Бес рванул руками плоть на груди, гнилая кожа треснула, выпустив волну гнили и протухших яиц. На пороге церкви в корчах рождался дьявольский мотылек, сдирая чужую шкуру омерзительным коконом. Вонища ела глаза, на пол хлынули потоки слизи, гноя и переваренных потрохов. Остатки Петьки Ратова опали осенним листом, а из них поднялась сухощавая, приземистая, аспидно-черная тварь. Пламя свечей отражалось на лоснящейся шкуре, с легким хлопком раскрылись и медленно сложились за горбатой спиной два кожистых полупрозрачных крыла, испещренных сеточкой вен. С узкой, как лезвие топора, башки злобно уставились крохотные черные лупала, две дырки вместо носа с шумом тянули застоявшийся воздух, в безгубой пасти, полной острых клыков, ворочался длинный, сочащийся вонючей жижей язык. Тварь потянулась, пощелкивая костями, перебрала загнутыми когтями и довольно выдохнула:
– Ух, хорошо.
Бучила невольно отступил на два шага назад. Бес засиделся в мертвом теле, ослаб, и это давало призрачный шанс. Опаснее врага Рух еще не встречал. Виданное ли дело, чтоб демон в церковь зашел? Теперь нечистый или заберет ребенка, или низвергнется в ад.
– Изыди, сатанинское отродье! – Иона храбро перекрестил беса.
– Куда лезешь, поп? – Демон кровожадно осклабился. – Бессилен твой крест, ибо Бога в тебе ни капельки нет. Знаю, на Лукерью давненько глаз положил, еще при муже живом. Мысли твои срамные читаю, монах. За грехи твои Бог покинул тебя, пусто внутри, одна чернь, оттого вчера я в душу твою с превеликой легкостью влез. Не душа, а душонка, тряпка гнилая, мой ты теперь и она моя.
– Не слушай беса, Иона, – предупредил Рух. – Ложь – первое оружие Сатаны.
Монах беспомощно взглянул на Бучилу, губы дрогнули.
– То правда, люба мне Лукерьюшка. Исповедь ее слушал, о жизни горемычной, о муже-тиране, о надежде, о Боге. Жалел поначалу, а потом прикипел, сна лишился, только и думал о ней. Грешен без меры, и веры во мне никакой.
Поп оглянулся на Лукерью. Баба продолжала читать, словно не видя и не слыша ничего вокруг.
– Снова сопельки распустил? Ну-ну. – Рух отошел в сторону и положил волкомейку на пол. Эх, не так все задумывал, да чего уж теперь…
– Заступа? – поперхнулся Иона. – Ты… ты… должон защищать, мы тут из-за тебя…
– Ты, значит, на попятную, в грехах каяться вздумал, а мне больше всех надо? – огрызнулся Бучила. – Не, поп, так не пойдет.
– Чтишь договор, упырь? – промурлыкал нечистый.
– Чту, – сказал, как сплюнул, Бучила. Все он учел, кроме одного пустяка – противником оказался бес, демон из сраного Ада. После Пагубы между первородными вампирами и демонами полыхнула война за право властвовать над людьми, собирая обильную дань кровью и душами. Вампиры были повержены, и был подписан Договор. Отныне и навеки вампиры отказывались выступать против посланников Ада. Нарушить договор – значит подписать себе приговор. Тебя будут преследовать как бешеную собаку и вампиры, и демоны, можно убегать, прятаться, заметать следы, веками жить в вечном страхе – от расплаты все равно не уйдешь.
– То-то. – Бес направился к Лукерье колченогой походкой, оставляя когтями глубокие царапины на полу.
Рух уставился на Иону, кося глаза на пищаль.
– Чего стоишь, идиот? Заберет он бабу твою и тебя заберет.
Иона, растерянный, перепуганный до смерти, сломленный, замер с раззявленным ртом.
Демон доковылял до Лукерьи и уткнулся в невидимую стену, лапищи зашарили в воздухе, ощупывая препятствие. Рух улыбнулся. Кто умный? Бучила умный. Загодя начертил защитный круг солью, ножом из небесного железа и кровью черной козы. Последняя стена против тьмы.
Демон резко повернул морщинистую башку, глаза полыхнули багровым огнем.
– Убери!
– Ого, про круг-то я и забыл! – всполошился Бучила и бросился устранять препятствие, одарив Иону испепеляющим взглядом. – Это я мигом!
– Нравится людишкам прислуживать? – насмешливо осведомился бес.
Рух, нагнувшись смахнуть черту, застыл и парировал:
– Матушка не жаловалась твоя.
Демон глухо зарычал, крылья дернулись, когтистая лапа молниеносно сцапала Бучилу за горло.
– Повтори. – Бес притянул жертву, и Рух едва не сблевал от тухлой вони из черного рта.
– Лапы убери, хвостатый. – Бучила одной рукой раскрыл когтистую хватку и внутренне возликовал. Бес, промыкавшись в мертвеце, и правда здорово ослабел, можно с ним справиться, если б не договор…
– После поговорим. – Бес нехотя убрал лапу. – Круг убе…
Демон опрокинулся рылом вперед, наткнулся на невидимую стену и упал на колени. Позади белела перекошенная морда Ионы, огревшего беса со всего маху серебряным распятием между крыл. Священник был страшен – расхристанный, обезумевший, злой, волосы на голове встали дыбом, борода растрепалась. Раскалившийся крест с грохотом выпал из рук.
– Пищаль тащи, полудурок! Пищаль! – заорал Рух, откатываясь в сторону. Бес ревел от боли и ярости.
Иона опомнился, мелко семеня, сбегал к дверям и вернулся с волкомейкой в дрожащих руках. Огнебойную науку монах усвоил сполна. В пламени раздуваемого фитиля на миг высветились налитые кровью глаза. Зашипело, слепящая вспышка высветила иконы. Беса швырнуло, размазало по стене, он истошно завыл, барахтаясь на полу и раздирая когтями рваные раны. Серебро беспощадно прожигало нутро.
Бучила чудом ушел от картечи и глянул через плечо. Лукерья продолжала читать, заткнув уши и раскачиваясь как пьяная. Иона клацал серпентином, забыв о перезарядке, и что-то орал. Ну точно дурак, значит, далеко по церковной части пойдет. Бес дымился и полз к высаженным дверям, Иона, впав в неистовство, догнал его в три огромных прыжка, перехватил волкомейку за ствол и принялся херачить демона прикладом по чем попало: трещали сломанные кости, повисло порванное крыло, волочась по полу скомканной тряпкой. Бес отмахнулся, Иона отлетел пушинкой, шмякнулся со всего маху и тут же вскочил, сплевывая повисшую на подбородке кровь. Берсерк драный. Монах, потеряв пищаль, испустил яростно-писклявый боевой клич и с разбегу прыгнул бесу на спину ногами вперед. Бучила лишь руками всплеснул. Во дает, совсем озверел! И откуда взялось? В тихом омуте…
Демон полз к выходу, подтягиваясь передними лапами, стремясь убраться в стылую темноту, найти берлогу и зализать страшные раны. Уголья глаз на миг зацепились за Руха, и бес умоляюще прошептал:
– П-помоги…
– Ага, уже бегу, – ухмыльнулся Бучила.
– Договоррр…
– Подотрись договором своим. Он мне не велит рога тебе обломать, а другим-то пожалуйста.
Иона вооружился массивным подсвечником, размахнулся, но подступивший Бучила перехватил руку. Поп дернулся, заворчал, попытался ударить вампира свободным кулаком и резко остановился, в глазах появилась осмысленность, смывая кровавую пелену.
– Ты отдохни, не силуй себя, – вкрадчиво улыбнулся Бучила. – Беса просто не взять – всего истыкай, на части порви, все одно оклемается.
– И чего делать? – заорал обуреваемый жаждой убийства Иона. Теперь настоящий воин Христов.
– А ничего, есть тут у меня умельцы одни, – подмигнул Рух.
Бес переполз через порог, подтянул отказавшие задние лапы и тяжело свалился с паперти вниз мешаниной обожженной плоти, сломанных костей и порванных крыл.
Бучила вышел следом, брезгливо обходя подтеки черной, дурно пахнущей крови, и свистнул в два пальца. В темноте, среди угрюмых надгробий, проявились низкие тени. Фигуры поплыли в полосах промозглого хмельного тумана, превратившись в хмурых неразговорчивых домовых, увешанных оружием с ног до головы. Рух узнал вредного Мирошку и того, второго, чье имя совсем позабыл. Домовых было больше десятка.
– Вот теперь тебе будет заноза в заднице, саженной длины, – посочувствовал демону Рух. Бес сдавленно зарычал, силясь подняться на подламывающихся руках.
Из толпы домовых степенно вышел Авдей Беспута со свертком в руках, поглядел на беса и пробасил:
– Этот, что ль?
– Этот, – кивнул Бучила. – Племяша твоего загубил и ребенка украл.
– Хорошо. – Авдей бородой указал своим. – Забирайте, ребяты.
Бес вскинулся, заорал, готовясь подороже продать свою жизнь, но битвы не вышло. Домовые заработали увесистыми резными дубинками, сильные удары бросили демона ниц. Молчаливые коротышки подхватили жертву под руки и потащили за церковь.
– Моя воля, я б его неделю на куски распускал, – пожалился Авдей.
– Времени нет, – развел руками Бучила.
– Уговор есть уговор, – Авдей недовольно запыхтел. – Натешиться не даешь. На, твое.
Он бросил сверток, Рух поймал на лету. Ткань развернулась, приоткрыв сморщенное личико подменыша.
– Забавная какая зверуха, – сказал Авдей. – Всего на денек ты мне ее на сохранение дал, а я как к родному душой прикипел. Ножиком тычу, а он ножками сучит и улыбка до самых ушей. Ну бывай, Заступа, некогда мне.
Главный нелюдовский домовой вразвалочку скрылся во тьме. Иона дернулся было за ним, но Рух удержал, шепнув на ухо:
– Не стоит на это смотреть, досталась падле самая поганая смерть.
– А это и правда бес? – голос Ионы дрожал. – Ни рогов, ни копыт, ни поросячьего пятака.
– Много ты понимаешь, – обиделся Рух. – Бесы с рогами и копытами только в книжках твоих, потому как ни один пачкун бумажный живого нечистого в глаза не видал. А ты зрел, за это мне спасибо скажи.
Он увлек монаха в церковь, звезды блекли, небо на востоке, за изломом черных лесов, пронзила светлая полоса. Свежий ветер, ворвавшийся в храм, разогнал вонь серы, горелой плоти и протухшей воды. Лукерья завалилась на бок в охранном круге и молилась почти неслышно. «Ну вот, теперь точно вдова», – неуместно подумал Бучила. Его немножко трясло, ноги подкашивались. На погосте истошно выл и визжал раздираемый по косточкам бес. Так кричат, если шкуру сдирают живьем или льют на темечко кипящий свинец. Домовые мастера в таковских делах, не дай боже им когда дороженьку перейти, лучше заранее руки на себя наложить. Село полыхнуло собачьим воем, лаем и скулежом. В Нелюдово нынче выдалась беспокойная ночь.