Мы успели еще немного поболтать о том о сем, прежде чем вернулись мои родители. После этого Маша, пообещав, что завтра еще придет, ушла.
Мама же с сожалением сказала, что их тоже выгоняют, поскольку время посещения пока ограничено. Потом спросила, что мне в следующий раз принести. Я попросила телефон, планшет и косметику.
— Мама, — вдруг вспомнила я о самом важном. — А с моими вещами не было никакого амулета?
— Ты про странный крестик, что ли? — вздернула одну бровь вверх мама. — Был. Я его тоже чуть не выкинула. Но потом решила, что сама разберешься с этой вещицой, да еще и покореженной. Все-таки крест, какой-никакой…
— Покореженный? — переспросила я.
— Ну да, трещины на нем какие-то, вмятины… Не знаю, сама потом увидишь…
Трещины? Вмятины?.. Но последний раз, когда я видела амулет, он был в отличном состоянии. Что с ним могло произойти?
— Принеси мне его тоже, пожалуйста, — немного озадаченная, попросила маму.
— Ладно, — пожала та плечами и сразу перевела разговор на более насущную для нее тему: — Тебе завтра какой бульон сварить?..
Оставшуюся часть дня я пребывала в возбужденном состоянии. С одной стороны, я была несказанно счастлива, что наконец вернулась в свой мир, с другой, невероятно волновалась перед предстоящей встречей с Ильей. На этот раз точно МОИМ Ильей. Я вновь и вновь представляла, как это произойдет, что мне следует делать и говорить. Немного пугало, что снова предстоит начинать все сначала, ведь я точно не знаю, какой Илья здесь. Похож на своих двойников или будет чем-то отличаться?..
А если вспомнить, что говорила медсестра? С ее слов, он с первых дней опекал меня и заботился. «Думали, что влюбился», — сказала она. Хоть это и было приятно слышать, но на веру принимать все-таки не стоило. Не понимаю, как можно влюбиться в бледную побитую девицу, с которой ты не только не общался, но ни разу-то и в сознании не видел? Да и где там за трубками и проводами разглядеть?.. Нет, в сказку о спящей красавице я не верила, а вот в альтруистические порывы Ильи — вполне.
Наверное, на эти темы я рассуждала бы всю ночь, не сомкнув глаз, если бы мне с подачи Сергея Викторовича любезно не вкололи некое успокоительное, ибо я «должна сейчас много отдыхать и крепко спать». Поэтому в царство Морфея провалилась почти мгновенно и проспала без снов до самого утра.
Утром же, едва открыв глаза, уперлась взглядом в того, о ком грезила накануне. Илья сидел рядом и, кажется, наблюдал за мной спящей. От неожиданности я дернулась вперед, порываясь приподняться, но Илья тут же вернул меня обратно в лежачее положение:
— Спокойно, не волнуйтесь. Вам нельзя так резко вставать. Может закружиться голова.
Меня, и вправду, немного повело, но признаваться в этом я не собиралась, пробормотав:
— Все в порядке.
— На удивление, это так, — усмехнулся Илья, с интересом разглядывая меня. — Вы действительно почти в полном порядке… Когда мне доктор Каспаров об этом рассказал, с трудом верилось в такое… Тем не менее оказалось правдой.
Сердце, как испуганная птица, металось и билось в груди, готовое вот-вот выскочить наружу. Я хотела и одновременно боялась смотреть на Илью.
— Но я рад, что так произошло, — продолжал он с легкой улыбкой. — Однако это не исключает того, что вам еще предстоят серьезные обследования, чтобы убедиться в вашем полном выздоровлении… Да, извините, — вдруг спохватился Илья. — Я же не представился — Болдин Илья Викторович, ваш лечащий врач…
— Очень приятно, — отозвалась я и тут же разозлилась на себя за то, каким писклявым голосом это было сказано.
— Взаимно, — Илья не переставал улыбаться, отчего я нервничала еще больше. Я столько раз видела эту улыбку, но сейчас для меня все было будто впервые.
— Позвольте, я осмотрю вас, — не замечая моих внутренних стенаний, спокойно говорил он дальше. — Сожмите мою руку…
Ладонь тут же предательски взмокла, а рукопожатие получилось намного слабее, чем могло быть. Но Илью и это вполне удовлетворило. Потом он попросил так же, как и Каспаров, подвигать ногами, согнуть-разогнуть их в коленях, затем долго светил мне в глаз маленьким фонариком, пытаясь выискать там какие-либо отклонения. Но ничего не найдя, принялся что-то писать в моей карточке.
— Сегодня назначаю вам сделать все анализы и консультацию нейрохирурга… — сказал он потом.
— А когда мне можно будет вставать? — набравшись смелости, спросила я.
— Если нейрохирург даст добро, то можно попробовать сделать это уже сегодня, — обнадежил Илья. — Но только в моем присутствии, — наставительно добавил он. — В любом случае ваши мышцы еще не разработаны после стольких недель без движения, поэтому вам понадобится поддержка…
— Буду только рада этому, — брякнула я, опережая собственные мысли.
Но Илья на мою оплошность вновь среагировал загадочной улыбкой, уточнив:
— Что-нибудь еще?..
Я кивнула и тут же выпалила следующий «волнующий» меня вопрос:
— А что с питанием? Когда я смогу перейти на нормальную пищу, а не пюре и бульоны?..
— Когда ваш желудок тоже заработает в полную силу, — ненавязчиво осадил меня Илья. — А что, так тяжело без нормальной еды?
— Нелегко, — чуть усмехнулась я.
— Ну ничего, потерпите, — мягко отозвался он. — Через пару дней все наладится… И тогда, обещаю, я лично вас угощу чем-нибудь вкусным. Например, пирожным. Вы любите пирожные?..
Все внутри меня на мгновение замерло, и даже сердце, казалось, прекратило свой бег, я же ответила, счастливо выдохнув:
— Вы даже не представляете как…
ЭПИЛОГ
Прошло несколько дней. За это время я начала вставать и даже ходить, правда, иногда приходилось за что-нибудь придерживаться. Порой такая ограниченность в движениях меня раздражала: вроде внутренне ощущаешь себя прекрасно, а мышцы ног объявляют тебе забастовку. Успокаивало одно — с каждым днем становилось легче, и я потихоньку возвращалась к привычной жизни.
А вчера меня неожиданно навестил Саша. И первый раз, даже осознавая, что теперь он реальней некуда, я смогла спокойно с ним поговорить. При виде него мое сердце больше не трогали ни любовь, ни ненависть, ни какая либо другая сильная эмоция. Просто дружеское, ни к чему не обязывающее общение.
Теперь об Илье. Похвастаться здесь мне особо нечем. За эти дни наши отношения так и не вышли за рамки «пациент-врач». Он по-прежнему опекал меня, часто навещал и справлялся об успехах, но больше никаких шагов к сближению не делал. И обещанным пирожным пока не угостил, хотя накануне вечером мне разрешил съесть бульон с кусочком мяса.
Однако я пока не расстраивалась на этот счет, пусть все идет как идет… Тем более что эйфория первого дня, вызванная возвращением домой, сменилась некой апатией. Я вдруг стала ощущать себя эмоционально опустошенной, и, наверное, должно пройти время, чтобы мне вновь захотелось испытывать сильные чувства…
Но самое главное, сегодня утром раздался звонок от того, о ком я думала все последнее время не меньше, чем об Илье. Карл Генрихович Розенштейн. Когда услышала его голос в трубке, узнала сразу и даже не удивилась, откуда у него мой номер.
— Доброе утро, Катенька, — протянул он. — Как себя чувствуете?
— Спасибо, все в порядке, — я сама не заметила, как стала улыбаться.
— Я рад, очень рад. Скажите, Катюша, а амулет мой у вас ведь? — спросил Карл Генрихович затем.
— Да, конечно! — бодро отозвалась я.
Крест мне принесла мама, как и обещала, но вот состояние его действительно было удручающим. И я не знала, как сказать об этом его владельцу.
— Я хотел бы забрать его обратно, с вашего позволения. Полагаю, вам он уже не нужен, — в голосе Карла Генриховича улавливалась улыбка. — Не возражаете, если я скоро подъеду к вам больницу?
— Подъезжайте, конечно… — ответила я, а сама начала лихорадочно соображать, как объяснить ему, что случилось с амулетом.
Карл Генрихович позвонил буквально через четверть часа, сообщив, что ждет меня во дворе больницы. Погода была теплой, поэтому я лишь накинула поверх пижамы халат и медленно спустилась на первый этаж. Еще не выходя наружу, сквозь стекло двери я увидела знакомый клетчатый пиджак и приплюснутую беретку.
— Ну что, Катенька, я был прав? — первое, что спросил меня Карл Генрихович при встрече.
Я сразу поняла, что он имеет в виду, поэтому ответила с усмешкой:
— Прав.
— Вот видите, а вы не верили мне, — с веселым прищуром заметил он.
— Спасибо вам, — проникновенно проговорила я в ответ.
— Не за что, — махнул рукой старичок и наконец перешел к делу: — Так где там мой амулет?..
— А… Вот, — я немного замялась, прежде чем протянуть ему крест, завернутый в носовой платочек. — Только с ним что-то произошло странное…
— Матерь божья, — протянул удивленно Карл Генрихович, увидев свой крест во всей красе.
— Я, правда, не знаю, что с ним стало, — быстро заговорила я, пытаясь оправдаться. — В последнем мире он был в полном порядке, а здесь оказался вот в таком ужасном виде…
— Это-то как раз можно объяснить, — задумчиво вздохнул старик. — Поскольку перемещалось только ваше сознание, то и вместо самого амулета с вами путешествовала лишь его проекция… Поэтому вы и не видели на нем реальных повреждений… Дайте-ка я посмотрю поближе…
Карл Генрихович собрался было забрать у меня крестик, как вдруг тот начал светиться. Однако этот свет был не совсем похож на тот, что окутывал меня во время перемещений. Этот был слишком ярким, слепящим, похожим на вспышку. А потом вокруг него начала возникать воронка. Она увеличивалась с каждым мгновением, желая втянуть в себя Карла Генриховича и меня. Я закричала, пытаясь сопротивляться этой неведомой силе.
— Катя! — сквозь нарастающий гул в ушах услышала я свое собственное имя, а после показалось, что кто-то схватил меня за плечо.
А в следующую секунду силы мои кончились, и я, все-таки оказавшись внутри воронки, понеслась по некому тоннелю то ли вперед, то ли вниз. Я завизжала и крепко зажмурилась, даже боясь смотреть вперед.