Так они продвигались нескольких часов. В пространстве реки, зажатой с обеих сторон сплошной стеной тропического леса, жара усиливалась с каждой минутой. Стоны Фалмера участились, в них появились высокие резкие ноты. Оглянувшись, Тон увидел, что его друг, сорвав с себя защитный шлем и явно не чувствуя убийственного зноя, отчаянно скребет обеими руками макушку, и при этом все тело его содрогается в жестоких конвульсиях, а стенания перерастают в почти нечеловеческий пронзительный вопль.
Нужно было срочно что-то делать, и Тон, увидев прогалину в зарослях темнеющего леса, немедленно направил лодку к берегу. Вслед за ним туда же повернули и индейцы. Тон заметил, что они шепотом переговариваются между собой, бросая на его друга взгляды, исполненные суеверного ужаса, и это привело его в еще большее смятение. У него возникло ощущение какой-то дьявольской мистики. Другого объяснения тому, что происходит с Фалмером, он придумать не мог. Все известные ему типы тропических болезней предстали в его воображении, словно свора отвратительных фантазий, но ни одна из них не походила на недуг, поразивший товарища.
Видя, что индейцы ни в какую не желают приближаться к больному, Тон сам, без их помощи, вытащил Фалмера из лодки и уложил на песчаном пятачке пляжа, густо устланным лианами. Достав из ящика с медикаментами шприц, он сделал ему укол морфия. Это, по-видимому, облегчило страдания бедняги, потому что его конвульсии прекратились. Тогда Тон, воспользовавшись передышкой, решил осмотреть голову своего друга.
Раздвинув спутанную копну волос, он со страхом и изумлением обнаружил, что у того на темени появилась твердая шишка, словно из-под кожи торчит небольшой рог. Как бы наделенная своей собственной жизненной силой, неодолимо толкающей ее наружу, эта шишка, казалось, росла у Тона прямо под руками.
В этот самый момент, совершенно неожиданно и необъяснимо, Фалмер открыл глаза и пришел в себя. На несколько минут к нему вернулась былая ясность ума. Словно желая во что бы то ни стало освободиться от угнетающего душу бремени, он начал что-то быстро говорить. Тон отметил, что речь стала больше похожа на безжизненно монотонное бормотание, но, несмотря на это, ему все же удалось связать все обрывки в единое целое.
— Это все яма, яма! — выкрикивал Фалмер. — Там, в ней, в этом чертовом логове, наверное, сам дьявол поселился!.. Нет, больше меня туда не затащишь, пусть даже там зарыты все сокровища Эльдорадо… Ты знаешь, я тебе специально ничего не рассказал о руинах. Это так невероятно, просто невозможно передать словами!
…Думаю, что индеец знал, что туда лучше не соваться. Он довел меня до места, но дальше идти отказался наотрез. Даже говорить со мной об этом не стал. Я пошел один, а он ждал меня у реки. От города остались одни стены, огромные, серые и такие древние, что казалось, они появились раньше самих джунглей. Как будто народ, возводивший их, прибыл на землю с какой-нибудь далекой, затерянной в Космосе планеты. Эти стены гигантскими козырьками нависали над землей: они кренились к земле под какими-то невообразимыми углами, угрожая обрушиться на деревья, стоявшие вокруг. А колонны — толстые, в два обхвата, и какой-то совершенно нелепой формы… И все испещрены странными, непонятными рисунками, которые даже время не смогло уничтожить.
Найти это чертово захоронение оказалось делом нетрудным. Вся поверхность там выстлана камнем, в одном месте этот каменный настил кем-то недавно разбит. Огромный фикус пустил корни в трещины между каменными плитами, покрытыми толстым слоем древней плесени. Одна из плит была выкорчевана и лежала поверх настила, другая провалилась вовнутрь, в недра подземелья. Заглянув в пролом, я смог разглядеть внизу, на дне колодца, что-то светящееся бледным светом, но что это было такое, понять сверху было невозможно.
Если ты помнишь, я взял с собой моток веревки. Обмотав ее вокруг ствола фикуса, я бросил второй конец в яму и стал по-обезьяньи спускаться вниз. Очутившись на дне колодца, я вначале ничего толком не мог рассмотреть в царившем здесь полумраке и ничего не видел, кроме беловатого свечения, идущего у меня из-под ног. Я сделал пару шагов и почувствовал, что ступаю по чему-то хрупкому и сухому, с хрустом крошащемуся под ногами. Включив фонарик, я увидел, что весь пол усеян человеческими костями. Повсюду валялись скелеты, которые, по-видимому, когда-то перетащили со своих первоначальных мест. Я бродил по склепу, словно привидение, пробираясь сквозь все эти кости и пыль, но там абсолютно ничего не было! Я там ничего не нашел, даже браслета какого-нибудь паршивого или кольца на скелете!
Но настоящий ужас охватил меня позже, когда я уже собрался выбираться наверх. В одном из углов потолка, рядом с отверстием в крыше подземелья, затаилось в тенях что-то… живое. Оно висело у меня над головой на высоте трех метров, и я понял, что только чудом не задел его, спускаясь вниз.
Поначалу мне показалось, что это какая-то беловатая решетка. Затем, присмотревшись, я увидел, что это не решетка, а целый и хорошо сохранившийся скелет, принадлежавший некогда высокому и сильному человеку, скорее всего, воину. Прямо из черепа у него росла какая-то мощная ветвь, что-то вроде оленьих рогов, расходящихся в разные стороны множеством отростков с длинными гибкими щупальцами, которые все тянулись вверх, к пролому, и некоторые уже за него зацепились. Разрастаясь, ветвь подняла скелет в воздух и потащила его за собой наверх.
Я решил осмотреть всю эту жуть в свете фонаря. Да, действительно, это было очень похоже на растение, и оно росло прямо из черепа. Часть веток выбивалась из лопнувшей надвое макушки, другие тянулись из пустых глазниц, рта и носа, и все, как одержимые, перли вверх. Корни богомерзкой твари уходили вниз, обвиваясь вокруг каждой кости и таким образом поддерживая скелет на весу. Даже пальцы ног были накрепко окольцованы ими, а самые кончики щупальцев свисали маленькими змейками, как бы притаившимися в ожидании новой жертвы. Самое страшное во всем этом было то, что часть нижних щупальцев уходила корнями в другой череп, болтающийся на них возле самой земли, а рядом были рассыпаны остатки развалившегося скелета…
Да, зрелище было не из приятных, мне даже дурно стало, глядя на это отвратительное и непостижимое сращение человека и растения. Напуганный до смерти, я стал с лихорадочной скоростью взбираться вверх по веревке, но эта тварь так завладела моим воображением, что я не мог не остановиться на полпути, чтобы еще раз не взглянуть на нее вблизи. Я, видимо, слишком резко наклонился в ее сторону, потому что веревка качнулась, и я оказался прямо под белесоватыми ветками-рогами, свисающими из черепа.
В этот момент у меня над головой раздался негромкий хлопок — как будто с треском лопнул стручок — и сверху высыпался сноп жемчужно-серой пыли, очень мелкой, легкой и совершенно без запаха. Меня буквально всего обсыпало этой чертовой пудрой — попало в волосы, глаза и нос: я чуть не задохнулся! Стряхнув пыль, я продолжил подъем и наконец вылез на свет божий…
Словно израсходовав все силы на рассказ, Фалмер снова впал в беспамятство и перешел на бессвязное бормотание. Злосчастный недуг овладел им с новой силой, и теперь его бредовые вскрикивания перемежались с громкими стонами человека, испытывающего непереносимые страдания. Временами, правда, к нему возвращалось сознание, и его речь вновь на мгновение обретала связность.
— Что у меня с головой! — бормотал Фалмер. — Что там такое? У меня в мозгу что-то застряло, и оно растет!
Я это чувствую! С тех пор, как я вылез из этого треклятого склепа, мне все хуже и хуже… У меня что-то с мозгом, с того самого момента… Наверно, эти проклятые споры туда попали… они, наверное, пустили там свои вонючие корни… эта тварь разрывает мне голову… она все глубже и глубже проникает в мозг… оно, словно растение в цветочном горшке… рвется наружу!
Ужасные конвульсии сотрясали тело Фалмера, он корчился от боли на руках у Тона, испуская пронзительные крики, когда муки становились нестерпимыми. Видя, как он страдает, Тон с болью в сердце оставил попытки успокоить друга и вновь наполнил шприц морфием. Изловчившись, он всадил ему тройную дозу, после чего Фалмер затих: он лежал, уставившись перед собой остекленелым взглядом и тяжело дыша Тон вдруг в первый раз за все время заметил, что у Фалмера глаза стали как бы навыкате: белки выпятились так, что веки не могли закрыться, и от этого осунувшееся лицо его превратилось в бессмысленную маску — маску ужаса. «Как будто глаза его кто-то изнутри выдавливает», — мелькнуло в голове Тона.
Дрожа от тошнотворной слабости, подкатившей к горлу, Тон в оцепенении глядел на своего друга, чувствуя, что падает в какую-то жуткую пропасть кошмара. Он и мысли не мог допустить, что в рассказе есть какая-то, пусть самая малая толика правды. Такого просто не могло быть! Все это чистый вымысел, уверял он себя, наклоняясь к Фалмеру, игра больного воображения, отравленного каким-то непостижимым вирусом, воспалившим его мозг и тут, к своему ужасу, он увидел, что шишка, образовавшаяся на темени, уже прорвала кожный покров.
Чувствуя себя на грани безумия, Тон расправил спутанные волосы приятеля и со страхом уставился на то, что открылось его изумленному взору. Да, действительно, это был какой-то росток неизвестного ему вида, бледно-зеленой окраски с розоватыми прожилками кровеносных вен, и он рос прямо как на дрожжах! Эта тварь угнездилась в том месте, где сходятся кости черепной коробки, другими словами, в темечке.
Чувствуя, как тошнота подступает к горлу, Тон с отвращением отшатнулся от бессмысленно болтающейся головы с уродливо торчащим отростком. Он вдруг понял, что у него опять начинается приступ лихорадки: отяжелело, наливаясь слабостью, тело, сквозь нарастающий звон в ушах стали пробиваться первые сигналы бредового забытья. Он старался всеми силами побороть симптомы надвигающейся болезни.
Главное — не сдаваться, твердил он про себя, нужно во что бы то ни стало добраться до ближайшей фактории, которая находится в нескольких днях пути вниз по Ориноко, а там Фалмеру окажут первую помощь.