В первый раз я встретился с чиклеро, и вот он оказался совсем не страшным. Как все чиклеро или, я бы сказал, как почти все люди, ведущие независимую жизнь, полную опасностей, Мигель был очень неглупым человеком. По умственным способностям он, конечно, превосходил любого крестьянина или даже банковского служащего, которым в их борьбе за существование не требуется особых умственных усилий.
Мигель повел меня в монте показать развалины милях в двух от берега. Когда-то сюда приезжали с Косумеля американские археологи. Если бы они прошли пешком вдоль побережья, то, несомненно, наткнулись бы на Пуэрто-Чиле и Пуа. Как ни странно, в Кинтана-Роо до сих пор никто не проникал по суше. По крайней мере об этом не было сообщений, да и обитатели кокалей не припомнят такого случая. Ко всем развалинам Кинтана-Роо подъезжали только на судах. Их и открыли потому, что они были видны с моря.
Я вернулся в Пуа уже в сумерки. «Лидии» все еще не было. Меня это начинало беспокоить не на шутку. Я пробыл на маленьком кокале целых пять дней и, несмотря на все интересные события и волнующие находки, вовсе не собирался оставаться там вечно. Продукты кончились, и, кроме того, я хотел к сроку поспеть в Британский Гондурас.
Хотя я и сам понимал, как бессмысленно оставаться в Пуа, все же для меня было полной неожиданностью, что сеньор Месос думает то же самое. На следующее утро, как только я проснулся, он пришел в хижину и прямо заявил, что мне нельзя тут оставаться.
— У нас нет еды, а «Лидия» не вернулась. Тебе надо уходить пешком.
Я не верил собственным ушам и пытался возражать. Это просто немыслимо, объяснял я сеньору Месосу, ведь он же сам говорил, что до Тулума нет троп, а идти надо тридцать пять миль. Я обязательно собьюсь с дороги.
— Если уж надо уходить, — сказал я наконец, — пусть меня проводит кто-нибудь из ваших сыновей.
Послать со мной сына сеньор Месос наотрез отказался. Я не мог понять, что это на него нашло, и с минуту был в полной растерянности. Пытаясь выяснить, в чем дело, я обратился к сеньоре Месос, но и от нее услышал то же самое. Лодка не вернулась, в Пуа мало еды, надо уходить пешком. Если я и внес свою долю в общий котел, так меня же здесь кормили. В заключение сеньора Месос посоветовала обратиться за помощью к Мигелю из Ака, он знает побережье лучше, чем они.
Разубедить их было невозможно. В полном отчаянии я направился к хижине, где висел мой гамак, чтобы обдумать создавшееся положение. Сначала все это казалось мне просто безумием. Разве я смогу дойти до Тулума в своих сандалиях? Мне уже по опыту было известно, какая тут трудная дорога. Да и где я сумею достать воды? Ведь идти надо не меньше трех дней. Однако больше, чем вода, меня беспокоили змеи и возможность заблудиться. Я уже раньше заметил, что во многих местах к морю подступают непроходимые болотистые заросли. Если я попытаюсь обогнуть их через джунгли, я обязательно собьюсь с дороги. А мой хенекеновый мешок и голубая сумка? Разве я смогу тащить их целых тридцать пять миль по тропической жаре? Что же касается встречи со страшными чиклеро, то я старался об этом просто не думать. Единственная надежда была на Мигеля. Только бы он согласился проводить меня! Мигеля я почти не знал и все же почему-то был уверен, что он мне поможет.
Несмотря на требования сеньора Месоса, я решил остаться в Пуа еще на день. Если за это время ничего и не произойдет, я по крайней мере сумею отдохнуть перед дорогой.
Проснувшись на другое утро, я увидел, что сеньор Месос разговаривает с какими-то двумя мужчинами. Раньше я их здесь ни разу не видел. Откуда они взялись и зачем пришли? Все мне казалось подозрительным, и я даже пожалел, что не ушел вчера, не дожидаясь неприятных сюрпризов.
Один из мужчин оказался братом сеньора Месоса. У него был маленький кокаль Чуньююн в пяти милях к северу от лагуны Йочак. Второй — его работником, жившим с ним на кокале. Очевидно, они просто пришли навестить своего соседа. Я почувствовал себя увереннее, когда узнал, что один из них хорошо говорит по-испански. Я объяснил им, что хочу добраться до Белиза. Из Пуа я рассчитывал доехать на «Лидии» до местечка Танках, а уже оттуда — в Белиз.
По их виду было ясно, что они не поверили ни единому моему слову. И тогда впервые за все время я вдруг догадался, что вызываю у сеньора и сеньоры Месос, может быть, больше опасений, чем они у меня. Ведь семья живет совсем уединенно, рядом с джунглями, где скрываются опасные бандиты, поэтому нет ничего удивительного, что они сомневаются в моих истинных намерениях. К тому же я явился к ним, как чиклеро, без продуктов, только с парой сандалий, повсюду совал свой нос и проявлял неестественный интерес к священным постройкам карликов. А моя бороденка и грязная одежда? Ну конечно, я не мог не вызывать подозрений.
Сообразив все это, я пустился в длинные и путаные объяснения. Я не бандит, не чиклеро, а просто путешественник, мне надо сфотографировать руины, так как это очень важно для некоторых людей в Мехико. Однако вскоре я понял, что мои слушатели не имеют ни малейшего представления о фотографии. Что же касается моих разглагольствований о важности для Мехико разрушенных построек маленьких человечков, то это навлекло на меня еще больше подозрений.
Выручило меня появление на берегу какого-то мужчины. Он приближался к Пуа с южной стороны. С радостью я узнал в нем Мигеля. Очевидно, этот день был специально назначен для визитов. Мигель приветливо поздоровался со мной. Должно быть, он тоже рад был встрече. Я тут же объяснил ему, что нуждаюсь в его помощи, так как мне надо уходить из Пуа и добираться пешком до Тулума. Не может ли он проводить меня и поднести вещи? Мигель вовсе не был в восторге от такого предложения. Он стал объяснять, почему не сможет пойти со мной. Я перебил его, предлагая деньги, но это не произвело на него абсолютно никакого впечатления.
— Очень трудная дорога, — пояснил Мигель. — Пура пьедра (одни камни) и еще калета Ялкоу. Ее надо обходить через монте.
В конце концов Мигель все же согласился проводить меня.
— Я доведу тебя до кокаля Акумаль, — сказал он. — А там ты найдешь еще кого-нибудь, кто проводит тебя дальше.
Мы договорились, что, возвращаясь сегодня вечером в Ак, Мигель прихватит мой большой мешок, а я приду туда завтра утром с одной сумкой. Потом он поведет меня через джунгли, в обход лагуны, к следующему кокалю. А дальше — как повезет.
Четверо мужчин вели оживленную беседу на языке майя, обмениваясь новостями. Язык этот, с которым я уже был немного знаком, почти всегда звучит очень мягко и вполне соответствует сдержанности индейцев майя. Речь их постоянно сопровождается жестами, однако это не драматическая жестикуляция итальянцев (или других европейцев), а очень спокойные, мягкие движения. В основном движутся только кисти рук, обращенные к собеседнику ладонью. Удивительные жесты, удивительный язык, единственное прямое наследие времен, когда майя были властителями Кинтана-Роо. Современный Юкатан во многом мог бы позавидовать древним майя.
Процветающее некогда побережье с многочисленными портами, такими, как Йочак, Пуа, Пуэрто-Чиле и Ак, превратилось теперь в дикие джунгли, у края которых лишь кое-где можно встретить одну-две хижины.
Я стал расспрашивать Мигеля о чиклеро, мне очень хотелось узнать хоть что-нибудь о их жизни. Тема эта, видно, всем пришлась по душе. Вскоре и сеньор Месос, и Мигель, и двое других мужчин рассказывали о чиклеро всякие истории. Тут были и воспоминания об убийствах, совершенных чиклеро, и кровавые оргии в крупных поселках вроде Леона-Викарьо (унылом аде из рифленого железа, где я побывал на пути в Пуэрто-Хуарес). В общем все самое страшное, что мне говорили о чиклеро, оказалось правдой.
Очевидно, на побережье Кинтана-Роо в районе промысла чикле (участок джунглей от Тулума до мыса Каточе) действует несколько компаний, но для чиклеро самые важные компании — это два их собственных клана, которые постоянно ведут войну друг с другом. Тут я впервые услышал имя знаменитого Эль-Кавамо, бывшего главаря одной из этих партий (кавамо — большеголовая морская черепаха). Другой главарь и смертельный враг Кавамо получил ироническую кличку Ля-Тортуга (сухопутная черепаха). Из разговора я узнал, что три года назад Эль-Кавамо нашел в конце концов свою смерть. Этот человек, который всю жизнь выслеживал отдельных чиклеро из враждебного клана и убивал их, чтобы забрать у них чикле, был наконец схвачен возле Ака. Его поймали люди Ля-Тортуги, ранив при этом кинжалом в челюсть. Больше двух миль они тащили Эль-Кавамо до калеты Йочак, а оттуда на лодке увезли на Косумель. Он был убит на другой день в тюрьме. Слушая такие разговоры, я начинал понимать, что тут в монте было полным-полно этих чиклеро и что рядом с ними любой чикагский гангстер выглядел бы просто невинным ребенком. Основное правило чиклеро — стрелять при малейшем поводе и приканчивать своего противника ударом мачете.
Набравшись храбрости, я спросил, прекратилась ли теперь эта резня, и в ответ услышал совсем неутешительные слова. Нет, все остается по-старому до сих пор. Кажется, в январе, за три месяца до моего, приезда в Пуа, сеньор Месос нашел на берегу тело какого-то чиклеро с тридцатью ножевыми ранами.
— Бедняга умирал в течение восьми часов, — спокойно рассказывала сеньора Месос. — При каждом его вдохе высоко в воздух взлетала струйка крови.
Такие события были здесь в порядке вещей. Вероятно, несколько лет назад убитый оскорбил кого-нибудь и его убийца поклялся ему отомстить.
Я услышал еще много чудовищных историй о драках и кровавых потасовках, особенно в поселке Леона-Викарьо, где чиклеро, получив плату за чикле в конце сезона, регулярно напивались по субботам. После этих страшных вечеринок с вином и танцами около центрального барака в Леона-Викарьо неизменно лежало два или три трупа. Сейчас сезон сбора чикле, очевидно, еще не наступил, и в лагерях чиклеро убийства случались не чаще раза в неделю. Однако никто не может сказать, сколько людей погибает в глуб