Но, естественно, чуда не произошло. Меня по-прежнему окружали холодные тюремные стены, покрашенные в жуткий серо-зеленый цвет.
Я легла на лавку, подтянув к груди коленки, и ушла в себя. Слезы кончились, а я продолжала смотреть в одну точку, мыслями пребывая в другом месте. Школа, Саша, отдых на море с родителями, снова Саша, Илья на скейтборде, институтские годы, мое репетиторство у Коли, наша с Ильей свадьба — воспоминания хаотично сменяли друг друга, то медленно всплывая, то загораясь яркими вспышками, а потом исчезали, терялись, размывались… Казалось, что все это было давным-давно… Где-то в другой жизни… Или мире…
Мысль о другом мире заставила меня встрепенуться. Амулет Карла Генриховича… А если мне вдруг придет пора снова переместиться, как крест сможет это сделать, если я здесь, в этом вместилище ада, а сам он лежит на дне чемодана с моей одеждой, который я из-за продолжительной болезни так и не успела разобрать?..
Но поразмышлять мне на эту тему не дали. Неожиданно заскрежетал замок, и дверь распахнулась.
— Идемте, — скомандовал охранник.
— Куда вы меня? — испуганно спросила я, даже не двинувшись с места.
— Вас выпускают. Следователь Марджанов вам все объяснит сам. Идемте…
Когда до меня дошел смысл сказанных им слов, я вскочила и пулей выбежала наружу. На свободу. На волю.
Как же мало человеку нужно для счастья: вначале отними, что у него всегда было, а потом отдай обратно… В моем случае это свобода.
— Вы нашли преступника? — спросила я следователя, едва переступив порог его кабинета.
— Да, нашли, — отозвался тот, не отрываясь от чтения каких-то бумаг.
— Я же говорила, что это не я! — возликовала я. — А позволите узнать, кто это?..
Но лучше бы я этого не спрашивала, ибо ответ оказался убийственным.
— Ваш муж.
Земля на мгновение качнулась под ногами, и я прислонилась к стене.
— Кто? — переспросила тихо.
— Ваш муж, Болдин Илья Викторович, — деловито повторил Марджанов. — Он сам пришел к нам час назад и дал признательные показания.
— Но этого не может быть, — я на негнущихся ногах подошла к столу следователя и рухнула на ближайший стул. — Илья никого не убивал.
— На самом деле, Екатерина Андреевна, мы сразу рассматривали вашего мужа как соучастника. Но он признался, что организовал все сам, а вы даже не были в курсе. Поэтому я лично приношу вам свои извинения за причиненные неудобства и попрошу покинуть помещение, — следователь указал на дверь.
— Я хочу с ним увидеться, — я поднялась и нависла над столом. — Сейчас же…
— Вам не кажется, что вы слишком много себе позволяете?.. — следователь тоже начал подниматься.
— Не кажется, — отрезала я. — Я хочу увидеть своего мужа, — и, резко растеряв всю браваду, добавила уже почти умоляюще: — Ну, пожалуйста…
— Ладно, — неожиданно согласился Марджанов. — Идемте… Но у вас будет ровно пять минут на свидание…
Я, боясь поверить в удачу, бросилась за следователем. Мы вновь шли тем же путем, что и я некоторое время ранее, в конечном итоге остановившись у одной из камер. У ее двери дежурил безучастный ко всему охранник-полицейский.
Марджанов жестом приказал тому открыть камеру, а после повернулся ко мне с напоминанием:
— Пять минут.
Я кивнула и шагнула внутрь.
— Катя, — Илья крепко обнял меня, едва я переступила порог. — Что ты тут делаешь?
— Мне дали всего пять минут, чтобы увидеться с тобой, — я тоже вцепилась пальцами в его рубашку и прижалась щекой к его плечу.
— Значит, тебя выпустили? — с облегчением выдохнул Илья.
— Да, — я подняла голову и заглянула в его глаза. — Зачем ты это сделал, Илья? Зачем сказал, что это ты убил Романову?
— Я не мог позволить находиться в этом ужасном месте тебе, — Илья провел тыльной стороной ладони по моей щеке, а потом почти с силой притянул меня обратно к себе, заговорив быстрым шепотом: — Лучше пусть они меня накажут, чем тебя… А я как-нибудь это переживу… Тем более за чистосердечное признание мне обещали смягчить наказание…
— Но это неправильно. Мы с тобой не виноваты. Почему обвиняют нас? — я вдруг почувствовала, что снова плачу. — Ведь даже ребенку будет понятно, что все это дело шито белыми нитками… Почему не найдут настоящего убийцу?..
— Потому что этого убийцу находить нельзя, — горестно усмехнулся Илья, зарываясь лицом мне в волосы. — Неужели ты не понимаешь?..
— Понимаю… Но я так это не оставлю. Я обещаю, что сделаю все, чтобы вытащить тебя отсюда, — проговаривая все это, я действительно наполнялась решимостью, во что бы то ни стало претворить свои слова в жизнь.
— Нет, прошу тебя, не надо, — с жаром произнес Илья. — Это безумие. Пожалуйста, не лезь в это дело… Береги себя, прошу… У моих родителей есть знакомый адвокат, он обязательно что-нибудь придумает… Вот увидишь, мы выпутаемся из этого и все будет хорошо…
Я хотела ему возразить, но в этот момент раздался громкий стук в дверь, а следом голос следователя Марджанова:
— Осталось меньше минуты…
— Давай не будем тратить это время на разговоры, — Илья обхватил мое лицо ладонями, а потом поцеловал. Я отозвалась тот час, жадно прильнув к его губам.
Однако этот поцелуй отличался от всех тех, что мы дарили друг другу раньше, в нем не было дурманящей легкости и предвкушение счастья, наоборот, он был пропитан некой обреченностью и страхом. И в какое-то мгновение мне даже показалось, что это, возможно, наш последний поцелуй…
За спиной громыхнула дверь и требовательный голос Марджанова известил:
— Время вышло…
Перед тем, как расстаться, мы с Ильей еще раз тесно прижались друг другу. До безумия, до зубовного скрежета не хотелось покидать его объятия, в эти последние секунды я пыталась ухватить и запомнить все: стук его сердца, запах кожи, тепло рук…
Но Илья первый разорвал нашу близость, тихо произнеся:
— Иди… Пожалуйста, уходи… Не создавай себе неприятностей…
— Пока… — я, не желая терять ни мгновения рядом с ним, начала двигаться к выходу спиной, продолжая глядеть на него во все глаза.
Когда я уже достигла порога, Илья наконец улыбнулся и поднял руку, а потом проговорил одними губами:
— Прощай…
И в ту же секунду нас разделила железная дверь.
Оказалось, пока я пребывала в застенках казенного дома, уже давно наступило утро…
На крыльце полицейского участка меня ждали родители. Мама с причитаниями бросилась ко мне обниматься, а папа, бледный, с плотно сжатыми от волнения губами, стоял в сторонке и ждал, пока она успокоится, чтобы прижаться ко мне тоже. Они хотели отвезти меня к себе домой, но я отказалась: теперь мой дом у Ильи, и я не покину его ни при каких обстоятельствах. Тогда мама сказала, что останется жить со мной, и мне пришлось приложить немало усилий, чтобы отговорить ее. Как ни странно, но сейчас я не нуждалась ни в чьем обществе, мне просто необходимо было остаться одной. Получив от меня заверение, что буду звонить им минимум три раза в день, родители наконец от меня отстали.
Квартира встретила пугающим безмолвием, почему-то не было даже Джаса, который обычно летел навстречу, стоило лишь переступить порог.
— Джас! — позвала я, но ответом вновь была тишина.
Возникший было страх за собаку исчез, как только я обнаружила рядом с телефоном записку от Лены: «Джаса забрала себе, не волнуйся». Мысленно поблагодарила золовку, ведь сейчас я действительно не смогла бы полноценно позаботиться о псе, а у нее семья большая, дети…
Я направилась было в спальню, но застыла на пороге, не решаясь ступить дальше… Все здесь осталось так, как было перед нашим уходом на юбилей Романовой, напоминая о еще недавней счастливой жизни… Вон мой халат, переброшенный через спинку кровати… Рядом галстук Ильи, который в последнюю минуту тот решил сменить… Небольшой беспорядок в косметике на трюмо…
Я поймала свое отражение в зеркале: запавшие глаза, поплывший от слез макияж, спутанные, раскрутившиеся локоны, а главное, все то же вечернее платье, которое, так боялась, окажется не ко двору…
Знала бы, чего следует бояться на самом деле…
Я остервенело принялась срывать с себя платье, с болезненным наслаждением слушая треск не выдержавшей такого напора ткани. Будто именно оно было виновато в случившейся беде… Потом бросилась лицом на кровать и вновь начала захлебываться в слезах отчаяния и бессилия.
Не знаю, как так вышло, возможно, сказалось нервное истощение или же ночь, проведенная без сна в полицейском участке, но я сама не заметила, как уснула. Очнулась от внутреннего толчка, несколько минут приходила в себя, а потом изматывающие мысли нахлынули вновь, разрывая меня изнутри…
Пролежав так еще неизвестно сколько времени, я все-таки сделала над собой усилие и поднялась с постели.
— Хватит, — сказала я себе, — слезами ситуацию не исправишь… А Илью надо вытаскивать…
Для начала я заставила себя сходить в ванную и привести в порядок свой внешний вид, потом, также через внутреннее убеждение, вынудила себя поесть. Затем, чтобы депрессивные мысли не лезли в голову, решила прибраться в квартире. Во время этого процесса наткнулась на свой еще не разобранный чемодан, после чего, бросив уборку, принялась доставать оттуда стопки вещей, пока не нашла то, что искала. Амулет. Единственная вещь, которая напоминает мне о том, кто я есть на самом деле.
Следом я отыскала тонкую шелковую нитку и протянула ее в небольшое ушко кельтского креста. Вышла неплохое украшение, напоминающее собой обычный православный крестик, правда, чуть больше привычного размера. Я надела его себе на шею, поклявшись, что больше не расстанусь с ним никогда. Вместе с этим пришло неожиданное успокоение и уверенность в собственных силах, будто амулет взял меня под свою защиту.
«А может найти в этом мире здешнего Карла Генриховича?» — посетила меня внезапная мысль. Посетила и тут же ушла. Глупо надеяться, что я смогу за короткое время найти в многомиллионном городе человека, когда нет даже мобильных средств связи или тех же телефонных справочников. Да и не факт, что местный Карл Генрихович сможет