Проведя несколько ночей в пещере, которую обустроил для него Шетлер, Гапон собрал вещи и отправился в поход к ледниковому истоку реки Парвати, озеру Манталай, через перевал Пин-Парвати в долину Спити. Он беспокоился о своем новом друге, но был благодарен за то время, что они провели вместе. Ему казалось, будто он встретил в горах давно потерянного брата.
Позже Шетлер напишет в соцсетях о своей первой встрече с Раватом и о том, что его заинтересовало в индийских садху, тем самым показав, о чем он думал во время недель пребывания в Кхеерганге. Он называл их «дикими старцами, которые бродят голыми и одинокими в Гималаях, живут в пещерах, курят чиллумы с сильным гашишем и медитируют. Много медитируют. Они живут своей жизнью по образу и подобию Господа Шивы, который провел большую часть своей жизни, делая то же самое. Сообщается, что некоторые из них месяцами обходятся без пищи, питаясь чистой жизненной энергией. И гашишем».
Внутри хижины Шетлер садился у костра Равата, а садху подносил еду: чай и чапати, индийские лепешки, или кхир[49]. Зачастую это была единственная еда Шетлера за день. «Не зная обычаев, я старался быть наблюдательным и не делать ничего глупого, например: передавать что-либо через огонь, класть ноги к огню или прикасаться к нему», — писал Шетлер. Рават также демонстрировал свое мастерство в йоге, изгибая и деформируя свое тело в сложные асаны перед всеми, кто приходил в его хижину.
Они предлагали сигареты, гашиш, чтобы набить его чиллум, или сто рупий в обмен на благословение старца. На эти денежные обмены с человеком, который не должен был нуждаться в деньгах, Шетлер предпочитал закрывать глаза. «Он отказался от мирского: и от денег, и от женщин, — написал он в соцсетях. — Он говорит, что большинство баба — фальшивые, что им нравятся деньги, женщины и фото с туристами за деньги; в основном это фальшивые бездельники. Но он уверяет меня, что он настоящий».
«Джастин был в восторге», — говорит Робертс. Отчасти Робертс понимал, что восхищает Шетлера в индуистских старцах. «Они впадают в крайности, начинают испытывать тело, чтобы узнать, сколько оно может выдержать, — говорит он. — И когда тело остается без пищи или чего-либо еще, мыслительные процессы начинают меняться, они входят в другое состояние ума». У Робертса был опыт общения с садху, который поверг его в благоговейный трепет. Во время Rainbow Gathering баба из западного индийского штата Раджастхан следил за костром на лугу, вокруг которого сидели посетители и принимали благословения.
Робертс вспоминает, что внимательно наблюдал за ним: когда садху вставал, огонь угасал, а когда садился, он вспыхивал снова. Но Робертса не тронуло ничего из того, что доносилось из прокуренной хижины Равата. «Скорее всего, он убегал от чего-то в своей жизни и оказался здесь, — говорит Робертс. — Многие преступники убивают людей, уходят в горы, отращивают бороду, одеваются как садху и создают новую личность». Он с большим скептицизмом относился к тому, что Рават мог предложить Шетлеру или кому бы то ни было, и все же замечал, что многие иностранные туристы попадаются на его загадочные уловки.
Некоторые из тех, кто работал в Кхеерганге, говорили, что Рават недавно появился в долине, а некоторые утверждали, что он приезжал в лагерь уже много лет. Однако мало кто верил, что Рават был настоящим старцем. Многие называли его «бизнес-бабой», фальшивым старцем, который выглядит и одевается соответственно роли, но по стране бродит не в поисках просветления, а чтобы зарабатывать деньги. Эти баба проповедуют духовность в туманном, расплывчатом понимании. По оценкам местных жителей, из всех садху, которые стекаются в долину Парвати, лишь каждый десятый следует подлинным путем паломника. Подавляющему большинству нужен чарас, черный гашиш, изготавливаемый в долине, и возможность заработать скромные деньги на роли мудреца.
И все же Шетлера тянуло к Равату, а садху тянуло к Шетлеру. Когда к ним в хижину приходил индийский паломник, который умел переводить, Рават задавал Шетлеру простые вопросы о его жизни, а Шетлер задавал ему вопросы о жизни садху. Однажды Шетлер показал Равату фотографии своей пещеры, которые больше всего заинтересовали старца. В обмен на так называемые наставления Шетлер мыл посуду после еды или подметал земляной пол в хижине. Эти отношения превратились в подчинение, классическую связь между мудрым гуру и чела, студентом, который стремится получить знания. Но Шетлер считал их связь равноправной. «За следующие пару недель мы подружились, — написал Шетлер. — Мне кажется».
Шетлер, похоже, заметил более жесткую черту в характере своего нового друга, написав, что садху «не отличаются добротой и любовью, и не сказать, что они особенно счастливы, как буддийские монахи, к которым я привык. Это горные воины. Иногда [Рават] бывает очень раздражительным с посетителем по непонятной мне причине. Но ему, похоже, нравится моя вежливая, спокойная компания, и он приглашает меня внутрь каждый раз, когда я прохожу мимо». В первый раз, когда Свапнашри Бхаси посетила обитель садху, Шетлер сидел, скрестив ноги, напротив Равата. Садху обратился к ней, зная, что она говорит на хинди. «Скажи ему, чтобы дал мне 500 рупий, — сказал ей Рават. — Я его баба. Я учу его. Скажи ему, чтобы он дал мне денег». Бхаси видела, как Рават сидел за своим костром и готовил чай для любопытных туристов, которые платили за то, чтобы побыть в его присутствии. Она перевела требование Равата Шетлеру, но предупредила его, что этот человек, возможно, просто использует его. Шетлер проигнорировал ее замечание и вложил мятую купюру в протянутые пальцы мужчины. «Я хочу быть ему хорошим другом, — сказал ей Рават, указывая на Шетлера. — Я хочу, чтобы он стал моим учеником, я хочу его учить. Но он должен дарить мне подарки». Вполне возможно, что Шетлер не видел ничего страшного в том, чтобы платить за пребывание в обществе садху.
Шетлер писал, что для него «было честью провести время с этим старцем» и что он узнал «кое-что о мире его глазами». Возможно, Шетлер не называл себя «поклонником гуру» как он уточнил однажды, но было ясно, что этот садху его очаровал. «Я слышал истории о магической силе этих баба, — писал Шетлер. — Они могут заглянуть тебе в душу и узнать твое прошлое и будущее. Они могут благословлять или проклинать. Это святые люди, но дикие, и даже в Индии они выше закона. Полиция их не арестовывает, даже за убийство, что, как мне сказали, случается».
Как и многие представители его поколения, Шетлер искал духовные выражения, которые находили бы отклик у него лично, собирая воедино мораль, учения и элементы различных конфессий, чтобы сформировать свою собственную. Во многих отношениях он вписался в волну верующих XXI века, которые считают себя скорее духовными, чем религиозными. Однажды он сказал, что ему не нравится прилагательное «духовный», но что оно ближе всего к тому, как он мог бы описать себя. «Это единственное слово, которое я могу подобрать, чтобы передать то ощущение, к которому стремлюсь», — сказал он. Но иногда он возражал против банальностей, которые часто раздаются в этом сообществе. «Если ты опоздал на автобус, — написал он однажды, — это не потому, что так „должно было случиться“, а потому что ты поздно встал. Именно такой оптимизм с поднятыми вверх руками из разряда „ну что ж“ очень раздражает духовных людей. Я хочу узнать почему. Я хочу точно понять причину и извлечь урок из трагедии. Иначе в чем смысл?»
Шетлер отверг религии большой тройки: христианство, иудаизм и ислам. В 6-м классе он посещал христианскую школу во Флориде, но ненавидел ее и часто возвращался после уроков со слезами на глазах, как вспоминает его мать. Но он не переставал интересоваться религиозными традициями, делиться статьями и видеороликами в интернете и вступать в споры с друзьями и в социальных сетях. Путешествия стали для него каналом для изучения новых традиций и духовных убеждений по всему миру — от анимистических верований отдаленных племен Юго-Восточной Азии до культов поклонения солнцу в Южной Америке, от многогранного пантеона божеств в Южной Азии до шаманских обычаев в Северной Америке. «Религия — это очень привлекательная, манящая, сверкающая стрела, — сказал он однажды в интервью для подкаста, — и все сосредоточены на том, что это за стрела, или из чего она сделана, или какие на ней украшения, или какие перья — и никто не смотрит, куда указывает стрела, то есть на истину». Истина — единственное слово, которое использовали многие знакомые Шетлера для описания цели его давних поисков. Он часто говорил о своем «пути к истине», описывая, что ищет в жизни. Он признавал, что в основе религии лежит ядро «настоящей истины», но, по его мнению, духовность очень проста: это видение связи, существующей между нами и окружающим миром. Как часто говорила ему мать, все, что ему нужно сделать, это «найти свою собственную правду».
Шетлер сказал Кишвору Седхаю, своему непальскому другу, что он верит в некую высшую связь между всеми вещами, которую замечают и понимают лишь немногие из нас.
Любопытство раскрыть эту связь подпитывало его действия. Но многие считали этот поиск бесконечным. «Если у него были такие глубокие духовные переживания», — говорит Бриттани Черес, которая преподавала вместе с Шетлером в Школе следопытов, — «должно быть, знание о существовании чего-то и отсутствие возможности это поймать вызывало глубокое разочарование». Представляю, как он, считавший себя таким талантливым во всех земных делах, спрашивал: «Почему я не могу поймать то, о существовании чего я знаю, что вижу в каждом мгновении каждого дня?» По мнению матери, ее сын постоянно искал так называемое «божественное», — связь между собой и чем-то большим. «Он не был одним из тех суровых людей, которые живут по принципу „что видишь, то и получаешь“, „загробной жизни не существует“», — говорит Лейла Бруклин Оллман. Ему не нужна была быстрая духовность на скорую руку. «Он хотел просветления в духе Сиддхартхи Гаутамы, голодания в течение сорока девяти дней и медитации, когда ты доводишь свое тело до физической грани, выходишь из колеи и открываешь такой слой человеческого разума, который способен воспринимать духовное, что невозможно в мирской жизни, — говорит она. — Каждое воплощение Джастина, которое я видела, было связано с нежеланием быть обычным». И каждое из них было попыткой прикоснуться к чему-то большему.