К НИЛУ
День ото дня потоки дождевые
Поят Эфиопскую страну.
Мороз и Зной, обнявшись, как живые,
На Атласе рождают их волну.
Там дышат влагой глыбы снеговые;
В высотах нарушают тишину,
Близь урны Нила, Вихри грозовые,
Веля дождям покинуть вышину.
Над памятным Египтом ровны воды,
Они твои, о, многоводный Нил;
Целебный воздух, все бичи Природы —
Везде, куда свой путь ты устремил.
Вниманье, Смертный! Знанья мир столикий —
Как двойственность, как мощь реки великой.
ПЕРЕВАЛ ЧЕРЕЗ АПЕННИНЫ
Тише, тише! Слушай, Мэри!
Это шепот Апеннин.
Там над сводом — точно звери,
Точно гром среди вершин;
Точно Северное море
Там бушует на просторе,
Точно льнёт волна к волне.
В свете полдня Апеннины —
Дымно-серая гора,
От долины до вершины
Облаков и скал игра;
Но в одежде многозвездной
Чуть лишь встанет ночь над бездной.
Бьется хаос меж стремнин,
Шатки выси Апеннин.
МИНУВШЕЕ
Ты хочешь позабыть блаженные мгновенья,
Что меж цветов любви похоронили мы,
Сложив на трупы их, исполненные тленья,
Листки и лепестки, в предчувствии зимы?
Восторги лепестков, закрывшиеся вежды,
Поблекшие листки, упрямые надежды.
Забыть минувшее и мертвых, сны судеб?
О, духи есть, что мстят за тусклое забвенье,
Воспоминания, в чьей власти сердце — склеп.
Сквозь сумерки души блуждают угрызенья,
И страшным шепотом нам шепчут каждый час;
Что радость бывшая — мучение для нас.
К МЭРИ
О, Мэри, мой далекий друг,
Как скучен без тебя досуг.
Сижу один и в тишине
Я вижу взор твой; снится мне
Улыбка ясная твоя
И голос — пенье соловья,
Светлей, чем жемчуг вешних струй,
Нежней, чем первый поцелуй.
Вся очарована земля.
Цветут Италии поля,
Но я, тоскуя и любя,
Твержу: мне грустно без тебя:
Ты далеко... Приди ко мне...
Как мчится облачко к луне,
Как ветер теплый к морю льнет,
Как мрак ночной рассвета ждет, —
К тебе из тьмы взываю я,
Звезда вечерняя моя,
Приди ко мне! Приди ко мне!
И эхо вторит в тишине:
«Приди ко мне!..»
ОБ УВЯДШЕЙ ФИАЛКЕ
В цветке исчерпан аромат.
Он был как поцелуй со мною;
В нем больше краски не горят,
Горевшие тобой одною.
Измятый, льнет он в смертный час
К моей груди осиротевшей,
Над сердцем трепетным смеясь
Покоем формы онемевшей.
Я плачу — он не оживет,
Вздыхаю — гаснет вздох напрасный.
О, пусть ко мне скорей придет
Его удел, покой безгласный!
К БЕДЕ
Приходи ко мне, Беда,
В тень одетая всегда:
Нареченная печаль,
Ты безгласно смотришь вдаль.
Мне тебя всем сердцем жаль.
Пусть кажусь унылым я,
Будь со мной, любовь моя.
Я счастливее, чем ты,
О, созданье красоты,
Скорбно-царственной мечты.
Мы вдвоем, как брат с сестрой,
Раньше были уж с тобой,
Мы с тобой не в первый раз,
И опять настанет час,
На года скует он нас.
Темный рок — служить Судьбе,
Все ж его возьмем себе;
Есть любовь, хоть умер май,
Я люблю, и ты ласкай,
Ад сердечный будет Рай.
В свежих травах, милый друг,
Ляг на выкошенный луг.
Чу! Кузнечик нам поет,
В мире скорби и забот,
Он лишь молод каждый год.
Ива будет наш альков,
Грудь твоя — приют для снов,
Каждый звук и аромат
Убаюкает наш взгляд, —
Спите крепко, тени спят.
Бьется, чувство затая,
Кровь холодная твоя.
Грудь твоя огнем горит,
Взор о страсти говорит, —
Что же мой с твоим не слит?
О, целуй! — Но в забытьи
Губы холодны твои:
Ты в любви своей нежна.
Но бледна и холодна,
Мертвой льдяности полна.
Нам глубоко под землей
Ложе брачное с тобой:
В тишине уютно там,
Сумрак склепом будет нам,
Брачным ложем сладким снам.
Льни, пока не будем мы
Тень одна единой тьмы;
Пусть наш дух борьбой смущен,
Льни, пока не внидет он
В непробудный вечный сон.
Он шепнет, пока мы спим,
Что, скорбя, не мы скорбим;
Как Восторгу иногда
Снится горькая Беда,
Пусть он снится нам всегда.
Посмеемся, Грусть моя,
Привиденьям бытия,
Беглым призракам и сну.
Как собаки в тишину
Воют, лают на луну.
Весь обширный мир, Сестра,
Кукол жалкая игра;
Вот их нет, и мгла кругом,
В мире, где с тобой вдвоем
Мы во мнимости живем.
СТАНСЫ, НАПИСАННЫЕ БЛИЗ НЕАПОЛЯ В ЧАСЫ УНЫНИЯ
Сияет небо солнцем ясным,
Играет быстрая волна,
Прозрачным полднем, нежно-красным,
Цепь снежных гор озарена:
Земля, стряхнув оковы сна,
Блаженством почек дышит снова,
В ветрах и в пеньи птиц весна,
И в звуках рокота морского.
Здесь нежен даже гул смятенья городского.
Из глубины, с морского дна,
Глядят подводные растенья,
Их зелень с красным сплетена;
В волне — всех светов отраженье.
Как звездный дождь — ее движенье.
Один встречаюсь я с весной,
И океан, тая волненье,
Поет размерною волной, —
О, если бы теперь был кто-нибудь со мной!
Увы! Я чужд надежд, участья,
Внутри — раздор, нет мира — вне,
Я чужд и царственного счастья,
Что знает мудрый в тишине,
Живя сознаньем, как во сне,
Увенчан внутреннею славой;
Ни ласк, ни снов, ни власти мне.
Другие жизнь зовут забавой, —
Иная чаша мне, с холодною отравой.
Но здесь, где ветерок шутя
Воздушно веет на просторе,
Я, как усталое дитя,
Хотел бы выплакать все горе,
Здесь скорбь нежна, как грусть во взоре:
Я здесь хотел бы, в свете дня,
Уснуть, остыть, и ждать, что море,
Неумолкаемо звеня,
Свой гимн мне пропоет, баюкая меня.
Быть может, кто и пожалеет,
Что я забылся вечным сном,
Как я, поняв, что день слабеет,
Скорблю до времени о нем;
Да, я один из тех, о ком
Жалеют, — пусть им нет призванья;
Но я несроден с этим днем.
Он светит, а умрет сиянье,
Он будет жить еще, как блеск воспоминанья.
СОНЕТ
Не поднимайте тот покров, который
Зовут живые жизнью: пусть на нем
Лишь вымысел мерцает беглым сном.
Все то, чему хотели б верить взоры.
Два духа, Страх и Чаянье, как воры,
Таятся там, во мраке роковом,
И тени ткут в провале снов глухом,
Над бездной создают свои узоры.
Был некто, кем покров приподнят был:
Любить хотел он, — но в широком мире
Он никого, увы, не полюбил.
Свет в тени, зрячий меж слепых на пире,
Ждал правды он, спасения от зол,
И, как Пророк в пустыне, не нашел.
1819
СТРОКИ, НАПИСАННЫЕ ВО ВРЕМЯ ПРАВЛЕНИЯ КЭСТЛЬРИ
На улице камни остыли,
И холодны трупы в могиле,
И выброски мертвы, — и лица у их матерей
Так бледны, как берег седой Альбиона,
Где нет больше ласки, о, Воля, твоей.
Где нет ни суда, ни закона.
Сыны Альбиона мертвей
Холодных дорожных камней,
Их топчут, как глину, — недвижны они год от года,
И выбросок мертвый, которым страна
Терзалась так долго и тщетно, — Свобода:
Убита, убита она.
Топчи и пляши, Притеснитель,
За жертву не встанет отмститель:
Ты полный владыка всех трупов и мертвых камней,
И выбросков дум, что, не вспыхнув, остыли.
Они — как ковер на дороге твоей,
Ковер на дороге к могиле.
Ты слышишь ли праздничный смех?
То Смерть, Разрушенье, и Грех,
И с ними Богатство, «Сюда! На грабеж!» — закричали.
Вопят за стенами: «Смелее! Смелей!»
И Правда оглохла от их вакханалий.
От свадебной песни твоей.
Венчайся с ужасной женою.
Чтоб Страх и Тревога волною
Тебе распростерли под сводами жизни альков.
Венчайся, венчайся с Погибелью черной.
Спеши к ней скорее для мерзостных снов,
Тиран, Притеснитель позорный!
ПЕСНЬ К БРИТАНЦАМ
Британцы, зачем вы волочите плуг
Для лордов, что в тесный замкнули вас круг?
Зачем вы готовите пышные платья
Тиранам, которые шлют вам проклятья?
Зачем бережете вы, жалко стеня.
От первого дня до последнего дня,
Шершней беззастенчивых, пот ваш сосущих.
Не пот ваш сосущих, а кровь вашу пьющих?
Зачем вы, о, Пчелы родимой страны.
Оружье и цепи готовить должны,
Чтоб шершни без жала, презревши заботы,
У вас отнимали добычу работы?
У вас есть достаток, досуг, и покой.
Уют, и слиянье с душой дорогой?
Что ж вы покупаете этой ценою,
Томленьем, и страхом, и мукой тройною?
Хлеба вы взрастили, — другой их пожнет:
Богатства нашли вы, — другом их возьмет;
Вы платья соткали — кому? — для чужого;
Оружье сковали — для власти другого.
Растите хлеба, — но не наглым глупцам;
Ищите богатства, — не дерзким лжецам;
И тките одежду, — но смерть паразиту,
И куйте оружье, — себе на защиту.
Ну, прячьтесь в подвалы, отверженный род,
Вы строили замки, другой в них живет.
Вы цепи трясете, что сами сковали,
Дрожите пред силою вашей же стали.
Берите-ка заступ, ну-ну, не робей,
Наметьте могилы, копайте скорей,
И, в саван одевшись, толпой бледнолицей
Умрите, вам Англия будет гробницей.
УПОДОБЛЕНИЯ ДЛЯ ДВУХ ПОЛИТИЧЕСКИХ ХАРАКТЕРОВ
Как в чаще дуба векового
Два жадных ворона кричат.
И каркают, ликуют снова,
В теченьи воздуха гнилого
Людской почуяв трупный яд: —
Как две совы, крича невнятно,
Летят из своего гнезда,
И ночь пугать им так приятно.
Когда, — как будто невозвратно, —
Луна погасла навсегда: —
Как две акулы, что таятся
Под атлантической волной,
Крушенья ждут, на трупы льстятся,
И жабры хищных шевелятся
Зловеще красной пеленой: —
Так вы — два коршуна у склепа.
Два скорпиона в забытьи,
Два волка, воющих свирепо,
Два пса, ворчащих у вертепа,
В клубке едином две змеи.
* * *
Кто деньги скопит честною работой,
Тот должен их иметь, — и для детей
Оставить может заработок дней,
Чтоб жить они могли, простясь с заботой.
Несправедливость частная — для всех
Явиться может благом. Нет в том спора.
Но кто в добычу впутал черный грех, —
Тот, кто ценой обмана и позора
Богатым стал, — кем загнан был другой, —
Тот может быть ограблен, — как мы с вора
Снимаем платье, чтобы он для взора
Предстал в своем бесчестии, нагой.
НОВЫЙ НАЦИОНАЛЬНЫЙ ГИМН
О, Боже, храни и спаси,
В Английском гробу воскреси
Покойницу, труп Королевы!
Пошли ей блестящих побед,
Пусть выйдет Свобода на свет,
Чье имя Британцам — завет,
Название их Королевы!
Ее ослепительный трон
Высоко над зыбью времен!
Боже, храни Королеву!
За ней миллионы следят,
Борцов нескончаемый ряд;
О царстве ее говорят, —
Боже, храни Королеву!
В ней дух твой как рокоты лир.
Лишь ею устроен весь мир,
Боже, храни Королеву!
Твоей в ней любви глубина,
Потоков небесных волна,
О, где б ни предстала она, —
Боже, храни Королеву!
Врагов ее втисни в туман,
В их собственный черный обман, —
Боже, храни Королеву!
Воров ее слов накажи,
Исчадья насилья и лжи,
Как ложных владык, обнажи, —
Боже, храни Королеву!
Чтоб трон ее, вспыхнув, не гас,
Чтоб только в сердцах был у нас, —
Боже, храни Королеву!
Пусть жалкий тиран говорит,
Что трон его ярко горит,
Мы любим лишь ту, что царит, —
Наших сердец Королеву!
Пусть с нами поет серафим,
Мы хором стозвучным гласим, —
Боже, храни Королеву!
Как Ангелов нежных мольбы,
Как грозные звуки трубы,
Поем мы во имя борьбы, —
Боже, храни Королеву!
АНГЛИЯ В 1819 году
Король, старик, презренный и слепой, —
Подонки расы отупело-праздной.
Обжоры-принцы, грязь из лужи грязной, —
Правители с пустою головой, —
К родной стране прильнул из них любой
Бесчувственно, пиявкой безобразной, —
Войска, смерть Воли, омут непролазный. —
Народ, голодный, загнанный, немой, —
Свирепые подкупные законы,
Что в петлю завлекают и казнят, —
Святоши, что везде рождают стоны, —
Гнуснейший хлев, безмысленный Сенат, —
То черные могилы, из которых
Да встанет Призрак, с пламенем во взорах!
ПЕСНЬ К ЗАЩИТНИКАМ СВОБОДЫ
Смелее, смелее, смелей!
Есть кровь на земле, отказавшей вам в пище.
Пусть кровь ваших ран, как рыданье очей,
Оплачет нашедших приют на кладбище.
Какая же скорбь справедливей — такой?
Тот с другом расстался, тот с братом, с женой.
Кто скажет, что битва их смыла водой?
Проснитесь, проснитесь, проснитесь!
Тиран и невольник — враги-близнецы;
Разбейте оковы, и рвитесь, и рвитесь,
В могилах вам внемлют сыны и отцы:
Их кости в безмолвных гробах содрогнутся.
Когда на погост голоса донесутся
Тех смелых, что рвутся на волю и бьются.
Пусть знамя горит высоко.
Когда за добычей помчится Свобода!
Пусть ветер его развевает легко,
Не ветер, а вздохи и голод народа.
И вы, вкруг царицы сомкнувшись толпой,
Сражайтесь не в битве тупой и слепой,
Во имя Свободы идите на бой.
Вам слава, вам слава, вам слава!
Хваленье страдавшим в великой борьбе.
Никто не затмит наивысшее право,
Что вы завоюете в битве себе.
Не раз возникал победительный мститель,
Но тот настоящий герой-победитель,
Кто, в силе не мстя, над собою — властитель.
Скорее, скорее, скорей,
Венчайтесь фиалкой, плющом, и сосною!
Кровавые пятна, средь пышных ветвей,
Да скроются нежною их пеленою:
В них — сила, надежда, и вечности свет,
Но только забудьте про троицын цвет:
То память о прошлом, — в вас прошлого нет!
ПЕСНЬ К НЕБУ
Дворцовый свод безоблачных ночей,
Эдем светил, их золотых лучей!
Бессмертный храм и зал блестяще-тронный
Всегдашних «где», всегда живых «когда», —
Как ты теперь, и как ты был тогда,
Пространный, и безмерный, и бездонный;
Очаг потухнувших огней.
Собор теперешних теней,
Тайник готовящихся дней!
В тебе живут созданья жизнью слитой,
Земля, со всей своей лучистой свитой:
Шары, толпой кишащею, блестят
В твоих стремнинах диких и пустынях;
Зеленые миры в провалах синих,
И звезды огнекудрые летят;
И солнца мощные проходят,
И льдины светлых лун уводят,
И атомы сверканий бродят.
Твое названье — имя божества,
В тебе, о, небо, власть всегда жива,
В чьем зеркале, — с мольбой склонив колени,
Свою природу видит человек;
В течении твоих могучих рек
Ряды людей на миг встают, как тени;
Проходит быстрая вода,
Их боги тают в блеске льда,
Ты неизменно навсегда.
Ты лишь преддверье духа, отраженье,
Где нежно спят его воображенья,
Как по стенам пещеры вековой,
Где светит сталактит нежней зарницы,
Спят бабочки; ты только дверь гробницы,
Где вспыхнет мир восторгов, но такой,
Что блеск твой самый золотистый
Пред этой славою лучистой
Предстанет сном и тенью мглистой!
Тсс! Бездна светлой гневностью зажглась,
О, атоморожденные, на вас!
Что небо? — пусть, с огнем его знакомы,
Его лучей наследники вы тут, —
Что солнца все, которые бегут,
Тем духом нескончаемым влекомы,
Которого вы только часть,
Лишь капли, что Природы власть
Сквозь жилы мчит, им давши страсть!
Что небо? — только капля круговая
Росы, что блещет утром, наполняя
Глаза непостижимого цветка,
Чьи листья раскрываются все шире.
Проснувшись в им не грезившемся мире:
Несчетность солнц, бестрепетных века,
Неизмеримые орбиты,
В той хрупкой сфере вместе слиты,
Сверкнули, дрогнули, забыты.
ПЕСНЬ К ЗАПАДНОМУ ВЕТРУ
О, бурный ветер, Осени дыханье.
Перед твоей незримою стопой,
Как духи перед властью заклинанья,
Бегут листы, и кружатся толпой,
Тая в себе всех красок сочетанье,
Объятые губительной чумой.
Перед тобою семена земные,
Боясь Зимы, ложатся в колыбель,
И, как в могилах, спят они, немые,
Пока над ними носится метель,
И ждут во тьме, и ждут, полуживые,
Когда Зима растеплит их постель,
И вмиг рожок Весны лазурно-ясной
Поднимет клич везде, — вблизи, вдали, —
И почки, как стада, семьей согласной
Взойдут на лоне матери-земли.
Суровый Дух, могучий и бесстрастный!
Губитель и зиждитель! О, внемли!
В твой мощный ток, бегущий средь тумана
По крутизнам расторгнутых Небес,
Возносится из бездны Океана
Безумных туч растущий смутный лес;
То гении громов и урагана,
Восставшие из призрачных завес.
Прорвав лазурной области преграды.
От горизонта мчатся на зенит
Твоих зыбей воздушные громады.
То кудри бури, что вдали грозит;
Разметанные волосы Менады,
Принявшей исступленный гневный вид.
Над мертвым годом ты — напев печальный.
Его твои туманы погребли,
Сложившись в саркофаг пирамидальный,
И дождь, и град за ними вслед пришли,
И, проникаясь песней погребальной.
Вот-вот нахлынут бурно: О, внемли!
Ты летних дней тревожишь сновиденья,
Ты будишь средиземную волну,
Когда, под звуки собственного пенья,
Она припоминает старину,
И нежит древних замков отраженья,
И предается ласковому сну.
В немом затишьи Байского залива,
Над светлою лазурью сонных вод
Цветы и мхи склоняются красиво,
Особой жизнью каждый лист живет,
И надо всем простерся молчаливо
Глубокий темно-синий небосвод.
Но пред тобой пространство вод смутилось,
И борозды повсюду пролегли,
Пучина, возмущаясь, разделилась,
И там на дне, далёко от земли,
Семья растений в страхе исказилась,
Седеет и трепещет: О, внемли!
Когда б я был листом, тобой носимым,
Когда б с тобой я тучею летал,
В восторге бытия невыразимом;
О, если б я волною трепетал
И под твоим крылом неукротимым
Участником твоих порывов стал!
О, если бы, как в детстве, я с тобою
Мог по небу скользить и ускользать
Воздушною проворною стопою, —
Как в детстве, — в дни, когда тебя догнать
Казалось мне возможною мечтою, —
Не стал бы я тебя обременять
Такими неотступными мольбами.
Такой тоскою, тягостно больной!
Житейскими истерзан я шипами!
И кровь бежит! Пусть буду я волной,
Листом и тучей! Я стеснен цепями,
Дай волю мне, приди, побудь со мной!
Пусть вместе с лесом, лютнею певучей
Тебе я буду! Пусть мои мечты,
Услыша зов гармонии могучей,
Помчатся, как осенние листы,
Как горный ключ, рожденный темной тучей,
Бегущий с звонким плачем с высоты!
Моим, моим будь духом, Дух надменный,
Неистовый! О, будь, мятежник, мной;
Развей мои мечтанья по вселенной.
И пусть из них, как из земли родной,
Взойдет иной посев благословенный,
Подъятый жизнерадостной волной!
Развей среда людей мой гимн свободный,
Как искры, что светлы и горячи,
Хотя в золе остыл очаг холодный!
Пророческой трубою прозвучи,
Что за Зимой, и тусклой, и бесплодной,
Для них блеснут Весенние лучи!
УВЕЩАНИЕ
Хамелеону — свет с простором:
Поэту — слава и любовь:
Когда б поэт тревожным взором
Их видел всюду вновь и вновь,
С такой же легкостью встречая,
Как видит свет хамелеон,
Тогда б он не был, угасая,
Так поминутно изменен.
Поэт среди толпы холодной
Таков же, как хамелеон,
Когда бы от земли свободной
Он был пещерой отделен;
Где — свет, хамелеон меняет
Свой собственный воздушный цвет,
Поэт бледнеет и вздыхает,
Где нет любви и славы нет.
Но да не будет дух поэта
Богатством, властью осквернен:
Когда б иным чем, вместо света,
Питаться стал хамелеон,
Когда б совсем он стал телесный,
Тогда б он ящерицей был.
Служи всегда мечте небесной,
Поэт, создание светил!
ИНДИЙСКАЯ МЕЛОДИЯ
Я проснулся, задрожал,
Мне во сне явилась ты,
Нежный ветер чуть дышал,
Ночь светила с высоты:
Я проснулся, задрожал,
И не знаю почему,
И не знаю, как попал
Я к окошку твоему!
Теплый воздух сладко спит
На замедлившей волне,
Дышит чампак, и молчит,
Как видение во сне;
Укоризны соловья
Гаснут, меркнут близ куста,
Как умру, погасну я
Близ тебя, моя мечта!
В сердце жгучая тоска!
Я в сырой траве лежу!
Холодна моя щека,
Я бледнею, я дрожу.
Пробудись же и приди,
Мы простимся поутру, —
И, прильнув к твоей груди,
От тревоги я умру!
К СОФИИ
Ты нежна, и кто нежней
Между Нимф земли и моря;
В легкой стройности своей
Ты как дух в земном уборе,
Все в тебе живет, горит,
Рдеет, млеет, говорит.
Взор — двузвездная Планета,
Взглянешь — в мудром нет ума;
В нем — с огнем и с лаской света
Зыбко слита полутьма,
В нем веселость нежно дышит,
Так Зефир волну колышет.
Кто в глаза твои взглянул,
Тот от счастия бледнеет;
В чьей душе твой смех уснул,
Тот душою цепенеет.
Странно ль, если, вняв твой смех,
Я слабей, бледнее всех.
Как роса под ветром нежным,
Как под Бурями волна,
Как лазурь, что вихрем снежным
Глубоко потрясена,
Близ тебя, как возле духа,
Весь я полон зренья, слуха.
К ВИЛЬЯМУ ШЕЛЛИ
Погибший мой Вильям, в котором
Какой-то светлый дух дышал,
И ликом нежным, как убором,
Свое сияние скрывал,
И сжег его лучистым взором, —
Здесь прах твой тлел и остывал; —
Но ты не здесь, и, коль виденье,
Как ты, ушло в уничтоженье,
Твой склеп во мне, как боль мученья.
О, где ты, нежное дитя?
Хочу я тешиться мечтою,
Что травы и цветы, блестя,
Среди могил живут — тобою,
Своей листвою шелестя.
Горят твоею красотою; —
Хочу я думать, что в цветы
Вложил любовь и краски ты,
Душою, полной красоты.
МЕДУЗА ЛЕОНАРДО ДА ВИНЧИ,
Она лежит в туманностях вершины
И смотрит вверх, там ночь и высота;
Внизу, далеко, зыбятся равнины;
Чудовищность ее и красота
Божественны. Не чарами долины
В ней смутно дышат веки и уста;
На них, как призрак мрачно распростертый,
Предсмертное мученье, пламень мертвый.
Но не от страха, нет, от красоты
Дух зрящего пред нею каменеет;
Встают на камне мертвые черты,
Вот этот лик с ним слился, цепенеет,
С ним сочетался в сон одной мечты,
И нет следа для мысли, дух немеет;
Но музыки исполнена мечта,
Затем что в мраке, в боли — красота.
И точно на скале росистой — травы,
У ней на голове, взамен волос,
Растут ехидны, полные отравы,
Одна в другой, как пряди длинных кос,
Все спутаны, все злобны и лукавы,
Гнездо их в звенья светлые слилось,
И в воздухе они разъяли пасти,
Как бы смеясь, что этот дух — в их власти.
И тут же саламандра, яд свой скрыв,
С беспечностью глядит в глаза Горгоны;
Летучей мыши бешеный порыв
Описывает в воздухе уклоны,
Для света мрак пещеры позабыв,
Она как бы презрела все препоны,
Кружит в лучах чудовищных огней,
И свет полночный всякой тьмы страшней.
Очарованье ужаса и пытки;
От змей исходит блеск, он медно-рдян,
Они горят в чудовищном избытке,
И в воздухе от них дрожит туман;
Как в зеркале, как песнь в едином свитке,
Свет красоты и ужаса здесь дан —
Лик женщины, с змеиными кудрями,
Что в смерти видит небо, над скалами.
ФИЛОСОФИЯ ЛЮБВИ
Ручьи сливаются с Рекою,
Река стремится в Океан;
Несется ветер над Землею,
К нему ласкается Туман.
Все существа, как в дружбе тесной,
В союз любви заключены.
О, почему ж, мой друг прелестный,
С тобой мы слиться не должны?
Смотри, уходят к Небу горы,
А волны к берегу бегут;
Цветы, склоняя нежно взоры,
Как брат к сестре, друг к другу льнут.
Целует Ночь — морские струи.
А землю — блеск лучистый Дня:
Но что мне эти поцелуи,
Коль не целуешь ты меня?
* * *
Иди за мною в глубь лесную,
Туда где сумрак голубой,
Тебя я нежно поцелую,
И мы смешаемся с тобой.
Фиалка ветру там вверяет
Свои душистые мечты,
Вздыхает, как ей быть, не знает,
С такой четой, как я и ты.
РОЖДЕНИЕ НАСЛАЖДЕНЬЯ
При созидании Земли,
Там в Небесах, вдали, вдали,
Божественное порожденье,
Средь нежных звуков, Наслажденье,
В мелодии безумных чар,
Возникло, как над влагой пар,
Что нежно вьется вдоль излучин,
Меж сосен, чей напев так звучен,
Над зеркалом лесных озер,
Откуда он плывет в простор;
В волне гармонии небесной,
Дышал тот призрак бестелесный,
Очерчен тонкою чертой,
Светясь бессмертной красотой.
АТМОСФЕРА ЛЮБВИ
Есть ласка теплой нежной атмосферы
Вкруг существа, чей вид для наших глаз
Услада. Мы блаженствуем без меры,
Мы точно в нежной дымке, в светлый час,
Когда мы с тем, кто жизни жизнь для нас.
СОУЧАСТИЕ ДУШ
В сердце сердца его я, как дух, обитал,
С ним, как с ветром родным, я цветком трепетал.
Я подслушал слова, что шептал он в тиши,
Я проник в тайники этой светлой души.
Даже то, что в словах он сказать не успел,
Лучшей частью души я подслушать умел.
И природу, и мир я сумел полюбить
Той любовью, что он, только он, мог любить.
В сердце сердца его сладкозвучный родник
Я открыл, и к нему с нетерпеньем приник.
И обилие струй, точно сны наяву,
Я на свет вывожу, в них купаюсь, плыву.
И лечу, как орел, на могучих крылах,
Между молний родных, в грозовых облаках.
ВОСПОМИНАНИЕ И ЖЕЛАНИЕ
Там, где-то, может быть, с небесными тенями
Мы разлучаемся, зовя их здесь друзьями?
Или Грядущее мы видим средь огней.
Над тусклым зеркалом текущих наших дней?
Иль как мы назовем то смутное влеченье,
Что нам велит связать обрывки сновиденья, —
И слита часть одна, все стройно в ней вполне.
Но часть еще дрожит в сердечной глубине?
ПРЕДЧУВСТВИЯ
Не будет ли сегодняшнего дня?
Зачем гляжу я в мрак того, что будет?
Вчера и завтра — то же для меня.
И новых снов день новый не пробудит.
Цветов немного на твоем пути;
Вернись же в холод сумрачного дома,
Ты прочь бежал, ты должен вновь придти,
Страдай, страдай, лишь боль тебе знакома.
ЯВЛЕНЬЕ СВЕТЛЫХ МЫСЛЕЙ
О, светлых мыслей нежное явленье.
Вы точно знак блаженнейшей земли.
Вам свита — мысли, чуждые значенья;
Так звезды между туч горят вдали,
Но тучи — миг, а звезды неизменны,
Бессменна — свита, вы же — так мгновенны.
ПОЭЗИЯ И МУЗЫКА
Как сладостно читать бессмертные созданья
Могучих гениев — и слушать в тот же час.
Как музыка звучит: чуть упадет вниманье,
В тот смутный перерыв, что застигает нас.
Врывается волной блаженное рыданье.
ГРОБНИЦА ПАМЯТИ
Где ж истина? В гробницах? Да, гробницей
Была тебе всегда моя душа:
От детских дней, страницу за страницей.
Я книгу жизни пробегал спеша.
Но в смене дней, в душе, где все — измены,
Твой мертвый лик храню без перемены.
* * *
Нет, не буди змею, — куда идти.
Она тогда, пожалуй, не узнает, —
Дозволь ей, сонной, так во сне ползти,
Пока трава ночной росой блистает.
Она ползет так тихо, что пчела
Ее в безмолвном улье не услышит,
Ни мошка мая, что приют нашла
Внутри цветка, и в полумгле не дышит,
Ни звездный свет, играющий собой,
Входящий в колокольчик голубой.
ВИНО ШИПОВНИКА
Шиповник раскрылся под нежной луною,
Я сладко упился медовым вином,
Которое феи вливают волною
В цветочные чаши, сбирая на нем.
Под дерном зеленым, в стенах, и под крышей
Пустынного Замка уснули во мгле
Кроты, землеройки, летучие мыши;
И если разлить то вино по земле,
И если с росою оно задымится,
Им что-то веселое, светлое снится,
О чем-то бормочут они в полусне.
Храните же мирно видения ваши,
Немногие феи столь новые чаши
Приносят, летая при бледной луне.