{131 Ведь нельзя же назвать триглу «грабительницей нивы»... — Так в «Одиссее» (XVIII 29) названа свинья, ср. предыдущее примеч. «Виноградоедом» Архплох (Anth. Lyr., fr. 102, v. I, p. 240) называет козла (ср. у Овидия рассказ о том, что козел приносится в жертву Вакху за то, что объедает лозу, — Метаморфозы XV 114 сл., Фасты I 353 сл.). «Склевыватели посевов» — так у Аристофана в «Птицах» названо все птичье племя (232) и отдельно воробьи и грачи (579).}
{132 Вот и у Гомера... — Афиней (Ath. 1 9) также перечисляет не евших рыбы ахейцев «Илиады», феакийцев и жителей Итаки. При этом, однако, море у Гомера имеет эпитет «обильное рыбой» — ι̉χθυόεις πόντος, II. IX 4, 360, ι̉χθυεντα κέλευθα — Od. III 177.}
...когда же съестной наш запас истощился,
- уже незадолго до того, как посягнуть на быков Гелиоса, -
...рыбу
Остроконечными крючьями удили - голод томил их: {133}
{133 Цитируются 329-й и 332-й стихи XII песни «Одиссеи».}
[d] они добывали себе не изысканное блюдо, а насущное пропитание, в силу той же необходимости, которая заставила пх съесть быков Гелиоса. Отсюда и возник не только у египтян и сирийцев, но и у греков религиозный запрет на употребление рыб в пищу, подкрепивший его осуждение как несправедливого и потворствующего излишествам".
4. Мою речь подхватил Нестор. < А мои сограждане, - сказал он, - в счет не идут, как и мегарцы? {134} Но ведь я часто говорил тебе, что жрецы Посидона в Лептии, {135} которых мы называем перомнемонами, не едят рыб, [e] ибо бога Посидона называют φυτάλμιος. {136} {137} Потомки древнего Эллина {138} приносят жертвы Посидопу как Прародителю (Πατρογένειος), {139} полагая, как и сирийцы, что человек произошел из влажной сущности; поэтому они почитают рыбу как сородича и совскормленнпка, философствуя более основательно, чем Анаксимандр: {140} он не довольствуется признанием того, что первые люди появились в той же среде, что и рыбы, и утверждает, что они зародились в самих рыбах, подобно детенышам акул, и, возросши до такого состояния, в котором они были способны самостоятельно существовать, вышли и приспособились к земле. Следовательно, если огонь, истребляя материю, в которой он возник, пожирает мать и отца, как сказал поэт, включивший стихи о браке Кепка {141} в творения Гесиода, {142} [f] то Анаксимандр, явив в рыбах отцов и матерей человеческого рода, тем самым осудил употребление их в пищу".
{134 ...в счет не идут, как и мегарцы? — Пословица, цитируется также в книге V, 682 F, ср. примеч. 73 к книге V.}
{135 ...жрецы Посидона в Лептии... — Упоминается также: Plu. De soli, anini., 983 F. Как указывает В. Хельмбольд, издатель последнего трактата в Loeb Classical Library, Плутарх, вероятно, привносит сюда черты существовавшего в египетском городе Лепндотонполнсе на Ниле табу на рыбу. Согласно египетскому мпфу, рыбы пожрали фалл Осириса, растерзанного Сетом: см. Об Исиде и Осирисе (18) 358 В (ВДИ, 1977, № 3-4).}
{136 ...Посидона называют φυτάλμιος. — См. примеч. 6Ί к книге IV и 25 к книге V.}
{137 Т. е., предположительно, «своей влагой оплодотворяющий землю».}
{138 Потомки древнего Эллина... — Эллин — мифический родоначальник эллинов, эпоним Эллады, а его сыновья Дор и Эол и внуки Ион и Ахей — эпонимы основных греческих племен. Поэтому смысл данной фразы Плутарха не вполне ясен: потомками Эллина являются все греки, но у нас нет сведений об общегреческом культе Посидона Прародителя, см. примеч. 130.}
{139 ...приносят жертвы Посидону как Прародителю (Πατρογένειος)... — Как указывает Фарнелл, это место Плутарха — единственная информация о данном культовом эпитете Посидона, но имеются многочисленные свидетельства о родственных культах Посидона Родоначальника (Γενέθλιος) в Арголиде и в Спарте, Отца (Πατήρ) в Элевспне (в частности, элевсинский жреческий род Эвмолиидов считался происходящим от Посидона, см.: Farnell, v. IV, p. 9).}
{140 ...философствуя более основательно, чем Анаксимандр... — Vorsokr. 12 А 30.}
{141 ...стихи о браке Кеика... — Существуют различные версии мифа: как сообщает Аполлодор (I 7, 4), Кеик и Алькиона, гордясь своим супружеским счастьем, называли друг друга Зевсом и Герой, за что были превращены богами в птиц. По Овидию (Метаморфозы, XI 410 сл.), Алькиона, узнав о гибели любимого супруга в море, бросилась в волны. Кеик был превращен в чайку, Алькиона — в зимородка.}
{142 ...в творения Гесиода... — Hes. fr. 158 (177 Rzach). Сомнения в подлинности этого произведения приводятся у Афинея (Ath. II 49 b).}
Вопрос IX
Возможно ли возникновение новых болезней и по каким причинам
[731] Участники беседы: Филон, Плутарх, Диогениан и другие
1. Врач Филон утверждал, что болезнь, называемая слоновостью (ε̉λεφαντίασις), стала известна лишь с недавнего времени, ибо ни один из древних врачей о ней не упоминает, тогда как многим предметам, малозначительным и не представляющим интереса для большинства, они уделяют усердное внимание. По этому поводу я привел свидетельство философа Афинодора, который в первой книге "Об эпидемиях" сообщает, что [b] во времена Асклепиада {143} впервые наблюдалась не только слоновая болезнь, но и водобоязнь. Участники симпосия находили странным появление никогда ранее не встречавшихся болезней, но столь же удивительным представлялось допустить, что такие резкие проявления болезни так долго оставались незамеченными. Большинство все же склонялось ко второму предположению, как более утешительному для человечества: было бы тягостно признать за природой такое стремление к губительным новшествам в человеческом теле, подобным тому, что бывает в общественном устройстве. {144}
{143 ...во времена Асклепиада... — Асклепиад Впфинский, знаменитый врач, практиковавший в Риме в I в. до н. э., последователь Эпикура. Сочинение «О слоновой болезни», где упоминается и водобоязнь, атрибутированное во «Фрагментах досократиков» Болу из Менды (Vorsokr. 68 В 300.10), вероятно, принадлежало Асклепиаду. К нему же восходит рассуждение о влиянии на людей и животных климата, воды и воздуха, воспроизведенное Лукрецием (О природе вещей, VI 1103—1137) и близкое тому, что мы находим в данном вопросе (731 D—Е). Однако уже в Гпппократовом корпусе имеется сочинение «О воздухе, водах и местностях».}
{144 ...подобным тому, что бывает в общественном устройстве. — «Обратное» сравнение неурядиц в государстве с болезнями тела есть в образном строе всей VIII книги платоновского «Государства», особенно 556 Е, 544 D. У Демосфена во II Олинфской речи (21) также проводится аналогия между болезнями тела и войнами внутри государства.}
2. Диогениан сказал, что и душевные болезни и расстройства следуют тому же исстари унаследованному пути. "Хотя порочность [c] многообразна и на все отваживается, душа владеет собой и может по своей воле избрать любые проявления. Вместе с тем сами ее расстройства подчинены известному порядку, и в ее отклонениях от здравого состояния сохраняется некая мера, как в морских приливах и отливах: с давних времен не наблюдалось никакой ранее неизвестной болезни. Но в порождаемых ими влечениях, отвращениях, страхах множество различий, а все, что доставляет удовольствие или, наоборот, причиняет страдание, невозможно перечислить:
Начало и число их нам неведомо. {145}
{145 Начало и число их нам неведомо. — Точнее: «И не сегодня и не вчера они появились на свет, но всегда были, и никто не знает, откуда они возникли» — слова Антигоны о законах богов (Софокл. Антигона, 456).}
Откуда же возникнуть новой болезни или неведомому изменению у тела, которое не имеет присущего душе собственного начала движения, {146} [d] связано со всей природой общими причинными связями и представляет собой смешение, при всей его неопределенности заключенное в известные границы, подобно кораблю, плавающему в пределах круга на якорной стоянке? Ведь болезненное состояние не бывает беспричинным, возникающим незакономерно, без воздействия чего-то существующего вовне. А найти такое воздействие затруднительно, если исключить притекший к нам впервые из каких-нибудь миров или междумирий новый воздух, чуждую воду, необычную пищу. Ведь болезни нам причиняет то, чем мы поддерживаем свою жизнь: особых семян болезней не существует, {147} а вносит смятение в нашу природу недоброкачественность этих наших жизненных [e] средств или наши погрешности в пользовании ими. Это смятение имеет постоянные разновидности, обозначаемые часто новыми именами: ведь имена принадлежат речевым навыкам, а обозначаемое ими - состояниям самой природы; отсюда и возникла вводящая в заблуждение пестрота в названиях болезней. Подобно тому как в употреблении частей речи и их сочетаний не может внезапно возникнуть новый варваризм или солецизм, {148} так и в состоянии человеческого тела ограничены возможности отступлений от нормы, и сами эти отступления некоторым образом включены [f] в некую норму. В этом направлении проявили остроумную изобретательность мифотворцы: выводя в гигантомахии поколения чужеродных чудовищных существ, они связывают их появление с тем, что луна изменила свой путь, {149} восходя в необычном месте; но те, кто полагает, что [732] природа может производить новые болезни как чудовищные знамения, не изобретают никакой причины, ни убедительной, ни какой бы то ни былоу для такого отступления от закономерности: они усматривают нечто новое и отличающееся от прежнего там, где в действительности налицо только усиление тех или иных болезненных признаков. Это неправильно, дорогой Филон. Приращение и усиление затрагивают только количественную сторону явления, но не меняют его природной сущности. Так, я считаю слоновую болезнь не чем иным, как резко выраженной формой чесотки, а водобоязнь - обострением стомахических или меланхолических явлений. {150} Удивляюсь, что вы не заметили, что и Гомеру известна водобоязнь: говоря о "бешеной собаке", {151} он, очевидно, исходит из представления о той же болезни, которую мы и в применении к человеку называем [b] бешенством".
{146 ...присущего душе собственного начала движения... — Ср. определение души как того, что «само себя движет», в «Федре» Платона (245 С—246 А).}