ше? Таков был вопрос, упорно встававший передо мной. Возможно ли существовать на мертвой Земле? Как по законам физики большее тело притягивает к себе меньшие тела, так будет и с нами: не почувствуем ли мы неодолимую силу притяжения к огромному телу человечества, отошедшему в Неведомое? И как придет конец? Снова ли нахлынет яд? Или из-за тлетворных продуктов всеобщего разложения Земля станет непригодна для жизни? Или, наконец, ужас нашего положения лишит нас душевного равновесия и бросит в жертву безумию? Горсточка умалишенных на вымершей планете! Мысль моя остановилась на этой последней страшной картине, когда какой-то негромкий звук заставил меня поглядеть вниз. Старая извозчичья лошадь медленно тащилась в гору!
В тот же миг я уловил щебет птиц, услышал чей-то кашель во дворе под окном и общий звуковой фон движения по всей округе. И все-таки я помню, что именно лошадь, эта неказистая, тощая кляча, давно отжившая свой лошадиный век, приковала к себе мой взгляд. Медленно, с одышкой одолевала она подъем. Потом я перевел глаза на кучера, который, сгорбившись, сидел на облучке, и, наконец, на молодого человека, взволнованно высунувшегося в окно колымаги и кричавшего, куда ехать. Они все, несомненно, были живы - дерзко живы!
Ожили вновь, все и каждый! Неужели все пережитое было бредом? Возможно ли, чтобы история с отравленным поясом была причудливым сном? Одно мгновение мой потрясенный мозг был готов этому поверить. Потом я опустил глаза и увидел большой волдырь на ладони, натертый канатом колокола в Сити. Значит, это было, было наяву. И все же мир воскресает, жизнь мгновенным мощным приливом возвращается на планету. Обводя глазами всю широкую панораму, я всюду видел движение, - и, что меня изумило, оно шло по той же колее, на которой накануне прервалось. Я посмотрел на любителей гольфа. Неужели они продолжают игру? Да, вот один игрок погнал мяч от столбика, и та вторая пара на зеленом поле, несомненно, рвется положить свой мяч в лузу. Жнецы не спеша возвращаются на работу. Нянька отшлепала старшего из своих питомцев и покатила коляску вверх по склону холма. Каждый, не раздумывая, подхватил нить с того самого места, где прежде ее обронил.
Я бросился вниз, но парадное оказалось раскрыто настежь, и я услышал со двора голоса моих товарищей, громко выражавших удивление и поздравлявших друг друга. Как мы все пожимали друг другу руки, как дружно смеялись! Как миссис Челленджер на радостях расцеловала сперва всех нас и только тогда бросилась в медвежьи объятия мужа!
- Но не может быть, чтобы они спали! - воскликнул лорд Джон. - Черт возьми, Челленджер, вы меня не убедите, что люди могут спать вот так - окоченелые, с открытыми стеклянными глазами и этим страшным мертвым оскалом на лице!
- Это возможно только в том состоянии, которое называется каталепсией, - сказал Челленджер. - В прошлом это явление встречалось редко, и его каждый раз ошибочно принимали за смерть. При нем у человека понижается температура, исчезает дыхание, биение сердца становится неразличимо - в сущности, это и есть смерть, но только временная. Даже самый проницательный ум (тут он закрыл глаза и ухмыльнулся) едва ли мог предусмотреть такое всеобщее распространение каталепсии.
- Назовите это хоть так, - заметил Саммерли, - но вы только налепили ярлык, а по сути дела, мы так же мало знаем об этой каталепсии, как о том яде, который ее вызвал. Мы можем сказать лишь одно: отравленный эфир вызвал временную смерть.
Остин весь обмяк на подножке автомобиля. Это его кашель я слышал сверху. Он долго сидел молча, зажав виски в ладонях, а теперь бурчал про себя, оглядывая машину:
- Ах, пострел! Вечно напроказит!
- В чем дело, Остин?
- Натекло из масленки, сэр. Кто-то баловался с машиной. Верно, мальчишка садовника!
Лорд Джон стоял с виноватым видом.
- Не знаю, что со мной приключилось, - продолжал Остин. - Я вроде бы оступился, когда поливал машину из кишки. Помнится, я стукнулся лбом о подножку. Но, ей же богу, со мной никогда не бывало, чтоб у меня текло из масленки!
Остину коротко рассказали, что случилось с ним самим и со всеми на Земле. Загадка с масленкой также была ему разъяснена. Он слушал с явным недоверием о том, как простой любитель управился с его машиной, и с жадным вниманием ловил каждое слово нашего скупого отчета о спящем Лондоне. Помню, когда мы кончили, он спросил:
- Вы были возле Английского банка, сэр, и даже не зашли?
- Не зашли, Остин.
- Когда там у них - денег миллионы, а люди все спали?
- Ну да.
- Эх, меня там не было! - вздохнул он и, отвернувшись, уныло взялся опять за шланг.
Вдруг послышался шелест колес по гравию аллеи. Старая колымага подъехала наконец к Челленджеровскому подъезду. Я увидел, как выскочил из нее молодой седок. Минуту спустя появилась горничная с таким взъерошенным и растерянным видом, как будто ее только что разбудили от глубокого сна, и подала на подносе визитную карточку. Прочитав ее, Челленджер свирепо зафырчал и так взъярился, что его черная грива встала дыбом.
- Корреспондент! - взревел он. Потом добавил с улыбкой, как будто споря сам с собой - В конце концов, только естественно, что мир спешит узнать мое мнение по поводу такого события.
- Едва ли в этом заключалась его миссия, - возразил Саммерли. - Ведь он ехал сюда со станции, когда катастрофа еще не наступила.
Я взглянул на карточку и прочел: «Джеймс Бек-стер, лондонский корреспондент газеты «Нью-йоркский обозреватель».
- Вы его примете? - спросил я.
- Ни за что!
- Ах, Джордж! Ты бы должен стать добрей и внимательней к людям. Неужели ты ничему не научился после всего, что мы испытали?
Челленджер досадливо прищелкнул языком и затряс своей большой упрямой головой.
- Зловредное племя! Правда, Мелоун? Самый скверный плевел современной цивилизации! Орудие шарлатанства и помеха для уважающих себя людей! Когда они сказали обо мне хоть одно доброе слово?
- А они когда-нибудь слышали от вас хоть одно доброе слово? - возразил я. - Подумайте, сэр, ведь перед вами иностранец, он проделал длинный путь, чтобы увидеть вас. Вы, конечно, не будете с ним чересчур суровы.
- Хорошо, хорошо! - пробурчал Челленджер. - Пойдемте со мной, вы поможете мне вести разговор.
Но предупреждаю: впредь я не потерплю подобных вторжений в мой дом!
Ворча и фыркая, он пошел за мной вперевалку, точно огромный сердитый пес.
Бойкий молодой американец вынул из кармана блокнот и сразу приступил к делу.
- Я приехал, сэр, - заявил он, - потому что у нас в Америке публика жаждет услышать побольше о той опасности, которая угрожает Земле.
- Я ничего не знаю ни о какой опасности, которая в настоящее время угрожала бы Земле, - зло пробурчал Челленджер.
Корреспондент посмотрел на него с некоторым удивлением.
- Я, сэр, имею в виду ту возможность, что мир вступает в зону ядовитого эфира.
- В настоящее время я не предвижу подобной опасности, - сказал Челленджер.
Корреспондент и вовсе растерялся.
- Ведь вы профессор Челленджер? - спросил он.
- Да, сэр. Меня зовут именно так.
- В таком случае я не понимаю, как вы можете говорить, что опасности нет. А как же тогда с письмом, опубликованным сегодня утром за вашей подписью в лондонском «Таймсе»?
Пришла очередь Челленджеру сделать большие глаза.
- Сегодня утром? - переспросил он. - Сегодня утром «Таймс» не выходил.
- Позвольте, сэр, - с мягким упреком возразил американец, - вы не будете спорить, что лондонский «Таймс» - газета ежедневная. - Он извлек из внутреннего кармана помятый экземпляр. - Вот это письмо, я о нем и говорю.
Челленджер захихикал, потирая руки.
- Начинаю понимать! - сказал он. - Вы только сегодня утром прочли мое письмо?
- Да, сэр.
- И сразу поехали меня интервьюировать?
- Да, сэр.
- Вы не заметили в дороге ничего необычайного?
- Сказать по правде, ваши соотечественники показались мне живей и, в общем, человечней, чем я их знал до сих пор. Носильщик стал рассказывать мне какую-то смешную историю - мне это показалось новым для вашей страны.
- Больше ничего?
- Нет, сэр, больше я как будто ничего не могу припомнить.
- Так! А в котором часу вы выехали из Лондона?
Американец улыбнулся.
- Я сюда приехал интервьюировать вас, профессор, но дело, кажется, обернулось по поговорке: «Кто кого выудил - негр рыбу или рыба негра?» Вы беретесь за мою работу.
- Случилось так, что мне хочется это знать. Вы не помните, в котором часу отходил ваш поезд?
- Помню. В половине первого.
- А когда пришел?
- В четверть третьего.
- Вы взяли кэб?
- Разумеется.
- Как вы думаете, сколько отсюда до станции?
- Я кладу мили полторы, не меньше.
- Сколько же времени заняла, по-вашему, езда?
- Пожалуй, все полчаса - на этой кляче.
- Значит, сейчас должно быть три часа?
- Да, часа три или начало четвертого.
- Сверьтесь по вашим часам.
Американец последовал совету и выкатил глаза.
- Что за чушь! - воскликнул он. - Часы остановились, вышел весь завод. Эта кляча побила все рекорды! Да и солнце, как я погляжу, стоит совсем низко. Н-да… Тут что-то непонятное.
- Вы не помните, не случилось ли чего особенного, пока вы ехали в гору?
- Помнится, на меня вдруг нашла страшная сонливость. Я как будто хотел сказать что-то кучеру, но он почему-то не стал меня слушать. У меня на минутку закружилась голова - наверно, от жары.
- Так и со всем человечеством, - обратился Челленджер ко мне. - Все они почувствовали только минутное головокружение. Никто понятия не имеет о том, что произошло. Каждый сразу возвращается к прерванному делу, как Остин схватился за шланг и как те игроки опять погнали мячи. Ваш редактор, Мелоун, станет дальше подготовлять выпуск, и до чего же он удивится, когда увидит, что пропустил положенный срок! Да, мой юный друг, - повернулся он к американскому корреспонденту; на него вдруг нашло благодушие. - Вам, может быть, интересно будет узнать, что Земля благополучно п