Тропа держалась близко к реке, а потом резко спускалась к стремительным водам. Чтобы перебраться на северный берег, Шетлер и Рават перелезли через гигантские валуны в Панду-Пул, которые, согласно легенде, сбросили на землю мифологические братья Пандавы, великие легендарные воины. Они взобрались на первый валун, хватаясь за удачно расположенные камни, затем спустились вниз, следуя по кварцевому шву в скале, который привел их к следующему валуну. Там они нашли более крупный каменный пандус, чтобы вернуться на тропу.
По мере сближения вершин кустарники и травы становились все меньше, словно придавленные тяжестью гор. Тропа спускалась вниз мимо ряда травянистых лугов, покрытых сухой травой, где пастухи отдыхают и пасут свои стада, а паломники находят приют в осыпях больших кусков камня, отколовшихся от горного склона. Выше Оди Тач Шетлер и Рават пробирались по плоскому дну долины. Здесь начала меняться сама река Парвати. Некогда бурлящая белая вода внизу долины смягчалась ближе к истоку. По мере подъема вверх перед мужчинами возникла стена осыпей, протянувшаяся почти по всей ширине долины, — остаток гигантских ледников, которые давным-давно образовали непроходимый барьер изо льда и расщелин. Отступив, ледник оставил после себя этот барьер, служивший естественной плотиной. Он сдерживал воды, образовавшие озеро Манталай. Больше похожее на обширный серо-голубой бассейн, озеро заполняется, капля за каплей, сезонным снежным покровом и тающими ледниками. Здесь шум реки Парвати рассеивается. Вода становится спокойной и безмятежной. Днем таяние ледников заполняет бассейн, увеличивая озеро, а ночью воды изливаются в реку, и озеро отступает — ежедневный цикл, как будто само озеро дышит жизнью.
У кромки воды паломники отметили это место каменными пирамидами и мандиром, святилищем Шивы. Те, кто пришел раньше, воткнули трезубцы, копии оружия Шивы, вертикально в землю и привязали молитвенные флаги, красные и золотые вымпелы, чтобы они развевались на ветру. Сердце святилища под открытым небом отмечено каменным лингамом, вокруг которого почитатели возжигают благовония и кладут подношения, звонят в большой медный колокол и преклоняются перед озером. Они оставляют подношения на берегу и наполняют емкости водой, чтобы унести благословение в дом.
Шетлер и Рават достигли истока священной реки.
Многие друзья Шетлера были слегка встревожены его постами в социальных сетях с тех пор, как он приехал в Индию. Аманда Сансуси следила за ними после того, как в последний раз увидела его в Неваде в районе Рождества, за несколько недель до того, как он покинул США, и ее все больше тревожили его последние записи. «Они стали казаться мне все более угнетающими, — вспоминает она. — Чем дольше он там находился, тем мрачнее становился». Словно это были слова человека, находящегося в конце жизненного пути. Все, что он писал ей в личных сообщениях, тоже выглядело странно, и она забеспокоилась, что его прибор для считывания людей неисправен. Особенно после того, как он написал, что ему показалось странным, что садху подошел к нему, к одному из всех людей в долине, и выделил его, как будто он избранный.
С момента отъезда из Непала Линда Борини тоже почувствовала приближение тьмы. Она была рада, что он живет мечтой, но при этом чувствовала, что Шетлер заходит дальше, чем когда-либо. «Он пытался создать образ идеального героя, вырезать его из себя и выбрать, что отпустить, а за что ухватиться, — говорит она. — А Индия заставила его отпустить все». Больше всего ее беспокоило увлечение Шетлера этим садху и его радикальными взглядами, а также то, что его психика может не выдержать, если он будет пытаться залезть так далеко и так высоко.
У Шетлера оставались шрамы от осколков стекла, которые пробивались к поверхности его кожи в течение многих лет после аварии с грузовиком. Спина, сломанная в той же аварии, постоянно болела. Но у него были и невидимые шрамы, которые лежали гораздо глубже. Когда ему было восемь лет и семья жила во Флориде, отец работал посменно на стройке, а мать вела уроки танцев в клубе для мальчиков и девочек. По субботам их расписания пересекались. Сьюзи обычно была дома к обеду, но в утренние часы кто-то должен был присматривать за Джастином. Однажды она вернулась домой и обнаружила, что ее сын в растерянности. «Я поняла, что что-то не так, когда вошла к нему в комнату и увидела, что он плачет, — рассказала мне Сьюзи, — и говорит: „Я такой плохой, мам. Я очень плохой“». Мужчина, которого пригласили присмотреть за Шетлером, надругался над ним. Сьюзи была опустошена, и ей с трудом удавалось найти слова утешения. Она крепко обнимала его и говорила, что он ни в чем не виноват.
Терри и Сьюзи привлекли полицию, но она вспоминает, что им ничем не помогли.
Вместо этого Сьюзи и Терри переехали в другой район Флориды. Но мужчина, вспоминает Сьюзи, следовал за ними, иногда сидел на мотоцикле возле их дома. Они снова переехали на закрытую территорию дома, принадлежащего семье, которая наняла Сьюзи в качестве воспитателя детей, но мужчина вернулся и несколько раз пытался проникнуть на территорию комплекса. Сьюзи не знала, что именно случилось с ее сыном. Она не хотела давить на него. Однажды она пришла домой с работы и застала его за просмотром «Шоу Опры Уинфри». Один из гостей рассказывал о насилии, пережитом им в детстве. «Джастин так странно посмотрел на меня и сказал: „Вот что случилось со мной. Вот что случилось, когда пришел тот мужчина“», — вспоминает Сьюзи. Он открылся и рассказал матери, что ему было страшно из-за угроз этого мужчины, что если Шетлер кому-нибудь расскажет о произошедшем, тот убьет его мать.
«БОЛЬ ЖИЗНИ — ЭТО СОЛЬ
В ЧИСТОМ ВИДЕ, НИ БОЛЬШЕ
НИ МЕНЬШЕ, — ГОВОРИТ
МАСТЕР. — КОЛИЧЕСТВО БОЛИ
В ЖИЗНИ ОСТАЕТСЯ ПРЕЖНИМ,
ТОЧНО ТАКИМ ЖЕ. НО КОЛИЧЕСТВО
ГОРЕЧИ, КОТОРУЮ МЫ ОЩУЩАЕМ
НА ВКУС, ЗАВИСИТ ОТ ТОГО,
КУДА МЫ ПОМЕЩАЕМ ЭТУ БОЛЬ».
Шетлеру было одиннадцать лет, когда родители развелись, и два года спустя они с мамой приступили к переезду через всю страну, который закончился в Орегоне. Когда ему было пятнадцать, за год до поступления в Школу познания дикой природы, он нашел подработку на лето в качестве рабочего на ферме в сельской части штата Вашингтон, у человека, который имел опыт в трекинге и выживании в дикой природе. Шетлер только начал погружаться в этот мир и очень хотел учиться. Они договорились, что мужчина будет обучать Шетлера в обмен на работу. В середине лета друг семьи навестил его на ферме и, вернувшись, сказал Сьюзи, что ей нужно «вытащить его оттуда». Мужчина совершил сексуальное насилие над Шетлером.
Это была история, которую Шетлер держал в себе и иногда намекал на нее публично. Текст песни Let It Go, которую он написал для Punchface, находясь в Сан-Франциско, включает такие строки:
There is a stone in my hand, and it is all that I am The harder I hold the more it hurts (В моей руке камень, и это все, чем я являюсь. Чем крепче я держу, тем больнее.)
And I begin to believe this form I’m holding is me The tighter I go, the more I am assured (И я начинаю верить, что его форма и есть я. Чем крепче я держу, тем больше я в этом уверен.)
And I am dying to see how I can finally be Free from incessant suffering (И я умираю от желания увидеть, как смогу наконец освободиться от постоянных страданий.)
And now I open my hand. (А теперь я разжимаю руку.) I find a fistful of sand The world comes pouring in. (И вижу в ней горсть песка, в которой рассыпается мир.)
Источником вдохновения послужил разговор с буддийским монахом во время первой поездки Шетлера в Таиланд в 2006 году. Шетлер спросил: «Как вам удается отпускать?» Монах насыпал немного песка в раскрытую ладонь Шетлера и сказал, что песчинки — это его жизнь. Затем он велел Шетлеру крепко сжать ладонь. Песок начал просачиваться сквозь пальцы, рассыпаясь по земле. «Если ты слишком строг к своей жизни, — сказал монах, — ты не увидишь, что она разваливается на части». Затем монах вложил камень в ладонь Шетлера. «Поверни его, покрути. Посмотри на этот камень, — сказал монах. — Это боль твоей жизни. Теперь сожми его». Чем сильнее Шетлер сжимал ладонь, тем было больнее. «То же самое с жизнью, что и с болью, — сказал монах. — Обращайся и с тем и с другим мягко».
Шетлер поделился деталями своего прошлого с несколькими людьми, с которыми был близок и чувствовал себя в безопасности, раскрыв отдельные моменты пережитого. Позже он рассказал своей девушке о большей части этой истории. «Просто мне кажется, что внутри него что-то настолько сильно сломано, — сказала она мне, — что с психологической точки зрения есть вещи, которые он так и не смог исправить, взять под контроль, преодолеть». Она отметила, что в некоторых из его любимых книг рассматриваются различные понятия и теории сексуальности и психологии, или же действие происходит в гипермужественной среде. Он признался, что после первого случая насилия в детстве, по мере взросления — когда он становился выше, сильнее, увереннее в себе, — он предположил, что его уязвимости рассеются. Шетлер думал, что подобное насилие не повторится, не сможет повториться, вспоминает она его слова. По ее мнению, он искал уединения на природе, чтобы пережить травму после второго случая насилия. Глубоко в горном лесу, в одиночестве, он контролировал свою жизнь, имел власть над своим окружением. Это была реальность, в которой он хотел жить, в которой он находил смысл, силу, связь. «С того момента он все время пытался доказать, что он сильнее того, что с ним сделали, что никто и никогда больше не сможет лишить его такой власти», — говорит бывшая девушка.
Он постоянно занимался в тренажерном зале, обучался нескольким боевым искусствам и приемам самообороны, включая муай-тай, и мечтал пойти в армию. «Это было его жизненным предназначением, — говорит она, — вернуть себе эту силу и показать людям, что он не тот человек, на которого нападают, не тот человек, которого подвергают насилию, не тот человек, которого принижают».