ХОТЯ МАРГАРЕТ ПРОДОЛЖАЛА называть туземцев «дикарями», она поняла, что в Голландии их представляли совершенно неправильно:
«Их рост был вовсе не семь футов — от пяти футов четырех дюймов до пяти футов семи дюймов. При ближайшем рассмотрении они не показались мне очень свирепыми. Они были черными, как туз пик, и обнаженными, как птицы во время линьки. Их одежда состояла из пояса на талии, к которому спереди был подвешен гульфик, а сзади большой трехконечный лист, напоминающий хвост. У некоторых выше локтей виднелись браслеты. Браслеты были двух видов — плетенные из тонких веточек и меховые… У всех, кроме Пита, на головах были сетки, которые свисали на спину. По крайней мере, мне показалось, что это сетки. Сетки были сплетены из толстых нитей. Судя по всему, на Новой Гвинее они выполняли ту же роль, что и наши сумки для покупок. В этих сетках лежало все, что могло туземцам понадобиться. Ведь карманов-то у них не было».
Маргарет поморщилась, почувствовав сильный, резкий запах пота, смешанного с прогорклым свиным жиром, которым туземцы смазывали кожу. «Питу и его парням явно нужна была ванна и розовая вода, — записала она. — Ветер подул с другой стороны, и я мысленно взмолилась, чтобы им побыстрее все надоело, и они отправились бы домой».
Чувство было взаимным. Запах не понравился не только Маргарет. Вимаюк и Яралок сказали своим детям, что духи ужасно пахнут. Впрочем, это неудивительно, если вспомнить о гангренозных ожогах Маргарет и Деккера. Кроме того, они три дня брели по джунглям и не мылись.
Маргарет обратила внимание на стаи мух, которые кружились над порезами и царапинами на коже туземцев. Она поразилась огромным ногам дикарей — «мы никогда в жизни не видели таких огромных, плоских ступней». Американцы решили, что все подошедшие к ним дикари были взрослыми, но во время рукопожатий и приветствий Маргарет увидела, что за мужчинами идут мальчики — они прятались, пока дружеские отношения не были установлены.
Туземцы развели костер — кто-то расщепил палочку и начал быстро тереть ее о ротанговую лиану, чтобы получить искру. На костре туземцы собирались приготовить сладкий картофель — «хипери» на их языке. Макколлом наклонился и выдернул растение, напомнившее ему ревень, который рос в его саду в Миссури. Он стряхнул с корней землю, откусил черенок листа и почувствовал, что из его ушей повалил дым.
«Это была самая острая штука, какую мне доводилось пробовать в жизни!» — вспоминал он позднее. Он выплюнул откушенный кусочек, что вызвало у туземцев взрывы смеха. У всех, кроме одного.
Суровый туземец начал что-то энергично говорить «Питу». Американцы решили, что они покусились на его личное поле. Маргарет испугалась. Этого туземца они прозвали «Смутьяном». Но «Пит» его не послушал.
«Хозяин поля обратился к вождю, — вспоминал Макколлом, — вождь повернулся и сказал: „Заткнись“. И с этого момента мы стали друзьями».
НЕДОВОЛЬНЫМ, СУДЯ по всему, был Пугулик Самбом. Дочь Яралока, Юнггукве, вспоминала, что его возмущение было связано вовсе не с посягательством на урожай, а с самими пришельцами.
«Пугулик кричал всем, что из-за духов произойдет что-то плохое, — рассказала она через переводчика. — Он говорил: „Они духи! Они духи! Они призраки! Не ходите с ними!“»
Юнггукве видела, как Пугулик бегает по поваленному дереву — напуганный, а не разозленный. Он твердил, что пришельцы — это «могат», духи, призраки, от которых хорошего не жди. Женщина, за которую Юнггукве ухватилась при виде «Гремлин Спешиэл», была женой Пугулика, Марук. Забавно, но ее имя означало «плохая». Марук вторила мужу. К счастью для американцев, сторонники Вандика преобладали. Туземцы решили принять чужаков гостеприимно — и неважно, духи они или нет.
Маргарет Хастингс с туземцами (фотография любезно предоставлена Б. Б. Макколлом).
АМЕРИКАНЦЫ ПЫТАЛИСЬ УБЕДИТЬ туземцев принять нож Макколлома в подарок и попробовать леденцы.
«Нож они взяли с любопытством, — вспоминала Маргарет. — Мы попытались показать им, что леденцы можно есть. Мы открывали рты, брали леденцы в рот, облизывались и казались очень довольными — хотя по вкусу они нам напоминали яд. Конечно, туземцы нас не понимали. Мы подумали, что стоит дать конфету кому-нибудь из мальчишек, сопровождавших Пита и его людей. Но когда мы протянули конфеты детям, „Смутьян“ начал бегать и кричать. Он не успокоился, пока мы поспешно не отступили».
Встревоженная, Маргарет порылась в кармане и нашла компактную пудру с зеркальцем. Она открыла ее и протянула «Питу», чтобы он увидел свое отражение. Довольный Вимаюк передал зеркальце другим туземцам. «ЕСЛИ И ЕСТЬ В МИРЕ ЧТО-ТО, ЧТО ПОМОГАЕТ ПОДРУЖИТЬСЯ С ДИКАРЯМИ, ТО ЭТО ДЕШЕВАЯ КРАСНАЯ ПЛАСТИКОВАЯ ПУДРЕНИЦА ИЗ АРМЕЙСКОГО НАБОРА, — ПИСАЛА В ДНЕВНИКЕ МАРГАРЕТ. — ОБНАЖЕННЫЕ ТУЗЕМЦЫ ПРИШЛИ В ВОСТОРГ И ЗАТАРАТОРИЛИ, КАК СОРОКИ, ПРИ ВИДЕ СОБСТВЕННЫХ ЛИЦ».
— Мэгги, — сказал Деккер, — ты должна написать домой, чтобы миссионеры запаслись пудреницами.
МАРГАРЕТ БЫЛА ИСТОЩЕНА и физически, и эмоционально. Обожженные ноги мучительно болели, и она буквально рухнула на землю. Туземцы тут же сгрудились вокруг нее, присели на корточки и стали смотреть. Маргарет взглянула в зеркальце и сразу же поняла причину их любопытства.
В дневнике она написала, что стала вовсе не первой белой женщиной, которую увидели дикари. Она была «первой черно-белой женщиной». Из-за ожогов левая сторона ее лица потемнела, а правая оставалась белой. Брови и ресницы были опалены, а нос распух. Стрижка Макколлома не помогла — когда-то красивые и блестящие волосы Маргарет теперь торчали клоками во все стороны. Маргарет и не догадывалась, но больше всего туземцев поразили ее яркие голубые глаза.
Она смотрела на туземцев. Туземцы смотрели на нее. И неожиданно Маргарет почувствовала облегчение и даже радость. «В тот момент я не могла бы любить Пита и его людей больше, чем если бы они были нашими кровными братьями, — написала она. — Они оказались, скорее, Каспарами Милктостами (так звали мягкосердечного героя комиксов) с черными лицами, а вовсе не охотниками за головами и каннибалами. Я была им бесконечно благодарна».
Макколлом подвел «Пита» к Маргарет и Деккеру, чтобы показать ему их раны. Вождь туземцев торжественно кивнул. Маргарет не могла не почувствовать симпатии к этому человеку.
«Он смотрел на нас и снова и снова повторял: „A-а, а-а, а-а“. Мы поняли — он пытается сказать нам, что ему жаль нас и он хочет помочь. Но единственное, что мы слышали, это было „А-а, а-а, а-а“ — снова и снова». На самом деле это слово вовсе не принадлежало к словарю яли или дани. Это было обычное междометие, какие часто встречаются в речи европейцев для того, чтобы продемонстрировать интерес.
«Пит» осмотрел рану на голове Деккера. Он подошел ближе и дунул в рану. «Мне впервые показалось, что Деккер вот-вот грохнется в обморок, — записала в дневнике Маргарет. — Старый Пит перешел ко мне и дунул на мои ноги и руки. Я подумала, что мне сейчас будет плохо. Более зловонного дыхания, чем у Пита, не было на всей земле».
«Мы пришли к выводу, что дыхание вождя должно обладать неким целительным свойством, — продолжает Маргарет. — Наверное, это был такой обычай, как возложение рук в других частях света. Но мы с Деккером этой чести не оценили».
Американцы почти догадались о смысле действия, но все же не до конца. Маргарет и Деккер получили потрясающий подарок. Вождь показал им, что те, кто нашел их, голодных и холодных, на поле сладкого картофеля, от души желают им выздоровления.
КОГДА ЧЛЕН ПЛЕМЕНИ яли или дани получал в бою ранение, физические страдания тревожили его меньше всего. Больше всего туземцы страшились того, что через рану может выйти самая суть их существа, «этай-экен», «семена песен». Короче говоря, их душа.
Жители долины отличались хорошим физическим и духовным здоровьем. Они полагали, что «этай-экен» живет в верхней части солнечного сплетения, прямо под грудной клеткой. Ожерелье из раковин, которое носил вождь, закрывало именно это место. Судя по всему, главной его целью была защита «этай-экен». Когда человек страдал от боли, «этай-экен» перемещался с передней части груди на спину. Подобное перемещение являлось духовной катастрофой и угрожало самой жизни человека. Естественно, что в таких случаях нужно было сразу же принимать экстренные меры.
Сначала лекарь удалял стрелу или копье, застрявшие в ране. Потом он делал несколько надрезов на животе жертвы, чтобы выпустить «меп мили», то есть «черную кровь». Считалось, что именно «черная кровь» и вызывает боль и страдания. Затем наступала очередь более серьезного лечения. Близкий раненого воина или человек, искусный в целительстве, обращался непосредственно к его «этай-экен».
Он возвращал душу на ее место. А для этого нужно было дунуть в ухо раненого и прошептать заклинание. Кроме того, нужно было дунуть и на сами раны. ВСЕГО ЧАС НАЗАД АМЕРИКАНЦЫ БОЯЛИСЬ, ЧТО ВИМАЮК ВАНДИК УБЬЕТ ИХ И СЪЕСТ. НО ВМЕСТО ЭТОГО ОН ПОЗАБОТИЛСЯ ОБ ИХ ДУШАХ.
К вечеру американцы уже падали с ног, но туземцы так увлеклись небесными духами, что совершенно не собирались уходить. Полил холодный ночной дождь. Туземцы собрали приготовленный сладкий картофель («Они унесли всю еду с собой!» — возмущался Деккер), но нож, пудреницу и конфеты оставили. Американцев ожидала очередная голодная ночь.
Они нашли ровное место на поляне, расстелили брезент, другим накрылись и провалились в сон. «Мы были слишком слабы, чтобы сделать что-нибудь еще, и слишком счастливы, чтобы думать о другом», — написала Маргарет. Они пробрались сквозь джунгли к заветной прогалине, их заметил спасательный самолет, они подружились с туземцами. Маргарет не преувеличивала, когда написала в дневнике: «Это был великий день!»
Проснувшись среди ночи, Маргарет почувствовала, что над ней кто-то стоит. Она чуть было не закричала, но узнала туземца. Это был «Пит».
«Стало ясно, что днем он беспокоился о нас, и пришел ночью, посмотреть, как у нас дела. Он отнесся к нам, как настоящая наседка. Я разбудила Макколлома. Он посмотрел на Пита и сказал: „Надо же! У нас есть часовой!“»