Видя, что. после этой речи Каллистрата присутствующие любители музыки еще больше воспрянули духом, Ламприй сказал: "Не в этом, о сын Леона, сущность вопроса, и мне кажется, что ошибочно называли древние Диониса сыном Забвения, {71} - скорее он отец забвения. Вот и ты под влиянием Диониса забыл, что из погрешностей, связанных с чувственными наслаждениями, одни проистекают от распущенности, другие [с] от незнания и недосмотра. Там, где вред очевиден, люди погрешают, подавляя разум своей распущенностью и невоздержанностью, а такое поведение, при котором за необузданностью не сразу наступает возмездие, люди выбирают и усваивают, не понимая его вредных последствий. Поэтому тех, кто впадает в излишества в еде, любовных похождениях и выпивке, влекущие за собой различные болезни, имущественный ущерб и дурную славу, мы называем распущенными; таков известный Феодект, который, страдая болезнью глаз, при появлении его возлюбленной воскликнул: "Прощай, любезный свет!"; {72} таков абдерит Анаксарх, который
{71 ...называли древние Диониса сыном Забвения... — См. примеч. 2 к книге I. По данным эпиграфического материала, Лета («Забвение») и Мнея («Память») играли роль в Дионисийских мистериях в Эфесе (Ancient Greek Inscriptions in the British Museum. Oxford, 1874—1916. V. III, 600, 28-29).}
{72 «Прощай, любезный свет!» — Поговорочное выражение (Paroemiographi, I 173), значение его толкуется различно.}
[d] Зная прекрасно, к каким ведут его страсти невзгодам,
Все же с собой совладать не умел и жил злополучно. {73}
{73 Стихи Тимона Флиунтского, цитируются также в Plu. De virt. 446 В, ср. Vorsokr 72 А 10.}
Тех же, кто не поддается угождениям желудку, полу, вкусу, обонянию, но незаметно для себя оказывается в плену у страстей, подстерегающих его со стороны зрения и слуха, хотя эти люди и не менее увлечены, чем те другие, мы не называем распущенными: ведь они подчиняются своему увлечению не сознательно, а по неопытности; они думают, что стоят выше страстей, если проводят целые дни в театре без еды и питья. Но это [e] равносильно тому, как если бы амфора гордилась, {74} что ее поднимают не за горлышко или поддон, а только за ручки. <...> Надо и при тех усладах, которые нам доставляет зрение или слух, опасаться щекочущей изнеженности и сластолюбия. Нельзя считать неприступным город, {75} если укреплены замками, засовами и опускными решетками все его ворота, кроме одних, через которые могут проникнуть осаждающие неприятели; так же и себя никто не может считать защищенным от страстей, если для них тщательно замкнут Афродисий, по они успели занять святилище Муз [f] или театр: этого достаточно, чтобы они охватили и подвергли разграблению душу человека. Проливая зелье мелодий и ритмов, более острое и могущественное, чем изделия любого повара или мастера благовоний, они пленяют и совращают нас, предавшихся им, можно сказать, по собственной воле. Ведь ни одно из этих поданных в нашем застолье превосходных яств, отобранных изо всего, по выражению Пиндара,
{74 ...как если бы амфора гордилась... —В подлиннике игра слов: «...что ее поднимают не за тулово (τη̃ς γαστρός = «желудок»), а за ушки (τω̃ν ’ώτων)».}
{75 Нельзя считать неприступным город... — То же сравнение см. Plu. De aud. poet. 14 F, ср. выше, 645 Ε. Афродисий — святилище Афродиты.}
Что нам приносит земля благая
И глубоких пучина морей, {76}
{76 Линдар, фр. 220.}
[706] и даже это превосходное вино не вызывало такого громкого радостного одобрения, таких шумных рукоплесканий, какими наполнили наш дом, если не весь наш город, звуки песен и флейты. Поэтому надо всячески остерегаться этого рода наслаждений: им придает особую власть над нами то, что они затрагивают не только неразумную, связанную с телесной природой часть души, подобно связанным с чувствами вкуса, осязания и [b] обоняния, а обращены к суждению и разуму. Кроме того, остальные страсти, если разум окажется недостаточным, чтобы их сдерживать, часто встречают препятствия в самих условиях их удовлетворения. Например, на рыбном рынке ограниченность средств полагает предел щедрой руке лакомого покупателя; сребролюбие роскошествующей гетеры отвратит и женолюбивого поклонника: так, у Менандра {77} злокозненный сводник выводит на симпосий блистательную девицу, а пирующие
{77 ...так, у Менандра... — Fr. 741 Korte, цитируется также: Plu. De san. 133 В.}
все как один увлечены закусками.
Ведь необходимость обращения к ростовщику - тягостный спутник распущенности, и нелегко решиться развязать кошелек. А вот эта считающаяся благородной страсть к удовольствиям, доставляемым слухом [c] и зрением, часто может найти удовлетворение безо всяких расходов - на состязаниях, в театрах, на симпосиях, устраиваемых другими: тут и таится опасность впасть в соблазн и излишества тем, кому не помогает руководство разума".
4. После наступившего молчания я спросил: "Чем же и какими речами поможет нам разум? Ведь не заткнет же он нам уши, по совету Ксенократа, {78} и не заставит посреди обеда подняться с места и уйти, едва мы [d] заслышим звуки лиры или флейты". "Конечно нет, - ответил Ламприй, - но всякий раз, когда мы поймем, что подпали под обаяние Сирен, должны призвать Муз {79} и искать прибежища на Геликоне древних преданий. Влюбленному в расточительную женщину нельзя сосватать Пенелопу или Панфею, {80} но человека, находящего отраду в мимах и в пошлых песенках, можно познакомить с Еврипидом, Пиндаром, Менандром, промывая, по выражению Платона, {81} чистой водой уши, загрязненные морским илом. Подобно тому как маги лечат одержимых злыми демонами, заставляя их декламировать Эфесские грамоты, {82} так мы, слыша эти выкрики, видя эти метания,
{78 ...по совету Ксенократа... — Fr. 96 Heinze. В Plu. De recta ratione audiendi (38 В) приводится более развернуто: Ксенократ советовал более тщательно закрывать уши детей от развращающих речей, чем уши кулачных бойцов от ударов.}
{79 ...подпали под обаяние Сирен, должны призвать Муз... — Так мусический певец Орфей, заглушив своей песней пение Сирен, дал возможность аргонавтам проплыть мимо их острова. В книге IX Музы и Сирены, напротив, сближаются (ср. вопрос XIV и примеч. 121 к книге IX).}
{80 Пенелопа и Панфея (персонаж «Киропедии» Ксенофонта) — классические образцы добродетельной супруги.}
{81 ...по выражению Платона... — Федр 243 D, цитируется ниже, 711 D, а также: Plu. De es. earn. 998 Α.}
{82 ...Эфесские грамоты... — Известная в древности магическая формула. Из Гесихия и Климента Алексанлрийского (Clemens Alexandrinus Stromata V 242, Hsch. s. v.) мы знаем ее звучание — άσκιον κατάσκιον λίξ τετράξ δαμναμενεύς α’ίσιον (или αίσια). О ее магической силе «свидетельствовало», что Крез, уже стоя на костре, приговоренный к смерти, спасся, произнеся ее, а кони эфесян, имевшие ее на бабках, были непобедимы в ристании (Suidae Lexicon s. v., Eusth. XIX 274). Значение этих слов уже в древности было непонятно, хотя пифагореец Андрокид попытался истолковать их символически: ’άσκιον = σκότος («мрак»), κατάσκιον = φω̃ς («свет»), λίξ = γη̃ («земля»), δαμναμενεύς = η̃λιος («солнце»), αισια = α̉ληθής φωνή, α̉ληθές («истинный глас», «истина»), Clemens Alexandrinus, ibid. В действительности это, вероятно, звукоподражательное заклинание вроде тех, которые приводит Катон в трактате «О земледелии» (160): aries dardaries astataries, ista sista pista. Только δαμναμενεύς осмысленно и известно как имя идейского дактиля (демонические спутники Реи-Кибелы): имя происходит от глагола δαμνάω — «укрощать».}
в исступленьи бессловесном запрокинутые головы, {83}
{83 Линдар, фр. 70 В, 14. В слегка измененном (в соответствии с грамматикой каждой фразы) виде цитируется выше, I 623 В, а также: Plu. De def. or. 417 С.}
вспомним те священные и благочестивые писания и, сопоставляя с ними [e] воспринимаемые нами пустые песни, стихи и речи, не поддадимся дурному воздействию потока, увлекающего в сторону.
Вопрос VI
О так называемых тенях: следует ли являться на обед приглашенному тем, кто сам получил приглашение от хозяина дома
Участники беседы: Плутарх, Флор, Кесерний
[f] 1. У Гомера Менелай без приглашения {84} прпшел к Агамемнону, угощающему у себя вождей:
{84 У Гомера Менелай без приглашения... — Ил. II 409; Платон, Пир, 174 В; Ath. V 177 С, 178 А. Согласно схолиям к Платону («Пир», 174 В), поговорка принадлежит Гераклу, явившемуся на пир к царю Кеику со словами: «Люди достойные без зова приходят на пир к недостойным»; Афиней приводит наряду с этим другой вариант: «Достойные мужи без зова приходят на пиры достойных». В соответствии с этим у Плутарха вопрос разбирается именно с точки зрения достоинства приглашенного и пригласившего. Ср. выше, I, 616 С.}
Но Атрид Менелай добровольно пришел и незваный,
Зная любезного брата и как он в душе озабочен.
Он не захотел неявкой раскрывать, а тем более изобличать забывчивость брата, как мог бы поступить человек сварливый и придирчивый, которому такая оплошность доставила бы скорее удовольствие, чем огорчение, давая возможность ответить на нее попреками.
[707] В связи с этим у нас возник вопрос о том, откуда пошел обычай для приглашенных в гости приводить с собой спутника: мы теперь таких получивших приглашение от тех, кто приглашен самим хозяином, называем тенями. Было высказано мнение, что начало этому положил Сократ, {85} убедивший Аристодема незваным пойти с ним в гости к Агафону. При этом [b] возникло смешное положение: Сократ по дороге незаметно отстал, и Аристодем появился как тень, идущая впереди тела, за которым находится? источник света. Впоследствии приемы иностранных, и особенно высокопоставленных гостей сделали необходимым, не зная, кого они хотели бы-почтить приглашением, предоставить самому гостю выбор приглашаемых, а вместе с тем и определять заранее их число, во избежание того,, что произошло у одного македонянина, {86} принимавшего царя Филиппа в своем сельском доме: царь явился в сопровождении большой свиты,а обед был рассчитан на немногих. Заметив, что хозяин смущен, царь потихоньку послал одного из приближенных шепнуть остальным, чтобы они оставили место для пирога. Те проявили сдержанность по отношению к основным блюдам, и обеда хватило на всех.