Если сообщение о месте, где происходил тот или иной симпосий, служит дополнительным подтверждением его историчности, то, с другой стороны, отсутствие такого указания не является доводом в пользу того, что сама беседа представляет собой художественную фикцию и естественнее всего рассматривать такие случаи как содержащие молчаливое указание на родину Плутарха Херонею — место соответствующей беседы. Выводимые Плутархом участники бесед — его современники и друзья, и он должен был, давая своему материалу литературное оформление, руководствоваться тем, чтобы они, читая «Застольные беседы», находили там если и не дословное соответствие тому, что было в действительности сказано, то по крайней мере сохранение общего смысла сказанного.
Таково основополагающее соображение, которое должно быть учтено при рассмотрении вопроса об исторической достоверности «Застольных бесед». Положительный ответ на этот вопрос позволяет найти в них единственную в своем роде картину просвещенного симпосия эпохи Плутарха и уделить им особое место в жанре философского диалога: диалогическая форма в них представляет собой не художественную фикцию, вводимую для большей доступности в разработку того или иного вопроса, а отражение живой действительности. Подводя итог, можно оценить «Застольные беседы» как художественно убедительный эскиз умственных интересов интеллектуальной верхушки греко-римского общества в эпоху империи.
К «Застольным беседам» Плутарха различным образом примыкают несколько других его сочинений, переводы которых составляют «Дополнение» к настоящему изданию.
Как бы конспект материала, который мог бы легко быть развернут в диалог, представляют собой «Римские вопросы» и «Греческие вопросы». Здесь каждая глава начинается такой же формулировкой «вопроса», как и в «Застольных беседах», но за этим следует не диалог, а лишь тезисный перечень ответов, которые по-разному могут быть даны на этот вопрос. Круг вопросов также более узок: это не философия (не этика, не «физика»), а только историко-бытовая и историко-культурная проблематика, — вопросы, с которыми Плутарх сталкивался, работая над своими «Жизнеописаниями» и другими трудами.
Образец жанра «пира» в его классической форме, с подробным описанием места и обстоятельств действия, характеристикой участников и сменой тем, — по примеру «Пира» Платона и «Пира» Ксенофонта — представляет собой диалог Плутарха «Пир семи мудрецов». Вопросы здесь опять сосредоточены вокруг этики и политики, а авторитетность суждений подкреплена отнесением действия к уже полусказочному (для современников Плутарха) времени великих мудрецов VII-VI вв. до н. э.
Набор эпизодов-иллюстраций, пригодных в качестве образцов добродетели для любого поучительного сочинения, составил книгу «О доблести женской». Запоминающиеся броские сентенции, выписанные Плутархом из самых разнообразных источников (и в значительной части использованные им в «Жизнеописаниях» и других сочинениях), были сгруппированы им по именам лиц, которым они приписывались, и образовали сборники «Изречения царей и полководцев», «Изречения спартанцев» и «Изречения спартанских женщин»; к ним примыкают и «Древние обычаи спартанцев», так как древняя Спарта в глазах Плутарха была классической страной добронравия, мужества и доблести.
Все эти произведения, таким образом, с разных сторон дополняют и оттеняют «Застольные беседы» Плутарха и поэтому вместе с ними органически входят в состав настоящего тома.
ПРИМЕЧАНИЯ
Здесь и далее в комментариях ссылки на античных авторов, имеющихся в русских переводах, выходивших за последние сто лет, даны на русском языке, а на авторов не переводившихся — на латинском языке, обычно с сокращением (ом. Список сокращений). В том случае, если важна отсылка к оригинальному тексту, название может приводиться по-латыни и независимо от того, существует ли русский перевод. Многократно цитируемые научные сочинения также указываются сокращенно.
При ссылках на Плутарха названия произведений, входящих в настоящее издание, даются сокращенно: Заст. бес, Рим. воп., Греч, воп., Пир, Добл. жен., Изр. спарт., Древн. об., Изр. спарт. жен., Изр. царей. При ссылках на биографические сочинения Плутарха имеется в виду прежде всего издание: Плутарх. Сравнительные жизнеописания. М.: Наука, 1961-1964. При ссылках на остальные его сочинения («Моралии») — издание: Плутарх. Сочинения. М.: Худож. лит., 1983, а также ряд переводов, опубликованных в журнале «Вестник древней истории» (ВДИ), 1976, № 3; 1981, № 1; при ссылках на эти переводы указываются соответственные номера ВДИ.
При ссылках на авторов, от которых сохранилось только одно сочинение, название этого сочинения не приводится (например, Аполлодор, Геродот, Ливий, Лукреций и др.). При ссылках на авторов, не выходивших на русском языке отдельными книгами или собраниями сочинений, следует иметь в виду сборники: Александрийская поэзия. М., 1972 (Каллимах, Аполлоний Родосский); Античные риторики. М., 1979 (Аристотель. Риторика; Дионисий Галикарнасский. О соединении слов); Византийская любовная проза. Л., 1965 (Аристенет); Эллинские поэты / Пер. В. Вересаева. М., 1963 (Гесиод, Гомеровы гимны). Сочинения Гиппократа даются по изданиям: Избранные книги. М., 1936 (приравнено к т. I); Сочинения. М., 1941 — 1944 (т. II-III). «Учебник платоновской философии» Альбина напечатан в кн.: Платон. Диалоги. М., 1986. В ВДИ были напечатаны переводы Аппиана (Митридатовы войны; Сирийские дела — 1946, № 4; остальные разделы, кроме «Гражданских войн», вышедших отдельным изданием в 1935 г., — 1939, № 2; 1950, № 2-4), Вегеция (1940, № 1), Фронтина (1946, № 1), Юстина (1954, № 2-4).
Все справки о лицах, упоминаемых в тексте Плутарха, вынесены в Указатель имен и повторяются в примечаниях лишь в исключительных случаях.
ЗАСТОЛЬНЫЕ БЕСЕДЫ
Перевод сделан по изданию: Plutarchi Moralia / Rec. et emend. С. Hubert. Lipsiae, 1938 (перепечатка — 1971). V. IV; далее цитируется как «Хуберт». Отклонения от этого текста оговариваются в дальнейших примечаниях. Сколько-нибудь подробного комментированного издания «Застольных бесед» не существует. Лишь в малой мере подспорьем для настоящего комментария могли служить примечания Ф. Бэббита (Plutarch's Moralia with an English translation by F. C. Babbit. London; Cambridge (Mass.), 1931-1948. V. 8-9) и — для I и II книг — работа: Abramowiczowna Ζ. Komentarz krytyczny [i] egzegetyczny do Plutarcha. Torun, 1960.
Подробная характеристика «Застольных бесед» и их места в творчестве Плутарха дана выше, в статье Я. М. Боровского.
Комментарии к книгам I-VI составлены О. Л. Левинской, к книгам VII-IX — И. И. Ковалевой.
РИМСКИЕ ВОПРОСЫ
Перевод выполнен по изданию: Plutarchus. Moralia / Ed. W. Nachstadt — W. Sie-veking, J. Titchener. Leipzig, 1971. V. II. Примечания составлены с использованием аппарата названного издания, комментариев лебовского издания (Plutarch's Moralia / With an English Translation by F. C. Babbits. London; New York, 1936. V. IV) и комментария Роуза (The Roman Questions of Plutarch / A New Translation with Introductory Essays and [a] Running Commentary by H. J. Rose. Oxford, 1929).
«Римские вопросы» написаны в конце I в. н. э., во времена после Домициана (ср. Рим. воп. 50, 276 Е). Авторство Плутарха несомненно: он ссылается на это сочинение в «Сравнительных жизнеописаниях» (Ромул, 15, Камилл, 19). Само название «Вопросы» (Αίτίαι) Плутарх избрал вслед за Каллимахом и Варроном, а по жанру его сочинение близко схолиям, только комментируются не сочинения древнего автора, но обычаи, календарь, обряды, верования римлян, часто в виде толкования той или иной глоссы. В основном антикварные заметки Плутарха созданы не по непосредственным наблюдениям, а как побочный результат работы над источниками для жизнеописаний римлян в «Сравнительных жизнеописаниях». В этом убеждают многочисленные параллельные места, особенно в жизнеописаниях Ромула и Ηумы. Книжным источникам принадлежит большая часть приводимых объяснений; но некоторые толкования содержат общие места (напр., Рим. воп. 25, 41, 74, 101), которые с равным успехом могут принадлежать и источнику, и самому Плутарху.
Об источниках «Римских вопросов» написано чрезвычайно много (обзор работ по источникам см. в комментарии Роуза). В целом можно сказать, что, не владея как следует латынью, о чем свидетельствуют некоторые ошибки (напр., Рим. воп. 14, 267 С), Плутарх предпочитает черпать сведения из греческих писателей. Он ссылается на Аристотеля, Геродора, Кастора и Сократа Аргосских, на некоего Пиррона Липарейского и на Александра Полигистора, неоднократно на Дионисия Галикарнасского и Юбу. Хотя непосредственных ссылок на Юбу немного (Рим. воп. 4, 24, 59, 78, 89), он, вероятно, служит источником в тех случаях, когда подчеркивается подобие греческой и римской цивилизаций или латынь представляется, как и в «Подобиях» Юбы, полной заимствований из греческого, а латинские слова поясняются через греческие (напр., Рим. воп. 54).
Варрона Плутарх, видимо, использовал в оригинале, а не только через Юбу (ср. Рим. воп. 4). Г. Тило на тех или иных основаниях признает Варрона основой для 53 из 113 «Вопросов», либо непосредственно, либо через Юбу (Thilo G. De Varrone Plu-tarchi Quaestionum Romanorum auctore praecipuo. Bonn, 1853). Вероятно, это преувеличение (см. Роуз, с. 31-33). Скорее, у Плутарха не было одного предпочтительного источника. Из римских авторов он использует Валерия Максима (Рим. воп. 18 и наше примеч.), Катона Старшего (39, 49), Цицерона (34), Ливия (25; ср. 36, 90, 100, 106); через Юбу, а может быть, в отдельных случаях и непосредственно — Антистия Лабеона, Атея Капитона, Фенестеллу, Нигидия Фигула, возможно, Клувпя Руфа. Роуз обращает особое внимание на Веррия Флакка, вернее на эпитомы Феста и Павла (см. в списке сокращений F и Fp). Роуз выделяет 45 совпадений с «Римскими вопросами» в этом Лексиконе (с. 35-43).
Итак, можно предположить, что Плутарх, во-первых, пользовался многочисленными источниками, а не каким-то одним, во-вторых, не списывал целиком тот или иной пассаж, но сопоставлял различные сведения, спорил с одними, подтверждал и дополнял другие, сокращал третьи. Так, Веррий (вернее, две последовательные эпитомы его труда) говорит об увенчании ослов на Консуалиях, но не отождествляет, как Плутарх, Конса с Посейдоном Конником (48); Веррий сообщает о празднике рабов 13 августа и связывает его установление с Сервпем Туллием, но в отличие от Плутарха (100) ничего не говорит об обрядовом мытье волос; наконец, Веррий говорит о дне закладки храма Дианы Авентинской, которая отмечается в этот день, а Плутарх считает его днем рождения самого Сервия Туллия. Иногда при сведении фактов, добытых из различных источников, появляются и ошибки, как сопоставление patratus и patrimus (62). При единстве темы Веррий и Плутарх нередко расходятся и в «постановке вопроса», и в его решении. Именно обилие параллельных мест при сравнительно небольшом количестве текстуальных совпадений с другими авторами дает основание считать «Римские вопросы» не простой компиляцией, но плодом самостоятельной «книжной» работы Плутарха. Поэтому интерес представляет не только сама по себе этнографическая архаика, антикварные редкости, но и то, как человек эллинской образованности воспринимал и осмысливал культуру римлян. Интересно и сопоставление во временном плане: как писатель поздней эллинистической эпохи воспринимает и истолковывает обряды и поверья глубокой древности. Однако в глазах благочестивого жреца мифология и религия есть нечто большее, нежели только объект изучения. Мифы могут служить доказательствами тех или иных положений философии. Отсюда игра этимологиями, физический аллегоризм стоического образца, аритмология пифагорейцев и т. п. И поэтому древние обычаи и обряды римлян как нельзя лучше согласуются у Плутарха с его филантропической моральной философией.
«Римские вопросы» 1, 2, 4, 9, 14, 15, 28, 34, 39 переведены М. Л. Гаспаровым.
ГРЕЧЕСКИЕ ВОПРОСЫ
Перевод выполнен по изданию: Plutarchus. Moralia / Ed. W. Nachstadt — W. Sie-vekiug, J. Titchener. Leipzig, 1971. V. II. Примечания составлены с использованием аппарата названного издания, комментария лебовского издания (Plutarch's Moralia with English Translation by F. C. Babbit. London; New 'York, 1936. V. IV) и комментария Холлидея (The Greek Questions of Plutarch / with [a] New Translation and Commentary by W. R. Halliday. Oxford. 1928).
«Греческие вопросы», так же как и «Римские», — это заметки, возникшие при работе Плутарха над «Сравнительными жизнеописаниями» и другими сочинениями. Источники Плутарха в основном не сохранились. По мнению Холлидея, главным руководством Плутарха были различные «Политии» Аристотеля. Этот источник по прямым ссылкам или косвенным данным устанавливается для вопросов 5, 15, 19, 20. 22, 33, 35; предположительно тот же источник использован в вопросах 1, 2, 4, 6, 9, 14, 16, 17, 18, 28, 30, 32, 59. Другие источники антикварных сведений — Сократ Аргосский (непосредственная ссылка в вопросе 25; по косвенным данным, Сократ использован в вопросе 36, предположительно в 23, 24, 50, 51 вопросах): Петр Александрийский (43), «Ритин» Аполлодора (42), некий Архитим (39) и некий Диокл, возможно, писатель II в. из Пепарефа (40). События местной истории Самоса, излагаемые в вопросах 54, 55, 56. 57. восприняты Плутархом, скорее всего, из сочинений Дурида Самосского, многократно цитируемого Плутархом и в других сочинениях. Многое в «Греческих вопросах» восходит не к книжной, а к устной традиции. Так, дельфийская традиция в вопросах 9 и 12, видимо, непосредственно известна Плутарху как жрецу в Дельфах.
В отличие от «Римских вопросов», где Плутарх как сторонний наблюдатель с равным вниманием обращается и к общеизвестным вещам, и к раритетам, «Греческие вопросы» посвящены преимущественно этнографической и культовой «диалектологии», антикварным сведениям, нередко они выполняют роль глоссария. Здесь меньше по сравнению с «Римскими вопросами» отвлеченно философских и моралистических истолкований; и вопросы и ответы более конкретны, менее гадательны. Отношение Плутарха к своему материалу напоминает отношение современного ученого: для интерпретации мифа он обращается к этнографическому контексту, подобно ритуалистам кембриджской школы, сам сочиняет миф для известного ритуального сценария (напр., вопрос 12); интересуется «сравнительной» мифологией и этнологией. С другой стороны, видя в мифе «ложный язык для выражения истины» (De gloria Atheniensium, 348 А), Плутарх не останавливается перед эклектическим и радушным собиранием самых разных толкований и объяснений, которым так же находится место, как и различным мнениям в его диалогах; при этом герменевтическая изобретательность философски образованного Плутарха не чуждается и традиционной народной этиологии.
ПИР СЕМИ МУДРЕЦОВ
Перевод сделан по изданию Ж. Дефрада: Plutarque. Le banquet des sept sagts. Texte et traduction... par J. Defradas. Paris, 1954.
К Семи мудрецам обычно относили греческих мыслителей и политических деятелей конца VII-начала VI в. до н. э., прославившихся своей жизненной и государственной мудростью. Им приписывались, как правило, афоризмы традиционной жизненной мудрости: «Познай самого себя» и пр. Наиболее общепринятый канон Семи мудрецов сформулирован в анонимной эпиграмме Палатинской антологии (IX 366, пер. Л. Блуменау):
Семь мудрецов называю: их родину, имя, реченье. «Мера важнее всего», — Клеобул говаривал Линдский; В Спарте «познай себя самого!» — проповедовал Хилон; Сдерживать гнев увещал Периандр, уроженец Коринфа; «Лишку ни в чем!» — поговорка была митиленца Питтака; «Жизни конец наблюдай!». — повторялось Солоном Афинским; «Худших везде большинство!» — говорилось Биантом Приенским; «Ни за кого не ручайся!» — Фалеса Милетского слово.
Солон, знаменитый афинский законодатель 590 г., и Периандр, тиранн Коринфа (627-586), были центральными политическими фигурами своего времени; с Фалеса Милетского (ум. 546) берет начало традиционная история греческой философии; Хилон был эфором в Спарте в 560-557 гг., Питтак — тиранном в Митилене на Лесбосе ок. 590-580 гг. (против него писал стихи знаменитый поэт Алкей); Клеобул и Биант остались менее заметны в истории. Чтобы сделать их современниками и собеседниками, легенде пришлось допустить некоторые хронологические натяжки. Периандр как почти нарицательный образец тиранна казался в этом списке одиозным, поэтому Плутарх не вводит его в число мудрецов, а изображает хозяином пира; его место среди мудрецов занимает Анахарсис. Сын скифского царя Анахарсис, убитый соотечественниками за любовь к греческой культуре, упоминается Геродотом (IV 76-78) как лицо историческое; философская литература (главным образом, киническая) сделала его идеальным образом мудреца-дикаря. Так же как мудрец-дикарь Анахарсис, оттеняет благородный аристократизм главных героев и мудрец-раб Эзоп; он был героем многих анекдотов, в которых его простонародная мудрость торжествовала над умом философов и царей, но у Плутарха он занимает подчеркнуто подчиненное положение, а некоторые его изречения (толкование рождения кентавра, способ «выпить море», ответы на царские задачи) переданы другим персонажам. Кроме них, на пиру присутствуют музыкант Ардал, врач Клеодор (в роли «беспокойного гостя»), поэт Херсий и ученик Солона Мнесифил («ревнитель Солона», носивший такое имя, был советником Фемистокла лет сто спустя — Плутарх, Фемистокл, 2). Египетский гость Нилоксен и рассказчик Диокл — лица выдуманные; Никарх, к которому обращено предисловие, носит имя прадеда Плутарха и, может быть, виделся автору дальним предком.
Диалог представляет собой развернутую художественную разработку трех тем, близко напоминающих те, которые более конспективно разрабатывались в «Застольных беседах», — политической, застольной и философской. Образцом Плутарха была вся традиция «пиршественных» диалогов и прежде всего зачинатель ее Платон: живая экспозиция, потом обсуждение вопроса в коротких репликах, потом обсуждение вопроса в длинных речах, потом обрывистый конец — характерные признаки именно платоновских диалогов. Первая часть диалога (гл. 1-5) — предисловие и описание дороги, прибытия и начальной части пира (ужина); здесь уже бегло проходят все три главные темы (отношение к тиранну; отношение к пиру; животное и человек — в образе кентавра). Вторая часть (гл. 6-12) — политическая тема; она начинается с «переменой столов», т. е. с переходом от еды к вину, и содержит ответы мудрецов на вопросы об идеальном правителе, о народовластии и о домоправлении, а также на традиционный вопрос «что самое-самое...?» Третья часть (гл. 13-16) — застольная тема; она начинается с уходом женщин и содержит рассуждения сперва о питье, а потом о пище. Четвертая часть (гл. 17-21) — философская тема; она начинается приходом Горга с рассказом об Арионе, от которого разговор переходит к вопросу об уме и чувстве животных (которому Плутарх посвятил особое сочинение) и, наконец, о том, что божество присутствует всюду.
О ДОБЛЕСТИ ЖЕНСКОЙ
Перевод сделан по изданию: Plutarchi. Moralia. V. 2 / Rec. et emend. W. Nachstadt (et al.). Ed. 2. Lipsiae, 1971. Для комментариев использована также работа: Stadter Ph. А. Plutarch's historical methods: an analysis of the Mulierum Virtutes. Cambridge (Mass.), 1965.
В античном обществе женщина занимала подчиненное положение, и бытовая мораль твердо исходила из этой предпосылки. Ее оспорили лишь софисты и Сократ («...и мужчина и женщина, если хотят быть добродетельными, оба нуждаются в одном и том же — в справедливости и рассудительности», — говорит он у Платона, Менон, 73 b). Аристотель оспаривал это с точки зрения традиционного здравого смысла («...ни умеренность, ни мужество, ни справедливость у мужчины и у женщины не одни и те же, как полагал Сократ; нет, в мужчине — мужество властвования, а в женщине — мужество подчинения, и это можно сказать о всех добродетелях», — Политика, 1260 а 21 -24), но большинство философов остались верны Сократу; Платон даже полагал, что женщинам следовало бы служить в войске, как мужчинам (несомненный отголосок спартанских идеалов). Плутарх включается в обсуждение этой проблемы, конечно, на стороне Платона и, озаглавив свою книгу «О добродетелях женщин» («О доблести женской»: по-гречески «добродетель» и «доблесть» — одно слово arete), приводит в ней примеры почти исключительно «мужества», а не «справедливости», «рассудительности» и «умеренности». Из 27 рассказов только два (11, 12) посвящены скромности и стыду как более традиционным женским достоинствам. Поводом для написания послужила смерть некоей Леонтиды (ближе не известной) и утешительные беседы с оплакивавшей ее Клеей, дельфийской жрицей, главой служительниц дельфийского Диониса; этой Клее кроме сочинения «О доблести женской» посвящен трактат «Об Исиде и Осирисе». Во вступлении Плутарх особо отмечает, что старался подбирать факты малоизвестные; действительно, среди его греческих женщин нет ни афинянок, ни спартанок, а среди римских — ни Лукреции, ни Порции. Первые 13 рассказов посвящены коллективному героизму («Троянские женщины» и т. д.), серединные два — двум героиням каждый («Микка и Мегисто», «Валерия и Клелия»), остальные — отдельным женщинам; выделяются 4 рассказа о галатских героинях (20-23). Источниками служили сочинения древних историков, до нас не дошедшие; самые поздние события, упоминаемые в книге, относятся к середине I в. до н. э. Сборники подобного содержания существовали и раньше (например, «Об отважных подвигах, свершенных женщинами» некоего Артемона Магнесийского), но известны нам только по заглавиям, и зависимость Плутарха от них не поддается выяснению.
ДРЕВНИЕ ОБЫЧАИ СПАРТАНЦЕВ
В этом сочинении материал разделен на 42 пункта, но последовательная систематизация отсутствует. В начале разбираются вопросы коллективного быта, воспитания, религии, отношение к иноземцам, поведение на войне, но затем систематичность изложения нарушается. К вопросам религии, закончившимся в параграфе № 29. автор вновь возвращается в № 35, к вопросам воспитания в № 40. Последний параграф посвящен истории упадка Спарты и гибели государства.
Деление на пункты отличает очерк от большинства других сочинений Плутарха, однако не опровергает возможности принадлежности его нашему автору (ср., например, Греч. воп. и Рим. воп.). Сходство приводимых Плутархом фактов с теми, с которыми мы встречаемся в его «Моральных сочинениях» и в биографии Ликурга, заставляет признать подлинность этого сочинения Плутарха. Это подтверждается и тем, что в биографии Лисандра (гл. 17) Плутарх сообщает, что посвятил спартанцам особое сочинение. Возможно, это и были «Древние обычаи спартанцев».
ИЗРЕЧЕНИЯ СПАРТАНСКИХ ЖЕНЩИН
Многие ученые не склонны признать «Изречения спартанских женщин» подлинным произведением Плутарха. Главная причина тому — незавершенность и необработанность сборника: многие изречения повторяются, всего четыре автора названы по имени. Эти имена начинаются с первых четырех букв алфавита, а дальше Плутарх, очевидно, не пытался выяснить происхождения выписанных и понравившихся ему мыслей и фактов.
Тем не менее серьезных причин отвергать подлинность этого сборника нет. Мы знаем, что многие работы Плутарха также представляли лишь предварительные заготовки для позднейших произведений. Факты, упомянутые в «Изречениях спартанских женщин», встречаются и в других «Моральных сочинениях» и в биографии Агесилая, что позволяет предполагать, что наш маленький сборник составлен тем же автором, что и те работы Плутарха, авторство которых бесспорно.
ИЗРЕЧЕНИЯ ЦАРЕЙ И ПОЛКОВОДЦЕВ
Перевод сделан по изданиям В. Нахштедта и Ф. Бэббита, см.: Plutarchi Moralia / Rec. et emend. W. Nachstadt, W. Sieveking, J. B. Titchener. V. II. Lipsiae, 1935 (2. Aufl., 1971); Plutarch's Moralia / With an English translation of F. C. Babbit. V. III. London; New York, 1931.
Вместе с «Изречениями спартанцев» и «Изречениями спартанских женщин» «Изречения царей и полководцев» образуют как бы самостоятельную серию внутри корпуса сочинений Плутарха. Принадлежность этих сочинений Плутарху неоднократно оспаривалась. Бэббит допускал для «Изречений царей» Плутархово авторство, Нахштедт отрицал его; К. Циглер в итоговой статье о Плутархе (RE, Hb 41. Stuttgart, 1951. S. 863-865) отрицал для Плутарха «Изречения царей» и допускал «Изречения спартанцев». Тесная связь «Изречений царей» с материалом плутарховского корпуса несомненна: из нижеследующих примечаний видно, что подавляющее большинство их имеет параллели в подлинных плутарховских сочинениях. Поэтому по существу приходится делать выбор между двумя гипотезами: или «Изречения царей» — это заготовки, выписки, сделанные самим Плутархом для будущих сочинений; или это эксцерпты, извлечения, сделанные впоследствии другими лицами из его готовых сочинений. Из этих двух гипотез убедительнее первая; во всяком случае доводы, выдвигавшиеся против нее (неполнота материала, художественное несовершенство и пр.), недостаточны, чтобы ее поколебать. Что практика делать такие заготовки была свойственна Плутарху, свидетельствует начало сочинения De tranquillitate animi (464 F): «Я с опозданием получил твое письмо, в котором ты просишь, Паккий, написать тебе о спокойствии духа; а как раз в это время должен был отправляться в Рим мой товарищ Эрот... и вот, не имея времени написать то, что тебе хотелось бы, но и не желая отпускать его с пустыми руками, я отобрал из памятных записок, которые делал сам для себя, то, что относилось к спокойствию духа...» и т. д. Что Плутарх имел склонность даже эти «записки для себя» систематизировать, хотя бы и не меняя их конспективного стиля, свидетельствуют такие сочинения, как «Греческие вопросы» и «Римские вопросы». В качестве такого получернового компендия «Изречения царей», по-видимому, были после смерти Плутарха найдены в его архиве и вошли в посмертный свод его сочинений. Подделкой, скорее всего, является лишь сопровождающее их посвятительное письмо императору Траяну.
«Изречения царей» представляют собой сборник свыше 500 заметок о «памятных словах и делах», расписанных в довольно очевидной последовательности: персидские цари (и с ними полководцы Оронт и Мемнон), другие варварские цари, сиракузские тираны, македонские и эллинистические цари, афинские полководцы (а после них — тираны Писистрат и Деметрий Фалерский), спартанские цари и полководцы в хронологической (а не алфавитной, как в «Изречениях спартанцев») последовательности, два фиванских полководца и, наконец, римляне. Последовательность анекдотов о тех лицах, чьи биографии были написаны Плутархом, не соответствует последовательности их в составе этих биографий: уже это заставляет сомневаться, что перед нами — эксцерпт из «Жизнеописаний». Источниками Плутарха несомненно в первую очередь были готовые сборники изречений, лишь от случая к случаю пополняемые выписками «из первых рук» — из исторических и иных сочинений. В частности, заметно, что греческая часть здесь однороднее и позволяет ощущать давнюю традицию единообразной литературной обработки, римская же часть гораздо пестрее, в ней меньше собственно «изречений» и больше подменяющих их «поступков», и лишь местами угадываются следы промежуточной обработки — сборников сентенций Катона, шуток Цицерона и пр.
Жанр изречений, восходящий к фольклору, издавна был достоянием античной риторики и педагогики. Различались три ступени драматизации этого жанра: «гнома» — безличная сентенция; «апофтегма» — сентенция, вложенная в уста конкретного лица; «хрия» — сентенция, вложенная в уста конкретного лица при конкретных обстоятельствах. («Никто не обнимет необъятного» — это гнома; «мудрец Картезий сказал: «Никто не обнимет необъятного» — это апофтегма; «мудрец Картезий, спрошенный прохожим, сколько звезд на небе, с пылом ответствовал: «Мерзавец! никто не обнимет необъятного!»» — это хрия). Большинство плутарховских сентенций относится к категории хрий. Чаще всего поучительные сентенции приписывались «мудрецам» и «философам» в широком смысле слова: с ними можно было связать наиболее широкий круг тематики, в их устах естественнее всего звучали заостренные парадоксы. Поэтому в том, что Плутарх строго ограничивает круг своих героев «царями и полководцами», сказывается не общий, а его личный вкус: установка на гражданские, общественные добродетели.
В плутарховском материале можно различить по крайней мере 4 степени усложнения при подаче сентенции: «подчеркивание», «аналогию», «расширение», «переосмысление». «Подчеркивание» — это простейший случай: мысль подается в самой общеприемлемой формулировке, и только обстоятельства высказывания придают ей повышенную выразительность. Так поданы в оттеняющих рамках, например, тема «предусмотрительности» в словах Ификрата «Нет хуже, чем когда полководец говорит: «Этого я не ожидал!»» и темы «репутации» и «служения согражданам» в следующих сентенциях (44,2- 4). «Аналогия» — лишь с виду усложненный случай: мысль остается общеприемлемой, но сравнения или метафоры, ее иллюстрирующие, неожиданны. Так подана, например, тема «царем держится государство» в словах Демада: «Македонский стан без Александра похож на киклопа, которому выкололи глаз». «Расширение» — это уже действительное усложнение: общеприемлемой мысли (обычно только подразумеваемой) противопоставляется мысль необычная, но при более широком взгляде на вещи вполне разумная. Первая — это, как правило, точка зрения частного человека, который думает только о себе, а вторая — это точка зрения правителя, который думает обо всех; излюбленный материал для обыгрывания здесь — например, вариации мысли «частному человеку приличествует брать, правителю же — одарять» (25, 21; 26, 6; 27 и др.). Наконец, «переосмысление» — это случаи наиболее резкий: общеприемлемой мысли противопоставляется мысль необычная, но разумная при более глубоком (т. е. предполагающем переход к иной системе ценностей) взгляде на вещи. Здесь первая — это обычно точка зрения «низкой души», для которой материальные ценности выше духовных, а вторая — точка зрения человека, для которого слава важнее имущества, добродетель важнее славы и т. д. На уровне мыслей типа «частному человеку приличествует брать, правителю — одарять» эта точка зрения не вступает в конфликт с предыдущей, «добродетельный правитель» и «добродетельный мыслитель» отождествляются. Но, конечно, при дальнейшем логическом развитии конфликт этих точек зрения неизбежен, и здесь Плутарх вынужден отбирать свои изречения крайне осмотрительно: сентенция «Если бы я был не Александром, а Парменионом...» (26, 11) находит место в его сборнике, а гораздо более знаменитое «Если бы я не был Александром, то хотел бы быть Диогеном!» не входит.
«Изречения царей» почти не требуют комментария. Главной частью нижеследующих примечаний являются ссылки на параллельные места: сперва из соответственной биографии в «Сравнительных жизнеописаниях», если такая есть, потом из других произведений Плутарха и других авторов. Если в параллельном источнике изречение приписано другому лицу, об этом упоминается в скобках. (1), (2) и т. д. — номера изречении в каждом разделе.