Красный мажоид сидел на гребне молодой дюны, наполовину зарывшись в песок и практически слившись с ним цветом. Мимикрия была столь совершенной, что, не ищи Остапенко специально, он прошел бы мимо Кхаса, не заподозрив постороннего присутствия. Но он, разумеется, не прошел, а поднял руки над головой и помахал раскрытыми ладонями.
В замкнутом состоянии типичный мажоид напоминает мажидового краба-паука, только без клешней; отсюда и название, которое присвоили этим существам ксенологи. На самом деле устрашающий краб-паук — всего лишь защитный карапакс, под которым прячется мягкое тельце, покрытое редким волосом. При появлении Остапенко мажоид показался наружу: в передней части выдвинулась телескопической штангой длинная шея, увенчанная круглой головой с четырьмя маленькими глазами-бусинками и толстогубым, похожим на человеческий ртом. Изящные шестипалые ручки и сморщенные голосовые мешки дополняли сюрреалистический образ, неизменно шокирующий неофитов.
— Хшо хашикхо, Кхас! — сказал Остапенко, воспользовавшись местным приветствием.
Мембранная коробка искажала голос, придавая ему механическую лязгающую резкость, однако мажоиды, как было установлено путем особого эксперимента, намного лучше воспринимали человеческую речь, переданную через динамики, нежели услышанную непосредственно. Кхас быстро надул мешки и ответил:
— Шдравсштвуй, Шсаргей.
Кашляюще-шипящий язык красных мажоидов, конечно, стоило бы изучить и выучить, но у экспедиции традиционно не хватало кадров: из тридцати человек восемнадцать — инженеры, обслуживающие экспедиционную базу, а два штатных ксенолога, Зайцева и Штерн, были по основному образованию биологами, совмещавшими с научной работой обязанности врачей. Лингвистику всякий раз откладывали на потом, в результате Кхас, отиравшийся у базы землян еще со времен первой экспедиции, сам заговорил по-русски, проявив удивительную сообразительность.
Тяжело ступая, Остапенко поднялся на гребень. Здесь было ветрено, воздушный поток с севера нес мелкие песчинки, что предвещало скорое наступление сезона бурь.
— Как твои дела, Кхас? — спросил Остапенко.
— Кхдела плокхо, Шсаргей, — ответил мажоид.
Остапенко удивился. На его памяти это был первый случай, когда Кхас заявил, что «кхдела плокхо».
— Что случилось?
— Кхсемляне укходят, Шсаргей. Плокхо.
До Остапенко не сразу дошел смысл сказанного, а когда дошел, он удивился еще больше. Получалось, что мажоид каким-то образом узнал об эвакуации чуть ли не в то же самое время, когда о ней узнало руководство экспедиции. Снова завертелись давние мыслишки, что Кхас и его соплеменники только прикидываются невежественными дикарями, а в действительности обладают технологиями, которые пока еще землянам недоступны. Штерн как-то рассуждал о «телепатическом органе»: дескать, в условиях разреженной атмосферы голосовых мешков явно недостаточно для быстрой надежной связи, особенно при нападении хищников или, наоборот, охоте, поэтому у мажоидов в процессе эволюции сформировался особый отдел мозга, способный обмениваться информацией посредством электромагнитного излучения. Однако обосновать свои слова ксенолог не мог: в его распоряжении находилось всего-то три старых карапакса красных мажоидов и один неполный постабдомен черного — по этим останкам трудно что-либо сказать о конкретных анатомических деталях. Командир экспедиции Каравай высмеял Штерна, заявив, что если мозги мажоидов работают как радиостанция, то ксенологу прежде всего нужно искать антенны, а поскольку антенн у мажоидов не видно, то и говорить не о чем. Остапенко имел особое мнение насчет происхождения и способностей предков Кхаса, однако и сам понимал, что оно имеет мало отношения к серьезной науке, поэтому публично его не озвучивал.
— Да, мы уходим, Кхас, — сказал Остапенко. — Старейшины Земли решили отозвать нас домой. Но мы обязательно вернемся.
— Кхсемляне укходят накхвсекхда, — заявил Кхас.
— Нет, не навсегда! — сказал Остапенко. — Мы вас не бросим.
— Вхы брокхсите нашс, Шсаргей. Не хковори обхман.
— Значит, такие у вас настроения, да? Я могу встретиться со старейшинами?
— Шстарейшины не кхотят вшстрешчать кхсемлян.
Остапенко почувствовал озноб: наверное, все-таки стоило надеть доху. Или это нервное?
— Мы собираемся оставить вам свои припасы, — сказал он, — технику для бурения скважин, электростанцию, оранжерею, сельскохозяйственные инструменты, радиооборудование. У нас есть много полезного. Чем-то вы умеете пользоваться, но кое-что придется освоить прямо сейчас. Нельзя терять время. Я прошу старейшин направить к нам всех свободных кхеселети, которые понимают язык землян.
— Шстарейшины шсапретили кхеселети вшстрешчать кхсемлян, — сказал Кхас. — Кхнам кхне кнушны прикхпашсы.
Остапенко начал злиться. Еще ни разу он не получал столь категоричный отказ со стороны красных мажоидов. Позавчера, в минувшую встречу, Кхас болтал без умолку, путался в словах, задавал по своей привычке очень детские вопросы, на которые не всегда можно было подобрать ответ. Его нынешняя лаконичность пугала. Черт, подумал Остапенко, мы ведь даже толком не знаем, какая у тут них иерархия! Нам сказали, что старейшины главные, и мы приняли информацию как должное, опираясь на опыт примитивных земных племен. Но при этом относились к старейшинам снисходительно, словно к совещательному органу, с которым можно посоветоваться, у которого можно узнать нечто новое или, наоборот, хорошо забытое старое, но к которому невозможно относиться всерьез. Мы же передовые, самые пионерские и прогрессивные, а они — нечто отжившее, архаичное, как лысый деревенский поп у своего замшелого прихода. Или как вонючий шаман с раскрашенным бубном и пустыми глазами, объевшийся грибов. Кто они против нас? Тьфу и растереть! Остапенко вдруг понял, что ни разу за все время своего знакомства с Кхасом — между прочим, два местных года, то есть четыре земных — он не задумался о роли, которую любознательный мажоид играет в местном сообществе. А ведь стоило бы задуматься, тем более что тот выступал переводчиком при старейшинах, сопровождал ученых во время их вылазок по окрестностям, участвовал в обучении кхеселети, недавно вылупившихся из яиц. По всему выходило, что он авторитетный мажоид, лидер — но так ли это? Может быть, старейшины благоволили Кхасу только потому, что он первым установил контакт с землянами и обеспечивал взаимовыгодную коммуникацию? Теперь ситуация изменилась, земляне улетают, а его услуги становятся не нужны.
— Послушай, Кхас, — сказал Остапенко. — Я понимаю, что ты… вы все чувствуете себя обманутыми. Но нужно думать о будущем… готовиться к будущему. С нашими припасами вам будет легче пережить сезон бурь и зиму. Объясни, прошу тебя, старейшинам, что благоразумнее воспользоваться нашим предложением, чем с ходу отвергать его. Чистая вода, вкусная еда, электрический свет, надежные инструменты. И мы ничего не потребуем за все это… Подарок… Это наш подарок вам.
— Кхне нхадо пкходаркхов, Шсаргей, — сказал Кхас. — Шоешос придутх. Ш-шесть шсолншц, дкхва по ш-шесть, дхдюсшина кхаших.
Последнее заявление мажоида было непросто понять, однако на пике обострения чувств Остапенко показалось, что он разобрал все сказанное, кроме одного слова, которое вроде бы услышал впервые.
— Кхаших? — переспросил он. — Дюжина кхаших? Кто такие кхаших?
— Кхаших — это я, — очень четко произнес Кхас.
3
— И что было потом? — нетерпеливо спросил полковник Каравай, потому что Остапенко сделал паузу в рассказе.
— Потом… потом Кхас втянулся в свой панцирь. И больше не ответил ни на один вопрос.
— Ушел в несознанку, значит, — резюмировал Каравай. — Что скажете, товарищи ксенологи?
Совещание администрации базы с участием научных работников проводили по традиции в библиотеке. Присутствовали командир экспедиции полковник Каравай, командир ракетного отряда майор Ильин, главный инженер Тхелидзе, начбез и замполит майор Кудряшов, научрук и планетолог Остапенко, ксенологи Штерн и Зайцева, археолог Стеблов, астроном Бадовский, климатолог Григорян. Стенографическую запись вела секретарь администрации Мисюк, по совместительству — архивариус базы и радиооператор. Слово взял ксенолог Штерн.
— Как нам известно, — сказал он, — шоешос — это одно из названий черных мажоидов, но используемое крайне редко. Я не веду специальный учет, но если покопаться в памяти, то слышал это название как минимум однажды. И помнится, в тот раз мы обсуждали со старейшинами особенности местного календаря.
— Откуда же нам известно, что шоешос — черные мажоиды? — поинтересовался Кудряшов; в библиотеке курить было категорически запрещено, поэтому он вертел пустую трубку в пальцах.
— Из материалов предыдущих экспедиций, — объяснил Штерн. — Я, знаете ли, привык читать отчеты коллег перед тем, как приступить к работе. Ксенолог Лесков — он, кстати, обучал Кхаса русскому — вполне определенно идентифицировал этот термин. Шотес, хотес, шоешос — все это названия черных мажоидов как таковых или племен черных мажоидов, которые населяют северный лес.
— Существует ли семантический аналог для каждого из этих вариантов? — спросил Кудряшов.
Штерн усмехнулся чему-то своему, погладил бороду.
— Есть такое понятие, — сказал он, — ложные друзья переводчика. Но там ошибки обусловлены общим происхождением тех или иных слов, в них можно разобраться. Здесь все намного сложнее, ведь мы имеем лишь зачаточные представления о культуре мажоидов. Всегда, конечно, существует соблазн взять простую схему. Например, я могу сказать, что шотес — это аналог слова «негр», хотес — негроид, а шоешос — чернокожий. Выглядит логично, не так ли? Но это в корне неверно. Если искать семантический аналог и если принять, что шотес — негр, то тогда хотес — это негр, которого никто никогда не видел, но который все равно где-то есть, а шоешос — это негр, которого можно увидеть только в определенное время года, например, перед сезоном бурь, если говорить о местных условиях. И опять выглядит логично, не так ли?