И мы отправились ко двору боярина, расположенного ближе к центру поселения, почти у самого храма.
— А ну, открывай ворота, хозяин вернулся! — крикнул Васимир, когда мы подъехали к деревянным воротам одного из подворий.
По ту сторону кто-то ойкнул, потом что-то упало, закудахтали куры и послышалась неразборчивая ругань. Через минуту все стихло, и, наконец, со скрипом створки начали раскрываться внутрь двора.
— Чего так долго возитесь?! — снова прикрикнул боярин и тронул лошадей.
Когда телега выезжала в ворота, передо мной раскинулся просторный двор, на противоположном конце которого стоял как раз один из двухэтажных деревянных домов, которых в Ручейково не так уж и много. Также на подворье громоздились еще три строения в один этаж и не таких основательных, как дом. По двору бегали куры и утки, еще одни представители земного царства животных. Видимо, они как-то попали сюда вместе с людьми.
Но, кроме этого, нас встречала разношерстная компания, скорее всего проживающая здесь же. По правую руку стоял совсем седой старик, а по левую — юная девушка лет шестнадцати и добротная женщина лет сорока и метра два в обхвате. Все они поклонились Васимиру, но такое показательное послушание продлилось недолго.
Как только телега пересекла условную линию, старик тут же сорвался с места и стал закрывать ворота, а девчушка умчалась в одну из построек. Ну а женщина выпрямилась, уперла руки в бока и с прищуром посмотрела на меня. От этого взгляда мне сразу стало не по себе, но зато сделалось ясно, кто тут главный на самом деле.
Васисмир спрыгнул с телеги, подняв пыль, и, передав поводья старику, обратился к женщине:
— Вараня, это новый работник, — он указал на меня, — будет помогать по двору и Сергуту на конюшне.
Не знаю, кто в этот момент больше всего удивился. Вараня, во владениях которой появился неизвестный фактор в моем лице, а ее высоко задранная бровь красноречиво говорила, что она думает обо всем этом. Или, может, Сергут, который аж присел на полусогнутых, видимо подумав, что из-за старости боярин решил отправить его на пенсию. Или же я, который лошадей до сегодняшнего дня видел только на картинках.
— Зовут его… — Васимир прервался на пару секунд и, пожевав губами, продолжил: — Дамитар. — И кивнул мне, чтобы я следовал за ним.
Деваться было некуда, и, пожав плечами, я направился вслед за боярином. Но тот, пройдя метров десять, не оборачиваясь добавил:
— Сергут, телегу сам не разгружай, я сейчас с Дамитаром поговорю, и он тебе поможет.
— Да-а, хозя-яин, — протянул скрипучим голосом Сергут.
Почувствовав, как мой затылок нагрелся от чужих пристальных взглядов, я обернулся на две фигуры, не сменившие поз, и не нашел ничего лучше, как подмигнуть, после чего шагнул в открытый проем двери дома.
Васимир на бегу продемонстрировал мне кухню, свою аптекарскую лавку, кладовую и двери трех спален, где жили такие негостеприимные работники, а затем завел в просторное помещение. Стоявшие повсюду узнаваемые стеклянные приборы всех возможных форм и размеров, сосуды с какими-то сыпучими веществами, а также рабочий стол и столь же узнаваемый запах медотсека не оставляли сомнений, что это лаборатория.
Боярин обошел свой стол и сел на деревянный стул, достал с полки под столом массивную тетрадь и настоящий грифельный карандаш. Степенно перевернул обложку и принялся что-то писать, пока я рассматривал убранство лаборатории.
Мое внимание привлекли странные светильники. Окна в лаборатории были узкие и пропускали мало света, поэтому на стенах, под самым потолком висели светильники, очень напоминающие керосиновые, используемые когда-то на Земле. Но в этих не было емкости для топлива, да и фитиля тоже, имелось только металлическое основание, на котором стояла стеклянная колба, и эта конструкция удерживалась на кривой ножке, приколоченной к стене.
Странность заключалась в том, что внутри колбы горел яркий огонек, просто висящий в воздухе. Я, конечно, знал, что такое возможно повторить в моем мире, но для этого понадобится фокусировка СВЧ излучения в одной точке, а конструкция светильника была такой простой, что об СВЧ-излучателе и речи быть не могло. Я даже пробежался глазами вокруг в попытке найти нечто схожее, но мое занятие прервал голос Васимира.
— Сними оберег, — произнес он и указал на его подарок, висящий у меня на шее.
Когда я выполнил его просьбу, он потянулся к коробочке на столе, где вертикально стояли два десятка трубок, и, вытащив одну из них, посмотрел через нее на меня. Затем вернул ее на место, что-то записал в тетрадь, взял другую, и процедура повторилась. После пятой трубки он запустил руку под стол и вытащил камень, по форме напоминающий картошку.
— Возьми это в руки, — протянул он камень мне.
Я без всяких мыслей взял его и просто рассматривал, после чего положил на стол. Все эти манипуляции для меня были непонятны и казались смешными, но только не для Васимира. Он откинулся на спинку стула и, глядя на меня, хмурился. По его глазам было видно, что происходящее для него также непонятно. Так мы и играли в гляделки, что мне аж стало не по себе, но, наконец, он спросил:
— Кто ты и откуда?
И вот что ему ответить? Я уже пытался сказать, кто я, но был обозван сумасшедшим, и не факт, что со второй попытки что-нибудь получится. А если расскажу, что прилетел с неба, то не вызовет ли это культурный шок у боярина, если вообще поверит? Поэтому я все же решил придерживаться изначального плана — помалкивать и слушать.
— Я уже говорил, что зовут меня Дмитрий Воеводин, — ответил я. — Но кто я и откуда, не помню.
Васимир вдруг вскочил и, обогнув стол, прикоснулся к моей голове, потом к груди, после чего вернулся обратно и задал следующий вопрос, который я слышал еще там, на дороге:
— Почему я не вижу в тебе чар и дара?
Ну вот, снова какие-то чары, дар. Сам того не ожидая, я спросил:
— А что это?
Васимир аж поперхнулся от такого вопроса, и добрую минуту я наблюдал, как он пучит глаза, пытаясь прокашляться.
— Вот что, Дми-трий… — наконец медленно произнес мое имя боярин, как будто контролируя произношение. — Не знаю, зачем тебя назвали именем из древности, но в Беловодье так уже никого не называют. Поэтому будешь Дамитаром, с таким именем полно людей в Ручейково, да и во всех людских землях тоже, — он махнул рукой, — даже у нелюдей найдутся.
Упоминание каких-то нелюдей не вызвало у меня никаких ассоциаций — мало ли кого они тут называют не людьми, под такое определение и животные подходят. Поэтому я поперекатывал на языке свое новое имя и кивнул, а Васимир продолжил:
— О роде своем… — Он запнулся и посмотрел мне за спину, где была дверь, потом на окно и заговорил уже тише: — О роде своем пока что помалкивай, от греха подальше. — Он сделал паузу и повторил: — Пока что. А я поспрошаю кое у кого, — может, и имя рода тебе придется другое брать.
А вот здесь я насторожился. Что может быть такого в моей фамилии, что ее нельзя называть? Хотя я не знаю ничего об этом мире, может, моя фамилия говорит местным о принадлежности к чему-то или кому-то, вот Васимир и пытается меня отгородить от проблем. Вообще удивительно, что этот приютивший меня человек пытается легализовать меня в этом обществе, выполняя то, что рано или поздно я попытался бы сделать сам, но вот с каким результатом — другой вопрос. Только вот в чем причина такой добродетели?
Несмотря на вопросы к действиям Васимира, мой градус доверия к нему вырос еще на несколько пунктов. И, чувствуя, что нахожусь в компании не друга, конечно, но точно не врага, я поддался любопытству и, ткнув пальцем в светильник, спросил:
— А как это работает?
Васимир обернулся и проследил за моим указательным пальцем.
— Так благодаря дару и работает, — с удивлением произнес боярин. — Могу пожелать огонь ярче, — в этот момент пламя в светильниках разгорелось сильнее, — или тише, — процесс повторился, только в противоположную сторону, — а могу потушить и поджечь, когда мне захочется. — И он тут же продемонстрировал на одном из светильников то, о чем говорил. — Но светильник работает именно так, потому что его изготовил чародей. Любой может создать огонь, но только чистый разумом истинный ревнитель веры может изготовить такой светильник или клинок, как у тебя в ножнах.
Я вдруг почувствовал себя ребенком, и меня одолело такое жгучее желание получить эту игрушку, что я с благоговением и с огоньками в глазах выпалил:
— А я смогу получить этот дар?
Лицо Васимира вытянулось, но, глядя на меня, он вдруг расслабился и, улыбаясь, с теплом в голосе произнес:
— Дамитар, все живое на этой благословленной земле рождается с даром Божьим. Он есть у всех людей, нелюдей, животных и даже растений, его нет только у дьявольских отродий железодеев. Я уверен, что и у тебя он есть, и, как только я разберусь, что с тобой сотворили, ты также сможешь им пользоваться. А пока вот, — он снова протянул мне оберег, лежащий на столе, — носи его и не снимай, никто не поймет, что у тебя нет дара.
В этот момент неприятный холодок пробежал у меня по спине, потому что я понял, что мне конец.
Помогая Сергуту разгружать тюки из телеги, я размышлял над тем, что же мне делать с тем, что я услышал. И выходило так, что если кто-то узнает, что у меня нет дара, то могут приписать к этим дьявольским отродьям, о которых упомянул Васимир. А учитывая набожность этого общества, все у них тут с верой да даром Божьим, то так можно и на костер попасть. Васимир же сказал, что железодеев предали огню, чтобы не дай Бог не поднялись. Вот и меня могут так запросто упокоить навечно, а это точно не входит в мои планы.
Получается, что, останься я здесь в поселении, рискую испытать, что такое тысяча двести градусов Цельсия, причем натурально. Но если уйду, то не узнаю, как все здесь работает, потому что придется все время бегать по лесу, где разные твари, какие-то железодеи, да и идиоты, обдирающие первого встречного до нитки, — дилемма та еще. Но, как говорится, утро вечера мудренее, тем более уже темнеть начало.