В запертой ванной всегда душно, всегда мало пространства, всегда зеркало, всегда бритва на полочке, всегда вода, всегда запах мыла и прочего (когда у нас была смежная с туалетом). Вот зеркало, вот зеркальный потолок, вот белая пена и высовывается, обтекает, блестит розовенькая ножка, поднимается… Сколько-сколько раз хотелось увековечить этот момент! наплевать хочется на всё, это одна красота и нет больше ничего, ничего. Сжечь «Джоконду», пусть подохнет будущий муж и детки, и каша, и овсянка, и сестра-школьница, и все пойдут в канализацию.
Если ты хочешь, ты довольна, если не хочешь – умираешь.
Бес уже перестала кричать, сама помогала своей мучительнице, пригласила её, готовая разорвать себя пополам. И вот она пришла, и вот они состыковались, и как иглой прошло, но за ними наблюдали.
В дверях мать.
Хотелось умереть иногда, покончить с собой, много раз… Именно – много раз! Но по натуре я наверно оптимистична – так сказать, воля к жизни, интерес к событиям, поиск наслаждений… Помню, как всё суицидальное вдруг исчезло. Мы катили на машине – я, Лаура, Кейт и… уже забыла как звать эту девушку, маленькую, но чрезвычайно слащавую… Все в обкурке, эта слащавенькая раскуривает какую-то дрянь – одну за одной – и говорит, что не «прошибает»… Лаурита мотает рулём и ногами – большая сила в этих тормозах – я то бьюсь об боковое стекло, то подскакиваю вперёд, а слащавенькую крошку капитально притиснула крупногабаритная Кати… даже кровавый насморк… И вот – несколько мгновений, которые я помню как фотографию – такие же весёлые девочки так же летят «за стольник», только пошикарнее – «Порше». Прямо в лоб. Тут я подумала, что меня убьют, хотят убить. Специально. Эти милашки оказались вдруг незнакомыми и коварными. Нас как-то удачно занесло – все опять треснулись в стекло, а «Порше» прочертил по правому боку и скрылся. Надо сказать, что сажая меня к себе по дороге в университет, они кричали: «Можно тебя подснять?!» И теперь я иррацинально боялась, что меня действительно «подсняли» – завезут куда-нибудь в переулок и начнут насиловать как мисс Кроули… Эти-то подружки-однокашки! Я вцепилась в куртку Лауры – всех это крайне развеселило – я тогда вцепилась ей в горло!.. Своими длинными мускулистыми ножищами она умудрилась ударить меня в живот, а потом выкинули на мостовую… На следующий день мы помирились, конечно.
Мать Бес исчезла.
Там шум. Здесь раййй. Последний крик. Там отголоски. Здесь ничего. Здесь нет. Только губы. Сейчас!! Бес принялась за них пальцами. Скользкие, продавливающиеся как пиявки, сосущие, зовущие, мерзкие. Бес водила по ним пальцем, каждое разглаживание наполняло её тело свинцом, она замирала, умирала, очнувшись плакала и снова касалась самого… И никто – она, безумно тереть, соскальзывая в рот, грубо хватать и драть… Затихла… Теперь как засыхающая рыба, захватывая, но не проглатывая воздух, приблизилась ртом… Раздавленные пиявки? Борьба с магнитным отталкиванием? Первое касание…
«Я пошла», – последняя деталь – майка (моя). Свесила волосы. Это всё. Губы. Ещё разок. Мать в дверях. «Беth?» Наклонилась. Спасибочки. И после этого такая нежность! Трык-трык джинсами, как только… Мои джинсы-то. Незабываемый взгляд мамочки.
Hi!
Ушла к себе. Снова плачет.
(Почему?) Bye! (может ещё?!)
ЕЩЁ!!!
Вернулась.
Дай мне.
Мама смотрит. Они. Пиявки! Джинсы, розовые, свет, стоп, кровь, белый… рыбы! осколки! всякие чёрные осколки везде! всякая плоть! всё движется…
Again, kid.
Мамма. Хлопнув дверью, выскочила из дома.
Ка-а-а-ж-ждая… до-о-ля-ля секу-у-унды-ы…
Светает, мэм.
На крик прибежали соседи. (Из газет – это что-то невероятное!) «дикие вопли и кавардак…»
Миссис Спенсер, зайдя в спальню, не увидела дочь, изломанную на полу в крови. Всё цело, только раскидано, даже столик опрокинут… Каким-то дымом пахнет, сигаретным и ещё каким-то… в телефоне очень громко гудит… полиция?!. Брызги на кровати. Кровь словно какая-то каша на шёлке. Отец увидел голую дочь в журнальной позе… Фотографы, вспышки… только с завёрнутой ногой, разорванным горлом, другими рваными ранами, самая лучшая из которых по спине вглубь ягодиц, на животе как от ногтей… Всё это – чьи-то трусики, чьи-то окурки, чья-то юбочка, чья-то несмытая жидкость в унитазе, на постели, осколки, слюна, заколка…
«Опять эта голосистая маленькая Бетси! – улыбаясь в полусне облизывался жирный сосед Хэнк. – Я бы её удушил, чтоб не терзала своими смешками мой мешок с кишками! Посадят, а то б удавил».
Теперь она, Бэтси, не маленькая и молчаливая. Просто лежит, не думает.
А что Элен – она успела быстро наглотаться! Вцепилась таксисту в волосы, кусалась. Два здоровенных дяди, таксист и полицейский, очень смущаясь, что их кусают по дороге в «обезьянник» такие сочные губки, тащат под руки эту Элен в джинсах и майке Бес. Решётка, чуть моргающий свет, она сидит на бетоне в углу, расставив ноги… В другом углу две проституточки, лет по 16. Её, наверно, посадили бы за убийство, но утром её нашли задушенной, с изуродованным лицом и гениталиями. Девушки молчат (их личности уже установлены; они были в одном военном лагере для подростков – не выдержали дисциплины и вместо лагеря обитали на ближайшем пляже), но неужели они били каблучками её лицо, вонзали их в ягодицы, душили нейлоном?.. Нет!
Молчат девушки. А что сказать? Что тут скажешь? А кто, вы думаете, рассказал вам эту интим-историю?
Велосипедная прогулка
Но ты не сможешь отпустить
на волю,
но ты не сможешь подарить
свободу,
но ты не сможешь приручить
навеки,
чтоб не кончался горизонт
повсюду…
В летних сумерках чувствовалась горечь, приятная и острая – такая бывает после короткого дождя, когда высыхающая на солнце трава пахнет в сто раз сильнее, чем обычно; эта горечь улавливалась не обонянием, время от времени она просто возникала внутри, отчего сердце на секунду сжималось, а потом начинало биться неровно и нервно.
Сидеть дома с таким ощущением было невыносимо. К тому же я прекрасно понимала, что означает эта внезапная горечь. Так бывало со мной уже не раз, и следом за ней неизменно наступало полнейшее равнодушие к жизни, которое, если его вовремя не перебить, легко могло бы иметь самые неприятные последствия. Но, к счастью, всякий раз я знала, что нужно сделать.
Велосипед был не мой, мне оставил его на время своего отъезда один старый знакомый. Сказал: будет, мол, нечем заняться, или вдруг грустно станет – покатаешься, мозги проветришь. «Надеюсь, за полгода в Штатах я куплю себе такой же, даже намного круче» (что-то про карбоновые рамы и три десятка скоростей), – добавил он, глуповато улыбаясь.
И ведь действительно, срабатывало: даже в разгар очередного приступа вселенской тоски, стоило только выехать за город, хорошенько разогнаться… Сразу видится клип моей любимой группы Queen: молодые англичанки, этакие эмансипе леди Годивы, катят с ветерком… их много… Иногда даже вспоминается немецкий фильм про взрослеющую девушку, получившую первый оргазм при поездке на велике… Но вообще-то для меня в этом велотрипе нет почти ничего эротического, больше чего-то простого, и в то же время неописуемого, сложного, какой-то неповседневной тайны: какой русский не любит быстрой езды!? Только я вот не очень русская, да и коротенькую клетчатую юбочку с цепочкой на боку я тогда ни за что б не надела…
Тогда в нашем городке встретить велосипедиста (а тем более велосипедистку) было большой редкостью, разве что проедет мужик на драндулете: в длинном плаще и резиновых сапогах, с примотанной к рамке удочкой… Это не шмыгающие через каждую минуту девочки в лосинах (по теперешней моде уже без юбочек), в перчатках, очках и наушниках, и почти всем тем же самым экипированные мальчики!..
«I want to ride my bicycle, I want to ride it where I like…»
Но, может, я и не вышла бы из дома с велосипедом. Так и осталась бы лежать на широкой кровати, безучастная ко всему, глядя в потолок или в книгу, что казалось мне занятиями практически равноценными. Или, набрав первые несколько цифр одного очень важного для меня телефонного номера, останавливалась бы в раздумьях, сбрасывала, а через минуту набирала снова. Однако были у меня кое-какие дела, которые, как ни странно, даже сумеречный мой сплин не смог отодвинуть на второй план. Тем более, что всё это между собой взаимосвязано…
Поэтому, будоража соседей, я прогрохотала вниз внушительного вида «изобретением». На улице в лицо сразу же бросился порыв сухого ветра. Вечер, притворившийся благостным и прохладным, по ту сторону оконной рамы оказался душным и неприветливым – если б не велосипед, тащиться на другой конец города расхотелось бы мгновенно. Но именно туда влекло меня моё важное дело, а если точнее – подруга, с которой тысячу лет не виделись.
Аринка – странно сказать! – капитан ФСБ, контрразведчица, спортсменка, комсомолка, брутальная, можно сказать, красавица (в отличие от миниатюрной, неспортивной, скромной и… стильной меня) – целых два года пропадала в дебрях венесуэльских джунглей (!) и теперь приехала на несколько дней в родной тихий городок отдохнуть. Такую встречу откладывать нельзя, несмотря ни на какие причуды моего эмоционального фона.
Отбросив хандру и уже с удовольствием предвкушая поездку с ветерком, вспорхнула на велосипед с грацией, которую наверняка оценила бы, будь она жива, «божественная Изадора» (созвучно имени настоящей богини: Изида!), и направила его в северную сторону города, туда, где за уходящей в бесконечность лентой главной улицы, казалось, не было больше ничего.
Я верю – он появился не случайно. Я теперь знаю, что если бы мы не встретились именно тогда и именно так, я разыскала бы его каким-то другим способом. Любым. Потому что он стал частью меня гораздо раньше, чем я увидела его.