— Марита приходила? — спросила Милли.
— Она, представь, отправилась в «Глобус». «Секспир. Иду шмотреть Секспир», — передразнил он.
— Послушать тебя, бедняжка говорит, как Мануэль[87].
— Не обращай внимания, он же из Барселоны, — подражая Бэзилу Фолти[88], сказал Джек, но вышло хуже обычного. — Странно, она вроде бы бегло говорит по-английски, но ничего не разберешь. Плохой слух. Сейчас дождь моросит, так что ей, наверно, спектакль не понравится. Зато она хотя бы не тусуется со всякой швалью. И не таскается по магазинам.
— Поставь «Noir Desir», — попросила она. — До чего мне надоела Англия! Просто обрыдла.
Они открыли для себя группу «Noir Desir», когда ездили во Францию, и очень увлеклись ею. Позже солиста надолго упекли в литовскую тюрьму за то, что во время киносъемок в Литве он до смерти забил актрису, свою подружку. Очень французская история. Вопреки своим политическим взглядам, Милли была околдована опасно-порочным голосом солиста. Джеку, однако, достоинства солиста представлялись весьма сомнительными.
Послышались тяжелые звуки бас-гитары, и мужской голос запел по-французски, унося их обоих далеко-далеко.
— Давай переедем во Францию, — предложила Милли. — На худой конец просто купим там дом. Как все нормальные люди. Представляешь: мельница, луг, речушка, лошади. Давай купим, а? — в ее голосе слышалась насмешка, эхо давнишних девчачьих забав в спальне привилегированной школы. — «Мельница Милли»! Уйма земли, простор. А присматривать за хозяйством наймем местных, — Милли посерьезнела: — Они будут до смерти рады любой работе. Во Франции сейчас дикая безработица, процентов восемьдесят или около того.
— Похоже, ты имеешь в виду Сомали, — заметил Джек.
— Я имею в виду не Париж, естественно, а сельскую местность.
— Тогда моей карьере конец, — подытожил Джек и откинулся на спинку дивана.
— Какой карьере?
— Вот спасибо.
— Я лишь передразнила тебя, — проворчала Милли и, убрав подушку, прижалась к мужу.
— А фактически мы оба правы.
— Ой, прекрати! Не заводи опять свою песню. Это вообще не карьера. Это искусство.
— Да я не обиделся, — вполголоса сказал Джек и поцеловал ее в голову; от волос пахло чужими сигаретами, поездами, конторами Халла. Подкрашенная натуральной хной седина слегка золотилась. Он бы с радостью проводил с Милли целые дни.
Приникнув к его плечу, она сказала:
— Я не исключаю, что рано или поздно вся экосистема найдет способ отторгнуть нас. Как пораженные смертельным вирусом антитела. Мы же норовим захватить все вокруг.
— Угу.
— И никогда не знаешь, чего от нас ждать. Страшно подумать. Даже не сознавая того, мы разрушаем все нежное, тонкое — такие уж мы самонадеянные наглецы. Мне начинает казаться, что я зря потратила лучшие годы жизни.
Джека обрадовало признание жены: в отличие от него, Милли редко жалеет о чем бы то ни было, а тут вдруг разжалобилась, да как! Не надо только путать сожаление с горем. Перед ним всплыл абсолютно пустой экран аппарата ультразвуковой диагностики, черный, застывший. И уже пять лет такой!
— Уверен, Милл, что ты потратила их не зря, — подчеркнуто строгим, но неубедительным тоном произнес Джек.
— Я тут бьюсь за сухие биотуалеты, а в это время проклятая сибирская мерзлота берет и тает! — Милли в отчаянии откинулась на спинку дивана. — С тем же успехом можно торговать дамскими сумочками.
— Ага, из лучшей итальянской кожи, с неброскими молниями.
— Питаться одной морковью, — продолжала она. — Все мои деньги отдать Фонду по борьбе с нуждой. А жуткие полноприводные джипы сжечь вместе с ублюдками-водителями.
Джек пристально разглядывал пивную банку; его внутренне передернуло от словечка мои: «мои деньги», — но виду он не подал.
— Жизнь никогда не оправдывает ожиданий, все складывается не так; чудно. Но ничего страшного — в конце концов привыкаешь и к безрадостной жизни.
Джек даже не успел осознать, что слетело у него с языка; особенно поразило слово «безрадостный». Прихлебывая пиво, он силился вспомнить, употреблял ли он это слово прежде хотя бы раз.
Милли потрепала ему волосы, густая прядь упала на глаза.
— Ты когда последний раз стригся? Нет, извини, спрошу иначе: когда ты последний раз причесывался? Слушай, а клево получилось! С ума сойти!
Резким движением головы Джек откинул со лба волосы:
— Знаешь, я вот что подумал: если я с виду смахиваю на Бетховена — чем черт не шутит, может, и моя музыка будет смахивать на его сочинения.
— Что ж, еще не поздно, — отозвалась Милли, глядя в окно на парк. На улице моросил дождь, в комнате было душно. — А может, и поздно.
— Это жестоко, — запинаясь, выдавил Джек.
— Необходимо дать народу право на истинно демократическое мнение, а не манипулировать людьми.
— Ты имеешь в виду тех людей, которые, по твоим же словам, не должны вторгаться в поместье твоих родителей? Или существует несколько разновидностей людей?
Милли пропустила его реплику мимо ушей; Джека разбирала злость, но она вдруг сказала:
— Роджер взял машину Клаудии и на Примроуз-Хилл разбил ее в хлам. А сам отделался лишь головной болью. Пьян был в стельку.
— Роджер разбил ее машину?
— Ну да. Клаудия мне сказала.
— Когда?
— Когда я ехала в поезде. Она мне позвонила.
— А мне сегодня никто не звонил, — сказал Джек. — Кроме одного типа, который пытался втюхать чудодейственное средство для пропитки древесины. Знает, небось, что я — сухостой, — добавил он, удивляясь убогости собственной шутки. До зарезу хочется выяснить, с каким счетом закончился матч; наверно, поэтому он и не может расслабиться, решил Джек.
— Ты что, вообще не выходил из дому?
— Только я собрался прогуляться по Хиту, как из-под земли вырос какой-то хмырь и стал наяривать на флейте Скотта Джоплина[89]. Я немедленно нырнул — именно нырнул — обратно, от греха подальше.
— Значит, ты ничего не купил на ужин. — Милли устало прикрыла глаза. — И даже Мариту не попросил.
— Да, не купил, — подтвердил Джек, хотя на самом деле ужин просто вылетел у него из головы. — Решил, что закажем мясо или рыбу с карри.
— Мы уже ели карри в пятницу.
— Ну и что? Индийцы каждый день карри едят, — буркнул Джек, пытаясь устроиться поудобнее на громоздком диване.
— Сиди спокойно, не толкайся, — сказала Милли и после короткого молчания спросила напрямик:
— Забыл купить еды?
— Не то чтобы забыл. Просто утратил чувство времени. Не соображал, который час.
Джек слез с дивана, чтобы сменить диск. «Noir Desir» сейчас не к месту: чересчур мрачен. Он охотно послушал бы «Fratres» Пярта, но Милли увидела, какой диск он выбрал, и попросила поставить «Мать с атомным сердцем»[90]: эта музыка сразу переносит ее в юность, объяснила она. Джек возражать не стал; ему всегда нравилась у «Пинк-Флойд» ярко выраженная линия баса, определяющая всю гармонию.
Милли закрыла глаза.
— «Суон энд Эдгар»[91], — мечтательно проговорила она. — Мы ходили туда за обновками, когда жили одни в наших квартирах в Бэйсуотере. А теперь родители их даже не сдают — не видят смысла; вот глупость-то! Они приезжали бы к нам гораздо чаще, если бы могли здесь расположиться на какое-то время. Мама, между прочим, считает, что нам надо посадить айву.
— Не согласен, — возразил Джек, игнорируя предложение тещи. — У нас масса места.
— Чего-чего масса?
— Навряд ли они приезжали бы чаще, даже если б их ждал здесь отдельный коттедж, — вот я о чем.
— Просто ты все время дома, и они не хотят тебе мешать.
«Чушь собачья» чуть было не сказал Джек, но удержался. От выпитого виски Милли начала тянуть слова, особенно гласные, — типичная для английской знати манера. Когда она звонит родителям в Гемпшир, ее речь тоже мгновенно меняется. Лондонский выговор бесследно улетучивается. Столь же разительная перемена происходит с нею после нескольких дней в родном поместье: землистый цвет лица, типичный для жителей столицы, исчезает, уступая место здоровому румянцу. А Джек порой чувствует себя перманентно больным. Грандиозные хроматические пассажи у «Пинк Флойд» уже звучали пианиссимо, как вдруг на улице послышался вой, который тут же запечатлелся в голове Джека в виде своеобразной вышитой каймы. Человек обычно не сознает, что обладает хорошим голосом, чего, увы, не скажешь о людях безголосых.
Если Кайя упорно выслеживает его, травит, точно охотник зайца, и, пользуясь знакомством с Говардом, подбирается все ближе, ему необходимо продумать, что сказать Милли, прежде чем Кайя нанесет удар. Как там выразилась девица, звонившая из конторы по обработке древесины? Не исключено, между прочим, что она работает на целую преступную группу… А, превентивная обработка.
Джеку вдруг расхотелось сидеть на месте; надо действовать.
— А что, в самом деле, не пойти ли нам куда-нибудь поужинать? — предложил он. — Хотя бы в тот симпатичный ресторанчик на Флит-роуд.
— В четверг?
— Да, в четверг, а что?
— Мне надо просмотреть почту, — сказала Милли, не двигаясь с места.
— Опять?
— Я ее смотрела в обед. А после поездки в Халл еще не открывала.
— Сейчас закажу столик, — вызвался Джек, ища глазами телефон.
В ту же минуту раздался звонок, и они рассмеялись. Милли взяла трубку, лежавшую рядом на диване, под журналом по садоводству, улыбнулась, но улыбка вдруг сменилась тревогой:
— О, Боже, да, конечно, Доналд, он здесь. — И, обернувшись к мужу, взволнованно сказала: — Что-то случилось с твоей мамой, Джек.
Он нахмурился, сердце на мгновение замерло, потом гулко забилось, будто в комнату вошел леопард. Звонил отец. Милли убавила звук стерео — «Пинк-Флойд» как раз исполняли модуляцию на большую сексту. У Джека перехватило горло.