– На что ты намекаешь?
– Ты хочешь видеться с ней и дальше, так?
– У меня есть на это право, – говорит Фрэнк, ставя стакан на столик. – Бабушки и дедушки имеют право видеть внуков.
Мне нравится такое развитие беседы. Это весело.
– Не всегда, – говорю я.
– На что ты намекаешь, Адам? Говори прямо. Я не мальчик на побегушках с твоего завода.
– Я работаю не на заводе, Фрэнк.
Он и бровью не ведет:
– Говори прямо.
Я смотрю на отца моей покойной жены и от души надеюсь, что он чувствует, как мой взгляд впивается в его холодные, жестокие глаза. Глаза, которые всегда смотрели на меня исключительно с разочарованием и недоверием. Даже с ненавистью.
– Если хочешь и дальше видеться с Обри, – говорю я, произнося слова медленно, одно за другим, – тебе придется вести себя как приличный человек. Со мной. И с Хелен. Понятно?
Его губы сжимаются, а ноздри раздуваются. Может, его хватит сердечный приступ? Это было бы прекрасным завершением ужасного дня.
– Ты мне угрожаешь? – говорит он наконец. – Серьезно? Вот что ты делаешь, Адам? Это ты зря.
Я делаю глоток виски, и лед бьется о мои зубы.
– Я больше не собираюсь мириться с твоим поведением, – говорю я. – Моя жена мертва. Твоя дочь мертва. Я больше не обязан проводить время с тобой и с Хелен только для того, чтобы порадовать Софи. Я терпел тебя из любви к ней, но этому пришел конец, Фрэнк. Я мог бы заявить тебе прямо здесь и сейчас, что ты больше никогда не увидишь Обри. Между прочим, ей всего три года. Она бы забыла тебя так же легко, как забудет Софи.
Я выдерживаю паузу. Фрэнк молчит.
– Может, будет лучше, если она тебя больше не увидит?
– Ты свихнулся, – говорит он, и по меркам Фрэнка Флинна это очень сдержанный ответ.
– Нет, – огрызаюсь я. – Время вышло, Фрэнк. После женитьбы приходится терпеть семью жены. Но ее больше нет, и я к тебе не привязан. Забирай свою жену и уходи.
Фрэнк встает и наконец произносит то, что, как я подозреваю, он собирался сказать с самого начала.
– Ты убил Софи.
Он надеется ранить меня, но мне не больно. Я не поддамся человеку, единственная цель которого – унизить всех вокруг. Но он больше не доберется до меня. До Софи. До Обри. Хватит.
С Хелен пусть делает все, что хочет. У нее промыты мозги, но ничто не мешает ей просто взять и уйти.
– Повторяй это почаще, – говорю я. – Каждый раз, когда ты выводишь меня из себя, ты лишаешься еще одной встречи с Обри.
Входит Хелен. Я не уверен, много ли она услышала. Надеюсь, что достаточно.
Я не встаю. Я больше не собираюсь притворяться, что эти люди мне нравятся, что они заслужили хоть каплю уважения с моей стороны. Он просто мерзавец. А она – просто тряпка.
– Адам, пожалуйста, не отбирай у нас Обри, – говорит Хелен.
Я не обращаю на нее внимания.
– Я сложил кое-что из вещей Софи в коробку у двери, – говорю я, не обращаясь ни к кому из них. – Сделайте одолжение, заберите с собой.
Дом словно бы светлеет, когда за ними закрывается входная дверь. Я слышу, как Фрэнк проклинает Хелен по пути к машине, но меня это не волнует. Я иду в спальню к Обри. Она уже лежит в постели. Не знаю, что будет дальше, но чем меньше времени этот ангелочек проведет в обществе чудовищ, вырастивших ее мать, тем лучше.
26Ли
Одной летней ночи в Шелтоне достаточно, чтобы напомнить мне, почему я собираюсь жить здесь до конца своих дней.
Это мой город. Мой дом. Шелтон всегда будет моим домом, что бы здесь ни произошло.
По дороге домой я заезжаю в мини-маркет, чтобы купить кошачьего корма.
За прилавком стоит Шэннон Карсон. В старшей школе мы с ней были одноклассницами, хотя и не дружили. Она почти два года подрабатывает кассиршей по ночам, чтобы оплатить онлайн-курсы бухгалтерского учета. Я поздравляю ее, когда она рассказывает, что только что закончила учебу.
– В этом городке все поздно расцветает, – говорит она, складывая корм для Миллисент в полиэтиленовый пакет.
Не поспоришь.
– Слышала о том деле, которое тебе досталось, – добавляет она.
Все о нем слышали, думаю я.
– Да. Очень трагично.
Она выжидает, но я молчу.
– Да уж, – говорит она наконец, чтобы прервать молчание. – Здесь такого не случается.
С этим я тоже не могу спорить. Мир вокруг меняется, но мы остаемся прежними. По большей части. Кинотеатр «Скайлайн», повидавший несметное множество обрядов инициации, по-прежнему работает, совсем как в 1964 году, когда автомобилисты впервые приехали посмотреть фильм под открытым небом. Наш город – всемирная столица елок, и это не просто маркетинговый ход. Мой папа работал на лесопилке, когда ею владел Симпсон. В то время никто не жаловался на длинные смены. Когда я пошла в полицию, а позже стала детективом, то редко сталкивалась с делами, в которых не был замешан кто-то из моих знакомых. Шелтон – маленький городок. Все знают друг друга. Мы переодеваемся в футболки и шорты, стоит солнцу хоть на минуту выглянуть из-за туч, и толпимся на галечных пляжах, как делали скокомиши на протяжении многих веков. Мы не любим терять ни единой минуты лета, потому что знаем, что с конца сентября и до самой весны будем зарастать мхом.
Богатенькие приезжие из Сиэтла думают, что мы старомодны или вообще отстали от жизни.
Мысленно мы улыбаемся в ответ. Лучше быть старомодными, чем страдать от уныния, которое влечет за собой жизнь в большом городе.
Мы предпочитаем свой городок.
Я сижу дома, а Миллисент трется о мои лодыжки, когда у меня звонит телефон. Увидев, что это Фрэнк Флинн, я понимаю, что не выдержу еще одного разговора с ним. Я никогда не испытывала такой неприязни к родственнику жертвы. Но у отца Софи Уорнер удивительный талант делать самые тяжелые моменты в жизни еще паршивее. Уже девять с небольшим, и у меня есть оправдание. Я не ответила на звонок, потому что спала. Хоть это и не так. Я смотрю на телефон и жду, пока на автоответчике появится новое сообщение. Ожидание затягивается. Наверняка это будет очередная тирада.
«Детектив, – говорит он, – надеюсь, вы заняты поиском улик, доказывающих вину моего зятя. Хелен и я сегодня заезжали к нему домой. Ему хватило дерзости начать мне угрожать. Он сказал, что запретит мне встречаться с Обри, если я продолжу докапываться до истины. Держи карман шире. Фрэнка Флинна так просто не запугать. Вам нужно его допросить. С пристрастием. Хорошо было бы, если б вы могли применить к нему силу. Не заставляйте меня это делать. Просто выполните свою работу и добейтесь от него признания».
Я слышу, как плачет на заднем плане Хелен, вновь и вновь повторяя имя Обри.
Фрэнк прерывает свой монолог, чтобы обратиться к жене: «Обри здесь не главное, Хелен! Главное – наша Софи. Возьми себя в руки!»
Затем он возвращается к своему сообщению.
«Он очень странно вел себя сегодня. Не признался прямо, но наговорил всякого, что явно указывает на его вину. Сказал, что рад тому, что Софи не стало. Да, так и сказал. И вот еще что, детектив: он сложил все ее вещи в коробку и отдал нам. Как будто хотел стереть все напоминания о ней из жизни. С какой стати ему это делать, если он невиновен? Я очень надеюсь, что вы перестанете маяться дурью и закроете это дело. Вы знаете, кто убил Софи. Это был он. Перезвоните мне».
Я достаю из холодильника пиво и выпиваю его, стоя у раковины. В этом я похожа на отца. Ему тоже думалось лучше всего, когда он стоял у окна с бутылкой пива в руке.
Снаружи царит темнота. Прожекторы моего соседа освещают деревянный забор между нашими участками. Распахивается кошачья дверца – Миллисент вернулась в дом.
День выдался долгим. Практически бесконечным. Сначала морг. Потом встреча с Флиннами. Разговор с Джимом Койлом. Визит Шейлы с «Фейсбука». Звонок от Фрэнка. Я чувствую, как возрастает давление. Я не могу допустить, чтобы история Кэти Райнхарт повторилась. Я знаю, что, засыпая, буду думать о том, как подвела ее, позволив убийце избежать правосудия. Такое случается. Наверное, даже чаще, чем я думаю.
Я принимаю душ, чтобы смыть с себя химический запах морга. Вода стекает по моему телу. На запястье я замечаю узкий шрам – единственное напоминание о том случае, когда сама стала жертвой. Он появляется каждый год, когда моя кожа темнеет на солнце.
Каждый раз при виде него я отворачиваюсь.
27Ли
– Ты прекрасно знаешь, что тебе не следует работать над этим делом, Ли.
На входе в мой кабинет стоит Зак Монтроуз. В то самое мгновение, когда эти слова срываются с его потемневших от никотина губ, я понимаю, что он все знает. Но я по-прежнему уверена, что могу работать над делом. Да, я в долгу перед Адамом. Но это не главное. Я обязана добиться правосудия для Софи и для всех остальных похищенных девушек и женщин. Мне повезло, и я никогда об этом не забываю.
Личные связи не мешают – они мотивируют. Но Монтроуз считает иначе. Я вижу это по его глазам.
Я могла бы совершить обходной маневр и заговорить о его предстоящем походе к врачу по поводу ранней стадии болезни Паркинсона, но не буду. Он не упоминал об этом. Мне сказала девушка-эйчар. Не хочу ее сдавать.
И не хочу причинять ему боль.
– Почему ты не сказала, что это Адам Уорнер нашел тебя? – спрашивает он скорее разочарованно, чем сердито.
Наверное, мне действительно стоило ему рассказать. Я подумала об этом в то же мгновение, когда узнала, что пропала жена Адама Уорнера. Я просто не люблю вспоминать тот день.
Монтроуз садится на стул. Он одет в синюю хлопчатобумажную рубашку и выцветшие джинсы. В другой раз я бы посмеялась над его гардеробом. Он похож на ежевичное мороженое. Мы часто поддразниваем друг друга. Но не в этот раз. Я действительно должна была ему рассказать
– Откуда ты узнал? – спрашиваю я, глядя ему прямо в глаза.
– Столкнулся с Белиндой Стивенс в магазине, – отвечает он. – Ей следовало бы пойти в полицейские, а не в библиотекари.