Фальк потряс головой.
— Жалость какая, я думаю, она пришлась бы тебе по душе. Она мне очень во многом напоминает — напоминала — тебя. Иногда я даже беспокоилась, что она, даже не знаю… немного скучная, что ли. Что она была единственным, что стояло между Люком и его великими идеями. Но нет, я была не права. Она была такая спокойная и такая умная девочка. Именно то, что ему было нужно. Когда мой сын витал в облаках, она была ему опорой. Она и ты. — Склонив голову набок, Барб окинула Фалька долгим, печальным взглядом. — Нужно было тебе приехать на свадьбу. Или еще когда. Нам тебя не хватало.
— Я… — Он хотел было сказать, что его не пускала работа, но лицо у Барб было такое, что слова замерли у него на языке. — Если честно, я не был уверен, что мне будут рады.
Барб Хэдлер в два шага пересекла кухню, которая когда-то принадлежала ей, и крепко обняла Фалька. Она сжимала его в объятьях, пока он не почувствовал, как где-то глубоко внутри него что-то начало расслабляться.
— Тебе, Аарон, в моей семье будут рады всегда, — сказала Барб. — Никогда не позволяй себе думать иначе.
Она отступила и на мгновение вдруг стала прежней Барб. Сунула ему в руки две дымящиеся кружки с кофе, а библиотечные книги — под мышку, и кивнула в сторону задней двери с решительным видом заправского матриарха.
— Давай-ка отнесем это моему мужу, и я скажу ему — хочешь разобрать этот дом, придется тебе прекратить прятаться в амбаре и сделать это самому.
Фальк вышел вслед за Барб на ослепительное полуденное солнце. Чуть не обварился кофе, переступая через валявшуюся на земле детскую крикетную биту.
Так вот какой могла бы быть моя жизнь, подумал вдруг Фальк. Детские крикетные биты и кофе на деревенской кухне?
Он попытался это себе представить. Работа в полях бок о бок с отцом в ожидании момента, когда тот, пожав ему руку, передаст ему бразды правления. Субботние вечера во «Флисе» в компании Люка, проводимые в наблюдениях за женской половиной населения, пока, наконец, взгляд не остановится на одном-единственном лице. Скромная, но красивая деревенская свадьба; девять месяцев спустя — первый ребенок. Еще через год — второй. Роль отца вряд ли далась бы ему легко, он это знал, но он бы старался. Со своими, говорят, все иначе.
Его детишки дружили бы с сыном Люка, без вариантов. Да, им всем пришлось бы пытать удачи в этой богом забытой сельской школе. Зато в их распоряжении были бы акры и акры земли, где они резвились бы на просторе сколько душе угодно.
Дни в полях тянулись бы долго, конечно, но домашние вечера были бы полны тепла и шума, хаоса и смеха. И любви. Кто-то ждал бы его за порогом, и светилось бы окно на кухне. Кто бы это мог быть? — подумал он. Элли? И тут же сотканный им образ начал тускнеть. Если бы она осталась в живых. Если бы он не уехал. Если бы все было по-другому. Сплошные фантазии. Упущено слишком много шансов, чтобы у этой картинки была хоть какая-то реальная основа.
Фальк выбрал жизнь в Мельбурне. И это счастливая жизнь, подумал он. Ему нравилось гулять по улицам среди людей и знать, что ни одна живая душа его не узнает. Нравилась работа, где нужно напрягать мозги, а не спину.
Где-то теряешь, где-то находишь. Такова жизнь. Может, каждый вечер его и ждала только пустая, темная квартира, зато ничьи любопытные глаза не наблюдали за каждым его шагом. Его соседи не обсуждали его жизнь, не распускали слухов о его семье и не угрожали ему самому. Не оставляли мертвых животных у него на пороге — они оставляли его в покое.
Он знал об этой своей привычке держать людей на расстоянии. Редко кто переходил из разряда знакомых в разряд друзей. Это, наверное, к лучшему, а то вдруг еще кто из них вдруг всплывет, белый и раздувшийся, на расстоянии броска камня от его родного дома. И да, каждый день он тащился на работу в общественном транспорте и проводил большую часть времени под искусственным светом офисных ламп. Но, по крайней мере, его жизнь не зависела полностью от капризов погоды. По крайней мере, пустые небеса не способны толкнуть его за грань отчаяния, когда ружье для отстрела кроликов вдруг начинает казаться ответом на все вопросы. Может, Люка и ждал вечерами свет в окошке, но через эти самые окна что-то проникло в его дом, что-то, порожденное этим злосчастным, отчаявшимся местом. Что-то настолько темное и страшное, что оно навсегда погасило этот свет.
Когда они обнаружили Джерри у одного из амбаров, настроение у Фалька было хуже некуда. Джерри просто неподвижно стоял, опершись о метлу. Заметив их, он явно удивился. Бросил нервный взгляд в сторону жены.
— Не знал, что ты приехал, — сказал он Фальку, когда тот вручил ему одну из кружек.
— Он помогал мне там, в доме, — ответствовала Барб.
— А. Ну да. Спасибо, — голос у Джерри был какой-то неуверенный.
— Дел там еще полно, если ты вдруг решишь перестать валять дурака здесь, — Барб чуть улыбнулась. — Ты тут, похоже, продвинулся еще меньше, чем я.
— Я знаю, прости. Оказалось, это тяжелее, чем я думал. — Джерри повернулся к Фальку. — Я подумал, пора нам это принять.
Он посмотрел в сторону дома.
— Слушай, может, там есть что-то, что тебе нравится? Фотографии? Что угодно? Мы будем рады.
Фальк и вообразить не мог, как можно захотеть забрать что-либо из этого кошмарного дома в свою собственную жизнь. Он потряс головой.
— У меня и так все есть. Спасибо, Джерри.
Второпях он отпил огромный глоток кофе и чуть не поперхнулся. Ему отчаянно хотелось убраться подальше от этого места. Скорее бы уже Барб ушла и оставила их с Джерри вдвоем.
Вместо этого они все втроем молча пили кофе, глядя на горизонт. В отдалении виднелась ферма Дикона, приземистое строение, уродливо расползшееся по склону холма. Он вспомнил замечание бармена относительно того, что ферма должна перейти к его племяннику.
— Что вы собираетесь делать с этим местом? — спросил Фальк.
Джерри и Барб взглянули друг на друга.
— Мы, в общем-то, пока не решили, — сказал Джерри. — Нам придется его продать, наверное. Если получится. Положим деньги в банк, для Шарлот. Может, придется снести дом и продать одну только землю.
Барб издала тихий протестующий звук, и Джерри посмотрел на нее.
— Да, я знаю, дорогая, — в его тоне прозвучала нотка обреченности. — Но я просто не знаю, кому из местных захочется тут жить, после всего-то, а ты? На чужаков тоже рассчитывать не приходится — я что-то не вижу очереди из желающих сюда переехать.
— А Дикон или Доу, случайно, не предлагали объединить силы? — спросил Фальк. — Выставить оба участка единым лотом в расчете на азиатских инвесторов?
Барб повернулась к нему; на ее лице было написано отвращение:
— Этой парочке мы бы и пятидолларовую купюру за десятку не продали, а уж сговариваться с ними и вовсе не собираемся. Правда ведь, Джерри?
Ее муж потряс головой, но Фальк заподозрил, что у него были более реалистичные представления о состоянии рынка собственности в Кайверре.
— Тридцать лет мы не видали от них ничего хорошего, кроме плохого, — голос Барб постепенно повышался. — Соседи, называется! Ты знал, что Мэл по ночам, бывало, изгородь передвигал втихаря? Будто мы слишком тупы, чтобы заметить. Тащил все, что плохо лежит. И я знаю, это он сбил тогда собаку Люка, сколько бы он это ни отрицал. Ты помнишь?
Фальк кивнул. Люк очень любил ту собаку. Ему было четырнадцать, и он, не скрываясь, плакал у тогда дороги, держа на руках обмякшее тельце.
— А когда он был помоложе, дом у него вечно был полон молодых отморозков из города, в любое время дня и ночи, помнишь, Джерри? Пили и разъезжали повсюду, грохоча, на своих пикапах. И еще музыку делали погромче, а ведь знали, что нам с утра вставать в самую рань, иначе на ферме никак.
— С тех пор много воды утекло, дорогая, — сказал Джерри, и Барб повернулась к нему.
— Ты что, его защищаешь?
— Нет, Господи, нет. Просто говорю как есть. На большие пакости он давно уже не способен, верно? Ты это знаешь.
Фальк подумал о том странном разговоре, который состоялся у них с Диконом в пабе.
— Такое ощущение, что у него что-то вроде маразма.
Барб фыркнула.
— Так это у них теперь называется? По мне, так это «зря прожитая жизнь бьет по голове злобного старого пропойцу».
Она отпила из кружки еще глоток и опять кинула взгляд в сторону фермы Дикона. Когда она заговорила вновь, в ее голосе звучала грусть.
— Кого мне было жаль, так это Элли. Мы-то, по крайней мере, могли захлопнуть дверь у него перед носом, а бедняжке приходилось с ним жить. Думаю, он любил ее на свой лад, но какой же он все-таки был злой. Помнишь верхнее поле, Джерри?
— Мы так и не смогли доказать, что это он.
— Нет, но так оно и было. Кто еще, кроме него? — Барб повернулась к Фальку. — Это было, когда вам, ребятам, было лет по одиннадцать, вскоре после того, как мама Элли сбежала — и я ее не виню, нет. Бедная девчушка была тогда в ужасном состоянии, помнишь, Джерри? Худенькая такая стала, не ела как следует. И взгляд такой. Будто настал конец света. В конце концов я пошла к ним, сказать Мэлу, что с ней не все в порядке и ему нужно что-то с этим делать, пока она не заболела от всего этого беспокойства.
— И что он сказал?
— Ну, стоило мне открыть рот, как он указал мне на дверь, чего, наверное, и следовало ожидать. Но неделю спустя наше верхнее поле погибло. Вот так, сразу, а еще накануне — ни малейших признаков, что что-то не так. Мы провели тесты, и оказалось, что кислотность почвы совершенно неправильная.
Джерри вздохнул.
— Да, такое иногда случается…
— Но оно случится гораздо быстрее, если сосед подсыплет вам на поле химикатов, — сказала Барб. — В тот год мы потеряли тысячи. Еле удержались на плаву. И поле так никогда полностью и не восстановилось.
Фальк припомнил это поле, припомнил и напряженные разговоры, которые велись в тот год за столом у Хэдлеров.
— Почему ему всегда все сходит с рук? — спросил он.