина, успокаивается и уравновешивается. Вот ведь очистительное действие чемерицы начинается [f] с того, что она приводит тело в смятение; и если прием ее был недостаточен, то смятение наступает, но очищение за ним не следует. И снотворные средства у некоторых при недостаточном приеме вызывают возбужденное состояние, хотя при увеличении приема усыпляют. Естественно поэтому, что и у выпивших смятение, достигнув высшей точки, падает, и этому содействует дальнейший прием вина: большое его количество [657] воспламеняет тело и вместе с тем истребляет душевное возбуждение. Подобно тому как горестная песнь и погребальное звучание флейты сперва погружают душу в скорбь и вызывают слезы, но постепенно это настроение смягчается и переходит в грустное сожаление, нечто близкое можно усмотреть и в действии вина: после того как оно приведет в смятение и раздражение наиболее возбудимую часть души, {90} в дальнейшем оно смиряет возбуждение, и опьянение сменяется покоем".
{90 ...наиболее возбудимую часть души... — В греч. тексте — τὸ θυμοειδές. Подразумевается одно из трех «начал», или частей, души, вместилище которого, по Платону, — пространство между грудобрюшной преградой и шеей (Государство, 439 b сл.; 550 b; 586 с; Тимей, 69 е — 70 а). Обычно термин τὸ θυμοειδές переводится как «яростное начало [души]», «яростный дух».}
Вопрос IX
О правиле "Пять кубков - да, {91}три кубка - да, четыре - нет"
{91 «Пять кубков — да... » — CAF, adesp., fr. 604. Афиней также приводит эту строчку в контексте рассуждения о должном смешении вин (Ath. 426 d).}
Участники беседы: Αристион, Плутарх, отец Плутарха
[в] 1. Как только я закончил речь, Аристион громогласно, по своему обыкновению, воскликнул: "Объявлен возврат к справедливейшей и демократичнейшей мере смешения на симпосиях, которую с давних пор отправил в изгнание какой-то тиранический трезвенный обычай. Законодатели лирных ладов говорят, что полуторное соотношение дает созвучие квинты, двойное - октаву, а наименее гармоничное созвучие кварты заключает в себе эпитрит, то есть отношение трех к четырем; подобным же образом и знатоки дионисической гармонии усматривают три созвучия [с] вина с водой - квинту, октаву и кварту, о чем и говорят и поют:
Пять кубков - да, три кубка - да, четыре - нет. {92}
{92 TGF, adesp., fr. 361.}
Пять кубков, то есть два кубка вина в смешении с тремя кубками воды, находясь в полуторном соотношении, составляют квинту; три, то есть один кубок вина с двумя кубками воды, - имеют отношение одного к двум и составляют октаву; и наконец, четыре, то есть один кубок вина, разбавленный тремя кубками воды, своего рода эпитрит, - трезвенное и безвкусное смешение, приличествующее архонтам, погруженным помыслами в государственные дела, или диалектикам, которые, насупив брови, разбираются в построении речей. А из двух других смешение двух к одному создает то настроение возбужденности и умеренного подпития, которое
души колеблет струны сокровенные, - [d]
оно уводит от трезвости, но и не погружает человека полностью в винное обаяние. Смешение же двух к трем - самое музыкальное, приносящее сон и забвение всех забот, подобное Гесиодовой "обороне от сглаза младенцев", {93} усмиряющее необузданные страсти, исполненное ясности и покоя".
{93 ...подобно Гесиодовой «обороне от сглаза младенцев»... — У Гесиода говорится о необходимости двукратной вспашки поля для получения хорошего урожая; ср. эту строчку в переводе В. Вересаева: «Пар двоеный детей от беды защитит и утешит» (Труды и дни, 464).}
2. Никто не стал возражать Аристиону, понимая, что он шутит. Но я предложил ему настроить свой кубок как лиру столь восхваляемым гармоническим смешением, однако, когда к нему подошел раб, чтобы подлить ему вина, то он уклонился от этого, заявив со смехом, что он музыкант-теоретик, а не исполнитель. [e]
В заключение беседы мой отец сказал, что, согласно древнему преданию, у Зевса было две кормилицы - Ида и Адрастея, у Геры - одна - Евбея, у Аполлона две - Алетея и Кориталея; а у Диониса их было много, так что этот бог, взлелеянный и воспитанный множеством нимф, {94} стал кротким и рассудительным.
{94 ...этот бог, взлелеянный и воспитанный множеством нимф.... — В метафорическом смысле: вино в смешении с водой легко и безопасно. Ср. выше, примеч. 12 к книге I.}
Вопрос X
Почему мясо загнивает скорее при луне, чем при солнце {95}
{95 О связи основных положений беседы с учением стоиков см.: Praechter К. Kleine Schriften. Hildesheim; Ν. Υ., 1973. S. 423—434.}
Участники беседы: Евтидем, Сатир, Мосхион, Плутарх
1. Евтидем суниец, угощая нас, подал на обед дикого кабана столь [f] изрядной величины, что это вызвало общее удивление. Но Евтидем сообщил, что этого кабана намного превосходил другой, который испортился при перевозке, и что причиной порчи, как это ни странно, было лунное освещение: казалось бы, что солнце, будучи горячее луны, должно скорее [658] вызывать загнивание мяса. "Не так удивительно это, - сказал Сатир, - как то, что приходится видеть у охотников: перевозя издалека в город убитого кабана или оленя, они вбивают в тушу медный клин как средство против гниения".
2. После обеда Евтидем снова напомнил о том вопросе, который вызывал у него недоумение. Врач Мосхион сказал по этому поводу, что гниение - это не что иное, как таяние и растекание: портящееся мясо да и всякое гниющее тело разжижаются; {96} а согревание, если оно мягкое и умеренное, [b] вызывает влажность и текучесть, если же достигает силы огня, то, наоборот, иссушает. А отсюда уясняется наш вопрос: луна своей мягкой теплотой увлажняет тела, {97} а солнце скорее похищает их влагу силою огненного жара. Об этом правильно говорит Архилох:
{96 ...всякое гниющее тело разжижается... — Ср. объяснение Аристотеля: всякое разложение есть следствие преобладания внешнего тепла над присущей телу внутренней теплотой (о ней см. выше, примеч. 92 к книге I), которая удерживает в теле влагу; с уходом внутренней теплоты тело покидает и влага, поэтому «разлагающиеся [тела] бывают сначала влажными, а под конец высыхают» (Метеорологика, 379 а 8 сл.).}
{97 ...луна своей мягкой теплотой увлажняет тела... — О воздействии па организмы живых существ лунного света и солнечпого света и жара упоминает и Плиний (Plin. nat. II 222—223).}
И средь них, надеюсь, многих жаркий Сириус пожжет,
Острым светом обливая; {98}
{98 Anth. Lyr., v. III, p. 229, fr. 63: то же PLG, v. III, fr. 61.}
и еще более определенно Гомер о теле Гектора, которое Аполлон
Тению все осенил, да от силы палящего солнца
Прежде на нем не иссохнут телесные жилы и члены.
А луна испускает бессильные лучи, которые
Не ускоряют гроздьев созревание,
как говорит Нон. {99}
{99 Ил. XXIII 190— о непогребенном теле Гектора. Нон — TGF, Fr. 57.}