Пока я рассматривал монументальный храм, ко мне подошел один из воев и молча протянул руку.
— Держи. — Я с размаху впечатал в его ладонь пять копеек, и тот сразу же сжал кулак, ухмыльнулся и пошел прочь.
Да, тут за все нужно платить, и за место на площади тоже, но я не унывал, так как верну эти деньги довольно быстро.
— Дамитар! Дамитар! — услышал я крик Никфора.
Огибая слоняющийся люд, ко мне бежал улыбающийся мальчишка с хорошим таким фингалом под глазом.
— Здравствуй, Дамитар, я уже тут. Давай начинать, — бросил пацан, когда приблизился, и тут же кинулся к тележке разбирать вещи.
— А ну, стоять! — гаркнул я и взял мальца за подбородок. — Хоро-о-ош, — протянул я, рассматривая синяк с разных сторон. — Рассказывай.
— Да нечего там рассказывать, — махнул тот рукой и снова кинулся к тележке, но я демонстративно остался на месте, продолжая сверлить Никфора взглядом. Тот поковырялся немного и обреченно вздохнул, повернулся ко мне, опустив руки и голову.
— Степай сказал, что ты не пользуешься даром и чарами, поэтому странный. Вот я ему в морду и дал.
— И кто кого?
Пацан тут же оживился, поднял голову и улыбнулся.
— Знамо кто, я, конечно. — Он согнул руки в локтях и потряс кулаками. — Так его отделал, теперь будет знать, как напраслину на тебя наговаривать! — Он вдруг насупился и, дотронувшись рукой до фингала, с обидой в голосе сказал: — А это случайно вышло.
— Понятно, — потрепал я пацана по волосам. — Ладно, давай раскладываться, а то вон, народ уже собирается.
— Ага, — бросил Никфор и снова полез в тележку.
В тележке был сборный мангал — обычный, без всяких изысков, запас дров и, конечно, маринованное мясо моловцы. Здесь вообще редко пользуются огнем, так как это требует дополнительных усилий и проще разогреть каменюку, но какой шашлык без дыма и углей?
Пока раскладывались, я думал о словах Никфора. Получается, что я вызываю подозрение даже у мальчишек, чего уж говорить о взрослых. Интересно, сколько еще времени я смогу тут пробыть, пока вопросы не начнут задавать уже прямо?
Через час были готовы угли для первой загрузки, и, пока Никфор поливал водой участки, где вновь вспыхнул огонь, я нанизал десять шампуров и положил их на стенки мангала. Спустя пятнадцать минут по центральной площади разнесся такой аромат, что народ волей-неволей стал подходить, глотая слюну. А я, чтобы не отставать от местных, завел свою шарманку.
— Кто мяса жареного хочет — подходи! С дымком да жаром, всем на славу, даром! Шашлычок румяный, соком полон, с запахом пряным, возьмешь кусочек — весь захочешь!
— Сколько хочешь за мясо свое? — остановился рядом мужичок, явно из купцов, судя по одеянию.
— Так почти даром отдаю такую вкуснятину. Всего копейка — и эта порция твоя, — я указал на шампур, — не только язык проглотишь, но и душу повеселишь.
Купец уже было хотел отвернуться, но шумно втянул через нос воздух, проглотил слюну и выпалил:
— А давай! — И подбросил монету, которую тут же поймал Никфор.
Купец получил шампур и, отойдя в сторонку, впился в кусок мяса зубами. Глядя на его закатывающиеся от удовольствия глаза, ко мне повалил люд из тех, кто еще сомневался. Математика у меня была проста: из моловцы получалось тридцать килограмм мяса, а на шампуре — около двухсот грамм, вот и выходило, что, продав все, я получу аж целых полтора рубля, что здесь считалось очень даже хорошо.
Торговля шла, и к обеду мясо стало заканчиваться. Когда на мангале осталось последних десять шампуров, я спокойно их дожарил и, сняв с огня, протянул Никфору:
— На, отнеси своим да и сам поешь, и без вопросов, — пресек я уже почти вырвавшееся возмущение. — И вот еще. — Я взял за руку пацана и вложил ему десять копеек.
Но прежде чем Никфор успел убежать, на площади поднялась суета, и вскоре показались длинные телеги под охраной настоящих танков. Точнее воинов, заколоченных в броню по самые ноздри. И, естественно, их доспехи светились узорами, но на вид они были легкими, а защитный контур формировался исключительно из защитных голубоватых поверхностей, как щиты у воев.
— Дальний обоз! — с придыханием сказал Никфор.
— Что еще за дальний обоз? — посмотрел я на пацана.
— Ты что, не знаешь? — скорчил удивленную рожицу Никфор. — Это торговый обоз в земли нелюдей. Они ходят через темный лес, отделяющий нас и нелюдей. — Он сделал паузу и, нахмурившись, добавил: — А этот, похоже, из самой столицы, вон его Святороки охраняют.
— Кто?
— Святороки. — Пацан указал на воев, которых я заприметил. — Я только один раз видел столичный обоз.
Тем временем обоз проехал дальше, и я смог разглядеть этих Святороков со спины, обратив внимание на контур креста, висящего на уровне затылка и светящегося ярким желтым цветом. И хотя они выглядели так, будто принадлежат святому воинству, но угроза, исходящая от их присутствия, чувствовалась издалека.
Протянув дальше, наконец, обоз остановился, и на центральной площади оказался деревянный вагон и металлическая клетка на отдельном возке. Дополнительно прутья клетки закрывались чаровыми плоскостями, которые подсвечивали контур голубоватым цветом. А в самой клетке, прямо на дне возка, сидел мужчина. На вид лет пятидесяти, о чем говорили его седые волосы, лежащие на плечах, и длинная борода, но больше всего меня поразило его морщинистое лицо, все расписанное шрамами.
Народ на площади стал прибавлять, и в этот момент дверь деревянного вагончика открылась, и из нее вышел священник в простой черной рясе, но с вышитой золотой нитью на груди слева веткой терновника. Довольно молодой, может, лет тридцати, с типичной внешностью как для местных. Он отошел от возка и, развернувшись к храму, перекрестился.
— Ведомник, — прошептал Никфор.
Очередное название, которое мне ничего не говорит, но я решил спросить об этом позже, так как на площади стали развиваться интересные события. Этот ведомник вышел немного вперед и оглядел собравшуюся толпу.
— Да снизойдет благодать на это поселение и его обитателей! — громко начал он и снова перекрестился. За ним повторили жест все, кто здесь собрался. — Меня зовут отец Тарсий, наш обоз держит путь в столицу, и коли не нужда, то не было бы нас здесь! — Он указал на узника и продолжил: — Наш брат Воледар потерял веру и усомнился в писании святого Акинфия! Он поддался ереси в землях нелюдей и желал распространить эти богомерзкие учения у нас в Беловодье, а вы знаете, что за это причитается!
В толпе раздались шепотки, и кто-то выкрикнул:
— Отлучение!
— Смерть!
Крики превращались в хор десятков голосов.
Тарсий поднял руку, и гомон стал стихать, а когда осталось слышно только фырканье лошадей, он продолжил:
— Вот пусть Господь через вас, люди Ручецково, и решит, чего заслуживает брат Воледар.
В это время двое мужиков вынесли в центр площади столик с кувшином и большими песочными часами, которые тут же перевернули.
— Пока падает песок, те, кто считает, что брат Воледар заслуживает милосердия, пусть бросит в этот кувшин столько, сколько его душа пожелает. Если по истечению времени не наберется двадцати рублей, — отец Тарсий снова перекрестился, — помилуй Господь его душу.
Священник замолчал, но народ так и остался стоять на месте. «Быстро у них тут с правосудием», — подумал я.
— Видишь, брат Воледар, — обратился Тарсий к узнику, — люди не желают, чтобы кто-то сеял сомнения в их вере, так почему же ты считаешь иначе? Покайся за грехи свои, очисти душу перед Господом и паствой. — Он обвел рукой стоящих на площади людей.
— Мне не за что раскаиваться, моя вера крепка, как никогда, — впервые услышал я басовитый голос Воледара.
— Ну что ж, это твой выбор, брат, но я дам тебе еще один шанс. — Тарсий набрал воздуху и громко сказал: — Неважно, как рассудит Бог, все деньги, которые окажутся в кувшине, будут переданы этому храму. — Священник повернулся вполоборота и указал на купола церкви.
В толпе зашумели, затолклись, и вот первый желающий вышел вперед и, продемонстрировав всем монету в одну копейку, бросил ее в кувшин, а мужичок, выносивший стол, записал это на бумаге. После этого лавину прорвало, и народ повалил как река. Хитрый ход: наверняка требуемой суммы не наберется, а вот пожертвование соберут.
Так и случилось. Когда до окончания времени оставалась одна минута, поток людей иссяк, а сумма остановилась на двенадцати рублях и тридцати копейках.
— Время истекает, брат Воледар, — вновь заговорил Тарсий. — Господь высказал свою волю. Ты готов покаяться?
Я смотрел в глаза узника и не видел там ничего, кроме решимости принять свою судьбу. Спонтанно, как и всегда это у меня бывает, я решил, что делать дальше. Запустив руку во внутренний карман куртки, я вынул кошель, быстро пересчитал содержимое и тут же сжал губы, так как сумма оказалась недостаточной.
— Никфор, — позвал я мальчишку, — ты не одолжишь мне твои десять копеек?
Пацан заглянул мне в лицо, потом посмотрел на площадь и сунул руку в свой карман.
— Вот, — протянул он мне монеты.
— Спасибо, Никфор, я верну, — потрепал я его по волосам и вышел вперед.
Столица человеческих земель, Старград. Успенский собор
Свод главного зала Успенского Собора, вот уже четыреста лет поражал своим величием и красотой любого, кому посчастливилось побывать здесь. Огромный купол нависал над центральной частью зала на высоте более ста метров, удерживаемый на своем месте лишь верой истинных христиан и служителей церкви. И если долго на него смотреть, то можно заметить, как он медленно вращается, не останавливаясь вот уже сотни лет.
С внутренней части купола на молящихся смотрели лики святых — как тех, что были до пришествия, так и после, и каждый в их глазах мог увидеть осуждение или одобрение своих деяний и мыслей.
Под стать храму была и его внутренняя отделка. Множественные арки с колоннами, которые удерживают просто невероятных размеров и красоты мозаичные картины. Они словно оживают на глазах и переносят в те времена, когда люди только появились здесь, в Беловодье. Вот святой Акинфий получает напутствие от посланника Господа, а вот он же демонстрирует дар, которым Господь наградил всех, кто родился на этой земле. Все это знакомо каждому с малых лет, но не каждый видел эти картины вживую.