Так они и познакомились, а потом вместе перебрались за отдаленный стол под светильником, сделанным в виде орлиной головы с большими горящими глазами. Морин представилась Быкову, а он ей. Она удивилась его прекрасному произношению. Он отдал должное ее кофточке и всему остальному.
– Надеюсь, ты не бабник? – спросила Морин, подозрительно прищурившись. – Я ведь согласилась выпить с тобой, потому что увидела в тебе порядочного человека.
Нет, Быков никогда не принадлежал к числу ladies’ men, в чем и признался.
– Отлично, – сказала она. – У меня есть жених, но так получилось, что сегодня я без спутника и мне необходимо выпить, а одной пить скучно, и вот…
– Не надо ничего объяснять, – произнес Быков. – У меня примерно такая же ситуация.
– Ты тоже помолвлен?
– Нет. Но мог бы быть.
Это прозвучало достаточно загадочно, чтобы разжечь любопытство новой знакомой. Пришлось выложить ей историю своих отношений с Камилой. В ответ Морин предложила ему собственную исповедь, искренность которой по ходу дела поддерживалась на должном уровне небольшими возлияниями.
Морин Клайв была журналисткой, сотрудничала с «Дейли экспресс» и «Санди таймс». Ее жених был полной противоположностью «Крокодила Данди» – сдержанный, несколько высокомерный джентльмен из аристократической лондонской семьи.
– Джон так долго убеждал меня бросить журналистику и написать что-нибудь сто́ящее, что я последовала его совету, – говорила Морин, вертя стакан в пальцах. – Идея романа пришла ко мне случайно: я разбирала вещи в чулане и обнаружила там стопку старых комиксов про Тарзана.
– О, Тарзан. – Быков понимающе кивнул. – Собираешься написать приключенческую книгу?
– Нет, что ты! – испугалась Морин. – Джон бы этого не одобрил. Дикая природа нужна мне только для антуража. Я хочу изложить современную версию истории Адама и Евы, понимаешь?
– Парагвай в качестве рая?
– Ты все хватаешь на лету, Дима! Мои Адам и Ева вкусили плодов цивилизации досыта и решают вернуться к первозданной природе. Я уговаривала Джона поехать со мной и пожить здесь хотя бы пару недель, чтобы набраться впечатлений. Он отказался. Сказал, что не собирается превращаться в первобытного человека и бегать по зарослям в шортах ради моих капризов. – Морин заглянула Быкову в глаза, словно ища поддержки. – А это не капризы, Дима. Я уже нашла в Штатах литературного агента, которая в восторге от моего замысла. Говорит, это будет бестселлер. Но не могу же я писать про джунгли в Лондоне! И как я могу почувствовать себя Евой, когда я здесь одна?
В завершение тирады Морин ударила кулаком по столу так, что едва не перевернула стакан. Это был ее третий коктейль. Быков, собиравшийся заказать еще что-нибудь, решил притормозить. Из любви к литературе. Одному симпатичному начинающему автору в обтягивающих джинсиках не следовало злоупотреблять алкоголем.
– Насколько мне известно, – сказал Быков, – книги рождаются тут, – он прикоснулся к голове, – в уме. Все дело в воображении. Совсем не обязательно забираться в чащу и кормить там насекомых, чтобы убедительно написать об этом.
– Обязательно! – пылко возразила Морин. – Воображения достаточно для того, чтобы сочинить Гарри Поттера. Для серьезного романа нужен опыт. Я хочу стать серьезной писательницей. Пусть знают!
– Ты имеешь в виду семью Джона?
Обычно Быков не отличался особой проницательностью, но тут попал в точку.
– И их тоже, – подтвердила Морин. – Но главное – он сам. Пусть знает, что я не просто репортер, способный писать лишь о пожарах и убийствах. Я личность! – Она опять стукнула кулаком по столу. – И я хочу выпить еще.
– Предлагаю продолжить завтра, – сказал Быков, решивший, что не произойдет ничего страшного, если он задержится в этом городе на день-другой. Наверняка настроение у него будет не самое безоблачное. Только нужно будет отправить Мануэля восвояси, чтобы не платить ему непонятно за что.
Находясь под хмельком, Быков был гораздо решительнее, чем в трезвом состоянии.
– Олрайт, завтра, – легко согласилась Морин. – Но сегодня нужно выпить еще.
Прозвучало это достаточно резонно. Скорее всего, ее предложение было бы принято, если бы не телефонный звонок. Достав мобильник, Морин объявила: «Джон», – и заговорила по-английски гораздо быстрее и оживленнее, чем прежде. До сознания Быкова доходили лишь обрывки фраз, которые, подобно фрагментам пазла, выстраивались в общую картину.
Лондонский джентльмен хотел узнать, как дела у его невесты и когда она собирается вернуться. По мере того, как Морин отвечала, у него возникали новые вопросы. Например, почему у нее заплетается язык? С кем она пьет и по какому поводу? Не была ли работа над книгой лишь предлогом, чтобы отправиться одной в экзотическую страну и дать там волю своим низменным инстинктам?
«Низменным инстинктам?» – переспросила Морин с таким надменным видом, что Быков сразу вспомнил: Британией формально правит королева, а премьером однажды была Маргарет Тэтчер, прозванная «железной леди».
Отповедь Морин он понял плохо, но суть прояснилась, как только девушка оборвала телефонный разговор и в категоричной форме потребовала текилы или виски… можно то и другое, не обязательно в такой последовательности.
– Выходит, мое сердце сегодня тоже разбито, – патетически произнесла Морин, сделав глоток. – Как твое, Дима.
– Сожалею, – пробормотал Быков, немного покривив душой.
– А я нет, – неожиданно провозгласила Морин. – Терпеть не могу, когда мне не доверяют и диктуют, что можно, а чего нельзя. Мой отец – полковник в отставке. Он муштровал меня до восемнадцати лет. И у меня развился стойкий иммунитет к мужскому шовинизму. Я не сексуальная игрушка. Я личность, понимаешь, Дима?
– О да, – кивнул он, делая отчаянные усилия, чтобы выбросить из головы упоминание о сексуальной игрушке.
Англичанка ему определенно нравилась. У нее такие классные джинсы… Хотя и без них Морин Клайв наверняка выглядела бы не менее эффектно.
– Вот поэтому ты мой друг, – доверительно произнесла девушка, накрывая его ладонь своей. – Потому что не торопишься хватать меня за грудь и за попу. С тобой можно поговорить.
– Сколько угодно, – согласился Быков.
«И не только поговорить», – хотелось ему добавить, но он не стал этого делать. Имидж не позволял.
– Я все равно стану писательницей, – пробормотала Морин, проглотив виски. – Напишу этот чертов роман. И тогда Джон пожалеет о своих словах. Он назвал меня шлюхой, представляешь? И это джентльмен?
– Да, джентльмен из него никудышный. Невест нельзя обзывать шлюхами. Они…
Как Быков ни старался, ему не удалось сформулировать мысль таким образом, чтобы донести ее до собеседницы. Морин тоже сделалась вялой и неразговорчивой и не могла продолжать общение. Бармен и остальные посетители провожали их взглядами, когда они покидали бар.
Высаживаясь из такси возле своего отеля, Быков вежливо пригласил Морин на чашку чая, но она, к счастью, отказалась.
Заснул он как убитый, а вот сны ему снились очень живые, красочные и правдоподобные. Он блуждал с Морин по лесу, и они вместе купались в каком-то красивом озере. Она была Евой, а он, соответственно, Адамом. Во всяком случае, так они выглядели.
Глава 7У природы нет плохой погоды?
Ветер был таким сильным, что на открытых участках дороги машину покачивало и сносило к обочине.
– Может быть, отложить полет? – спросил Быков, хмурый, как сама погода.
– Ни в коем случае, – ответила Камила, сидевшая впереди, рядом со своим супермачо. – Все готово. Мы не можем начинать все заново.
– Прогноз погоды смотрели?
Камила и Виктор переглянулись.
– Конечно, – ответила она. – К вечеру погода ухудшится, но днем все стабильно. Не о чем беспокоиться.
Машина вильнула из стороны в сторону. Быков посмотрел на пальмы, сотрясаемые порывами ветра. Он подозревал, что спутники заметили его похмельное состояние, и не хотел лишний раз привлекать к себе внимание. Камила и Виктор были взрослыми людьми, а он, Быков, тоже был взрослым человеком, но ни черта не смыслил в воздухоплавании.
– Приготовься, Дима, – сказала Камила, обернувшись. – Подъезжаем.
Быков уже понял это по усиливающемуся реву за скалистыми утесами.
– Я видел Ниагарский водопад, – буркнул Быков. – Самый большой в мире.
– Самый распиаренный в мире, – поправил его Виктор, сидевший за рулем. – Игуасу на двадцать пять метров выше и почти в три раза шире. Ниагара на фоне здешнего водопада выглядит как струя воды из кухонного крана.
Нечто в этом роде Быков и подумал, когда увидел бурный поток, обрушивающийся с плоского плато в ущелье. Зрелище было поистине грандиозное. Оставалось лишь пожалеть Мануэля, который предпочел отсыпаться в отеле. С другой стороны, Быков был рад, что никто не мешал ему своей болтовней. Красотами природы лучше наслаждаться в тишине.
Правда, тишина вблизи Игуасу была невозможна. Потоки воды, растянувшиеся на несколько километров, падали со стометровой высоты с таким ужасающим грохотом, что приходилось кричать во весь голос, чтобы тебя услышали.
– Тысяча семьсот кубических метров воды в секунду! – надрывался «экскурсовод», придерживая за козырек бейсболку, которую норовил сорвать ветер. – На самом деле здесь двести семьдесят пять водопадов, а не один. Но приблизительно раз в сорок лет Игуасу полностью пересыхает. И тогда ущелье пустеет, а базальтовые уступы обнажаются.
Почему-то в этот момент Быков вспомнил британскую журналистку в белых джинсах. Чтобы избавиться от ненужных видений, следовало заняться делом.
– Я буду готовить аппаратуру, – крикнул он Камиле. – День пасмурный, фотосессия будет сложной.
– Готовь, – закивала Камила. – А мы займемся шаром.
Быкову показалось, что она отошла от него с явным облегчением. Насупившись, он стал измерять освещенность и выставлять диафрагму и выдержку. Пробные снимки дали ему возможность определить оптимальную глубину резкости по мере того, как воздушный шар будет удаляться на фоне белой стены водопада. Затем Быков занялся подборкой линз. Он никогда не пользовался универсальным объективом, поэтому подошел к делу ответственно, а когда отвлекся, заметил толпу людей, собравшихся на зеленой лужайке. Поверх их голов можно было рассмотреть крыши микроавтобуса и трейлера.