Как я должен понять ваши последние слова? – спросил Ли Ванг, почувствовав, что банкир осуждает его образ действий по возвращении в Пекин. – В прямом их смысле, милейший мой Ли Ванг, в прямом смысле, – отвечал банкир, – потому что ваша вина искупается вашей откровенностью… «к которой я принудил тебя!» – подумал про себя Лао Тсин.
Ли Ванг, уже считавший свое дело проигранным, быстро ободрился, так как банкир говорил и смотрел серьезно, без всяких признаков издевательства над ним. Видя такой оборот дела, Гроляр счел наконец уместным повести речь о передаче ему «Регента», в чем он не сомневался более и о чем у них давно заключен был договор с Ли Вангом, но Лао Тсин предупредил его:
– Теперь, милейший мой, – сказал он, обращаясь к Ли Ванту, – вам остается только передать мне на хранение драгоценность, которую вы должны вручить господину де Сен-Фюрси в день вашего избрания главой могущественного общества… Или вы, может быть, предпочли бы вручить ее маркизу сейчас, в моем присутствии?
Гроляр увидел, что дело его очень близко к счастливой развязке, и обрадовался, а Лао Тсин между тем продолжал:
– Итак, мой друг, а в скором времени – ваша светлость, исполните это последнее дело. Не отговаривайтесь неимением драгоценности при себе, потому что подобной вещи никогда не оставляют дома, а держат в надежном кармане своего костюма и день и ночь, не расставаясь с ней ни на минуту. Если же вы станете утверждать, после ваших признаний, противное, то ведь это будет ложь, вследствие чего я, к сожалению, вынужден буду прервать всяческие отношения с вами.
Угроза подействовала, и Ли Ванг волей-неволей достал из внутреннего кармана своего нижнего платья, недоступного для самого ловкого вора, маленький ящичек, тщательно запертый крепким и хитрым замком; крышка его была хрустальная, и сквозь нее виден был великолепный «Регент», засверкавший при появлении на свет Божий всеми цветами радуга.
Гроляр протянул было к нему руки, но банкир, вежливо отстранив их, сказал:
– Сделаем все по порядку. Конечно, между вами существует уговор, который следует исполнить; но сначала надо узнать, предпочитает ли господин Ли Ванг исполнить его немедленно, сейчас же, или желает, может быть, подождать, как это и было условлено, того времени, когда осуществится его цель, то есть когда он сделается главой нашего общества. Это не заставит себя долго ждать, и у меня уже готов способ, который я укажу ему, – способ разыскания ящика, где хранится «кольцо власти», и провозглашения им себя Квангом – на острове, служащем резиденцией всех Квангов.
Услышав это, Ли Ванг протянул руку с «Регентом» банкиру, который и взял драгоценность спокойно, без всякой поспешности, словно самую обыкновенную вещь.
– Надеюсь, – сказал дрожащим от волнения голосом претендент на звание Кванга, – надеюсь, что вы мне, Лао Тсин, возвратите это сокровище в случае моей неудачи на выборах.
– Разумеется, мой друг и будущий Кванг! – успокоил его Лао Тсин. – В этом невероятном случае я исполню свой долг, возвратив «Регент» вам, а вы уж поступите с маркизом так, как считаете нужным, – это уже не будет меня касаться.
Такое решение, конечно, не могло понравиться Гроляру, но он не стал спорить, рассудив, что если, в конце концов, он не получит
«Регент» от китайцев, то у него всегда найдется средство забрать его у них законным путем, обратившись к содействию голландских властей.
Банкир же между тем думал, глядя на своих посетителей: «Нет, господа, не вам придется возвратить коронную драгоценность французскому правительству! Я в этом деле вижу хорошее средство для Бартеса заслужить расположение властей его родины, хотя он, живя среди нас, и не нуждается в нем, и с помощью богатств, которые скоро поступят в его распоряжение, сможет должным образом отомстить своим врагам, опозорившим его и пославшим в ссылку как последнего вора… Как ужасна эта история, которую он рассказал мне, и как его бедный отец должен был жестоко страдать от нее…»
Лао Тсин вспомнил, что и он был отцом двух сыновей, погибших в расцвете лет, и это воспоминание вызвало слезы на его глаза, задумчиво смотревшие в пространство и не замечавшие более собеседников.
Вдруг вошел Саранга, и банкир поневоле должен был вернуться к действительности.
– Это ты, мой верный Саранга? Так ты уже готов?
– Да, господин!
– Хорошо! Вот это – те два джентльмена, которых ты должен проводить к гротам Мары.
Малаец вздрогнул и посмотрел на Ли Ванга и Гроляра как на приговоренных к смерти, но лицо его не выдало ощущений, овладевших им в эту минуту: воля его господина была для него законом, не допускавшим никаких ни размышлений, ни возражений.
– В саду, господин, – заметил малаец, – четверо иностранных матросов ожидают ваших приказаний.
– Хорошо. Через несколько минут ты узнаешь о времени своего отъезда.
Саранга поклонился и вышел, а Лао Тсин сказал Ли Вангу и Гроляру:
– Извините, господа, личные воспоминания заставили меня отклониться от нашего дела, но теперь мы возвратимся к нему.
– Лао Тсин, – перебил его Ли Ванг тем же лихорадочным, беспокойным голосом, – я жду исполнения ваших обещаний!
– Оно не замедлит, – ответил банкир, – мне остается только сказать вам: все приготовлено для вашего путешествия. Когда вы Желаете ехать?
– Сегодня вечером! Сейчас даже!
– Час отъезда зависит от вас. Яхта, на которой вы отправитесь, уже под парами, а вместо китайского экипажа я попросил командира «Калифорнии» отпустить четырех матросов с его суд. на, которые вполне опытны в плавании как под парами, так и под парусами; затем, к вашим услугам малаец Саранга, сделавший в качестве лоцмана более пятидесяти путешествий туда и обратно… Наконец, вот последнее: потрудитесь получить эту записку оставленную покойным Фо, с помощью которой вы пройдете и на остров, и во дворец Квангов, и отыщете ящик с «кольцом власти». С этими словами банкир подал Ли Вангу большой сверток шелковой бумаги и пергамента, который тот взял обеими руками, дрожа от радости.
– Сколько нужно времени, чтобы быть там? – нетерпеливо спросил он.
– Четыре или пять дней.
– Хорошо, Лао Тсин! Я еду вечером, после захода солнца.
– Мы едем, Ли Ванг! – поправил его Гроляр. – Я не должен ни на минуту разлучаться с вами до того момента, когда исполнятся все ваши желания, а вместе с ними исполнятся, конечно, и мои!
– Это невозможно! – воскликнул Ли Ванг. – Я бы, разумеется, охотно взял вас с собой, но там, на острове, не имеет права показываться никто, не принадлежащий к нашему обществу.
– Это верно, – подтвердил банкир, – и у входа, ведущего на самый остров, должен будет высадиться лишь один Ли Ванг, который туда и проникнет; но вы, маркиз, можете подождать его возвращения в лодке, в которой довезет вас обоих до входа на остров один Саранга, так как на яхте невозможно будет пройти туда.
Оба союзника согласились с этим планом и ушли от Лао Тсина, довольные и собой, и им, хотя и не без некоторых сомнений и сожалений, относившихся исключительно к великолепному «Регенту»: один жалел, что должен был расстаться с ним, другому не менее жаль было видеть, что он не попал к нему в руки.
Когда они уходили, банкир сказал Гроляру:
– Милостивый государь, вы не можете понять моих симпатий к бежавшим из Нумеа ссыльным, которых вы чуть было не предали вчера французскому правительству, не вмешайся в дело Уолтер Дигби, настоящий американец на этот раз; но вы теперь откажетесь от ваших дальнейших действий в этом роде, иначе ни за что не получите драгоценности, о которой хлопочете.
– Но, милостивый государь, мой долг…
– Э! – перебил его банкир. – Я понимаю, что всякий долг соединен бывает с разными печальными необходимостями, но случается нередко, что чувство гуманности берет перевес и диктует нам свой образ действий.
– Посмотрю, что я могу сделать для ваших друзей, – важно сказал Гроляр, – может быть, мне удастся добиться от моего правительства некоторого смягчения их участи; но во всяком случае я не могу отказаться от миссии, возложенной им на меня, потому что это равносильно измене, а изменником своему отечеству я не желаю быть, да и вы не можете этого требовать от меня
– Пусть будет так, господин маркиз, – согласился Лао Тсин. – go пеняйте потом на себя за то, что может случиться впоследствии, так как я не перестану ограждать моих друзей от ваших покушений на их свободу, и вы могли уже видеть, успеваю ли я в этом, – это ограждение я считаю также своим долгом. Во всяком случае, на несколько месяцев они свободны от ваших покушений.
– Вы намекаете на кражу у меня моих бумаг?
– Да, это по моему желанию их украли у вас.
– Я так и думал! Но тогда, значит, мы идем с вами не к миру, а к войне, а в этом случае я предоставляю себе полную свободу действий, которая не может быть выгодна для вас!
– Как вам будет угодно. Прошу только помнить, что во всякой борьбе удары падают безразлично на всех, направо и налево.
– Благодарю за напоминание! А относительно «Регента» я ничего не боюсь: у меня ваше слово, милостивый государь, и к одному делу мы не будем примешивать другого.
С этими словами Гроляр важно раскланялся и ушел, полный достоинства и самого выгодного мнения о своей личности: из простого полицейского он начинал формироваться в дипломата, и, как казалось ему, не без успеха.
Оставшись один, банкир кликнул Сарангу и сказал ему:
– Видел этого иностранца, который поедет с Ли Вангом?
– Да, господин!
– Ну, – продолжал Лао Тсин, понизив голос, – если он тоже захочет ехать с ним в гроты Мары, – пусть себе, не мешай ему.
– Понимаю, господин! – просто сказал малаец, смотря на своего господина глубоким взглядом больших черных глаз.
Через некоторое время в кабинет Лао Тсина вошли Бартес и Гастон де Ла Жонкьер.
– Ну-с, – спросил первый, – удалось ли вам добиться чего-нибудь?
– Вот «Регент», – отвечал банкир, подавая его Гастону. – Он ли это самый?