Один, в задней комнате среди игровых автоматов, Уитлэм вдруг услышал голос Люка Хэдлера, доносившийся от столика за углом. Он замер, едва осмеливаясь дышать, и стал ждать, когда Люк расскажет Джейми Салливану о школьных деньгах. Он был уверен, что это вот-вот произойдет, но тайна так и осталась тайной. Вместо этого они ругались на кроликов и строили планы на завтра, пострелять на поле у Салливана. Договорились о времени. Люк возьмет с собой собственное ружье. Интересно, подумал Уитлэм. Может, игра еще и не кончена. Пока нет.
Еще сотня долларов в игровых жетонах исчезла в автомате, и план был вчерне готов. Раз за разом он прокручивал его в голове, и план начал обрастать плотью. План был ничего себе. Не идеальный. Не наверняка. Может, пятьдесят на пятьдесят. А к подобному раскладу Уитлэму было не привыкать.
Уитлэм смотрел, как мимо него по площадке пронеслась стайка детишек, его дочь — в середине. На секунду в толпе ему привиделся Билли Хэдлер. Не в первый уже раз. Голова у Уитлэма непроизвольно дернулась, будто от шейного спазма. Каждый раз, как он думал о мальчике, его начинало тошнить. Как будто это могло что-то исправить.
Билли не должно было там быть. Уитлэм сильнее стиснул кружку в исцарапанном кулаке, пробираясь обратно к себе в кабинет. Мальчишка не должен был остаться дома. Все было запланировано. Он все устроил. Нарочно выкопал тот набор для бадминтона. Всего один намек, и Сандра бросилась к телефону организовывать приезд Билли. Если бы его дура-мать не отменила все в последний момент, Билли остался бы жив. Винить ей некого, кроме себя. Уитлэм честно старался спасти этого ребенка. Никто не сможет с этим поспорить. Он глотнул кофе и поморщился, когда горячая жидкость обожгла ему язык. Кофе жгучим комом прокатился вниз по пищеводу, оставив по себе тоскливую горечь.
Уитлэм ушел из паба с тошнотворной тяжестью в желудке и провел бессонную ночь, разбирая план по косточкам. Весь следующий день он провел, пребывая в ступоре у себя в кабинете. Карен наверняка уже обо всем рассказала. Скоро к нему придут, просто пока он не знал точно кто. Полиция? Председатель родительского комитета? Может, сама Карен? Он в одинаковой степени боялся и жаждал этого стука. Стука, который означал бы, что Карен сказала. Что уже слишком поздно. И ему не придется делать то, что он собирается сделать.
Ему не нужно было спрашивать себя, сможет ли он через это пройти. Он знал, что сможет. Он доказал это в том переулке. Тот тип сам был виноват. Вроде как он должен был быть профессионалом. Уитлэм как-то уже с ним сталкивался. Тогда он зажал его на стоянке, отнял кошелек и передал послание — путем удара по почкам. По догадке Уитлэма, в Футскрее, в том переулке, события должны были развиваться по тому же сценарию. Но тут этот тип вдруг разозлился, начал размахивать ножом и требовать больше, чем они договаривались. И ситуация вдруг стала развиваться в совершенно другом направлении.
Мужик плохо себя контролировал и, кроме, того, явно был под кайфом. Услышал слово «учитель», и это помешало ему правильно оценить физическую форму Уитлэма. Неудачный выпад ножом был блокирован приемом из регби, и они с размаху приземлились на асфальт.
Нож вспыхнул оранжевым в свете уличного фонаря, и Уитлэм почувствовал, как лезвие рассекло ему кожу на животе, прочертив теплую красную линию. Адреналин и страх смешались в его крови, когда он перехватил сжимающую нож руку. Вывернув чужую кисть, он навалился на нее всем весом, толкая лезвие ближе и ближе к груди напавшего на него человека. Тот все не отпускал нож. И все еще сжимал рукоятку, когда лезвие вспороло его собственную плоть. Учитель прижал его к земле, не давая двигаться, ощущая, как замедляется ритм крови, толчками льющейся на асфальт, и вот тот влажно выдохнул Уитлэму в лицо. Он подождал, пока мужчина не престал дышать, а потом еще целую минуту.
Слезы стояли у Уитлэма в глазах. Его трясло, и он опасался, что может потерять сознание. Но где-то глубоко внутри, под всеми наносными слоями, лежало спокойствие. Его зажали в угол, и он стал действовать. Сделал то, что нужно было сделать. Уитлэм привык к тому, что у него сердце обрывалось куда-то в желудок всякий раз, как приходилось доставать кошелек. Теперь, в кои-то веки, он контролировал ситуацию.
Трясущимися пальцами он ощупал себя. Порез был совсем неглубоким и выглядел хуже, чем оно было на самом деле. Он наклонился над напавшим на него человеком и прилежно сделал ему искусственное дыхание. Два раза. Следя при этом, чтобы отпечатки испачканных кровью пальцев могли позднее засвидетельствовать его гражданское мужество. Постучался в первый попавшийся дом, где горел свет, и выпустил, наконец, рвавшиеся наружу эмоции. Позвоните скорее в полицию. Да, ограбление. Те, кто нападал, сбежали, но пожалуйста, звоните скорее — там человек пострадал.
Когда бы потом Уитлэм ни думал об этом инциденте — а это бывало чаще, чем он ожидал, — он всякий раз убеждался, что это был акт самозащиты. Теперь ему угрожали опять, и пусть теперь это был кабинет, а не темный переулок, и бумага, а не нож, — в глубине души он разницы не чувствовал. Тот парень в переулке. Карен по другую сторону стола. Они его сами вынудили. Заставили действовать. Или он, или они. И Уитлэм выбрал себя. Закончились уроки. Опустели классные комнаты, опустела площадка. Никто не пришел и не постучал к нему в дверь. Он еще мог что-то исправить. Сейчас или никогда. Он посмотрел на часы.
Сейчас.
Глава тридцать седьмая
— Как же Уитлэм добрался до фермы Хэдлеров? — спросил Барнс, наклоняясь между передними сиденьями. — Мы же все глаза себе проглядели, просматривая записи с камеры наблюдения. Я думал, его машина ни разу не двинулась с места, до самого вечера.
Фальк достал фотографии с телом Люка, распростертым в кузове пикапа. Отыскал увеличенный снимок с четырьмя горизонтальными полосами, тянущимися вдоль борта, и протянул Барнсу вместе со своим телефоном, где были фотографии, снятые Фальком в собственном багажнике. На мягкой подкладке отчетливо виднелись две длинные полосы.
Барнс перевел взгляд с одной фотографии на другую.
— Те же самые отметины, — сказал он. — Что это такое?
— Те, что у меня в багажнике, — свежие, — ответил Фальк. — Это следы шин. Он доехал дотуда на своем чертовом велосипеде.
Уитлэм не стал никому говорить, что уезжает. Никем не замеченным он выскользнул из пожарного выхода. Компьютер он оставил включенным, пиджак — на спинке стула. Каждому понятно — ушел на минутку, сейчас вернусь.
Он пробрался в сарай, минуя ограниченное поле обзора обеих камер. Спасибо Тебе, Господи, за нехватку финансирования, поймал он себя на мысли и чуть не расхохотался над иронией ситуации. Ему хватило пары минут, чтобы отпереть ящик с патронами и сунуть несколько штук в карман. В школе имелся один ствол для контроля над популяцией кроликов, и, положив ружье в спортивную сумку, он закинул его на плечо. Исключительно на крайний случай. У Люка Хэдлера должно быть собственное ружье, пожалуйста, — мысленно взмолился он. Он же собирался стрелять кроликов с Салливаном. Но патроны? Кто знает?
Уитлэм подбежал к навесу для велосипедов. Тем утром он выехал пораньше и припарковал машину на тихой улочке неподалеку от школы. Достал из багажника велосипед и остаток пути проделал на нем. Поставил велосипед там, где, как он знал, скоро будет полно других. Спрятал на самом видном месте. Потом пешком вернулся к машине, приехал на школьную стоянку и выбрал хорошее местечко на самом виду у камеры.
Теперь он снял замок с велосипеда и уже через пару секунд катил по пустынным сельским дорогам по направлению к ферме Хэдлеров. Ехать было недалеко, и добрался он быстро. Остановился за километр от фермы и нашел заросшее кустами местечко у самой дороги. Забравшись в кусты, он ждал, лихорадочно молясь, что угадал время правильно.
Спустя двадцать пять минут он сидел все там же, весь в поту, убежденный, что упустил свой шанс. Мимо не проехало ни единой машины. Прошло еще восемь минут. Девять. А потом, когда Уитлэм уже начал приглядываться к дулу ружья, гадая, может, для него найдется и другой выход, он это услышал.
Где-то вдалеке, постепенно приближаясь, гудел мотор. Это была та самая машина, которую он ждал. Голова стала какой-то легкой; молча он вознес небесам благодарственную молитву. Ступив на дорогу, он швырнул велосипед на обочину. Встал рядом и неистово замахал руками, будто вот-вот утонет. Да так оно и было.
На какую-то ужасную секунду показалось, что пикап останавливаться не станет. Но потом машина притормозила и встала, прямо перед ним. Опустилось окно со стороны водителя, и Люк Хэдлер высунулся наружу.
— У тебя тут, похоже, неполадки?
Удар болезненно отдался у Уитлэма в локте — с такой силой он опустил набитый камнями носок на затылок Люка. Раздался хруст; Люк рухнул лицом в пыль и застыл.
Натянув резиновые перчатки, позаимствованные из школьной лаборатории, Уитлэм откинул задний борт кузова. С легкостью бывшего спортсмена он подхватил Люка под мышки и неловко забросил в кузов. Прислушался. Дыхание у Люка было неровное и прерывистое. Уитлэм поднял носок и с тем же каменным хрустом опустил его еще дважды. Почувствовал, как поддался череп. Появилась кровь. Уитлэм не обратил на это внимания. Он набросил на Люка найденный в кузове брезент, положил сверху свой велосипед. Ткнулись в борт покрытые пылью колеса.
Ружье Люка лежало на пассажирском сиденье. От облегчения у Уитлэма закружилась голова, и он, пережидая, прижался к рулю лбом. Оружие было разряжено. Ладно. Достав из кармана школьные «ремингтоны», он зарядил ружье.
Кости были брошены.
Глава тридцать восьмая
Первая перемена закончилась тридцать минут назад, и на площадке было пусто. Фальк подавил зевок, и тут зазвонил телефон. В напряженной тишине машины звонок прозвучал особенно громко, и Рако с Барнсом так и подскочили.