После неизбежных визгливых протестов со стороны обеих дам Уильям, глядя на россыпь огней в воде, продолжил:
— Мне кажется, всему виной не столько завышенные ожидания, сколько нечто более масштабное. Оно ранит больнее, отнимает больше жизненных сил. Не лучше ли было бы все время жить тогда в своем придуманном мире? Или, наоборот, не забивать себе голову образами и надеждами и наслаждаться тем, что дано судьбой? Вся наша беда именно в стремлении соединить воображение и действительность. Кстати, забавно мы поменялись ролями: это ведь я должен учить вас не обольщаться и не ждать слишком многого — как самый старший. Мне уже сорок.
— А на вид не скажешь, — ввернул Викинг.
— Ну какие еще сорок! — воскликнула мисс Райли задорно. — Вовсе вам не сорок. Вы просто так себя ощущаете, мистер Уильям Дерсли из Бантингема, Суффолк, Англия. Наверное, у вас в Англии сорокалетние не такие, как здесь. Имейте в виду, нравится вам это или нет, вы просто мальчишка и рассуждаете, как мальчишка.
Уильям добродушно отшутился, и завязалась дружеская перебранка, возглавленная Викингом. Им было уютно вчетвером, четверке пигмеев, сгрудившихся на темном пятачке между двумя звездными россыпями, и Уильям, поглощенный все той же, не дающей ему покоя мыслью, вдруг обнаружил, что держит мисс Патрицию Терезу Райли за руку. Крепкая и изящная, эта рука искренне отвечала на его пожатие. Между ними не проскакивало никаких электрических разрядов и не ощущалось никакого романтического трепета. Когда все встали и потянулись к машине, ладони без всякого смущения расстались — как распрощались примерно час спустя их уже сонные владельцы. Однако вместе с тысячами далеких отблесков Уильям уносил в памяти кусочек счастья, маленький блуждающий огонек, который постоянно маячит где-то на краю сознания и согревает своим теплом. Наверное, так действуют романтические чары Сан-Франциско, самого романтичного из городов Нового Света, решил Уильям — и осознал свое заблуждение только под утро, когда уже давно должен был спать.
Глава пятаяВ Тихом океане
1
Корабль королевской почтовой службы «Марукаи» пароходства «Юнион Стимшип», доставлявший пассажиров, почту и грузы из Сан-Франциско в Папеэте, Раротонгу, Веллингтон и Сидней, представлял собой заслуженный пароход водоизмещением около восьми тысяч тонн. Сходства между ним и старым знакомым Уильяма, «Гаргантюа», не наблюдалось почти никакого. Однако при всей скромности габаритов и интерьеров он имел огромное преимущество: не вызывал ощущения ирреальности. Поднявшись на борт, человек чувствовал себя пассажиром на судне, а не пленником плавучего отеля. Уильям прибыл довольно рано и за каких-нибудь десять минут исчерпал весь набор доступных для осмотра помещений первого класса, куда входила его собственная каюта с расположенной напротив ванной, салон-ресторан на корме, гостиная-она-же-кабинет с нерасчехленной мебелью прямо над салоном-рестораном, кают-компания на верхней палубе с площадкой для игр, а на другом конце палубы, по центру судна, бар и курительная. Восторгаться там было нечем, но впечатление в целом они создавали приятное, и Уильям сразу проникся тем, чем не смог проникнуться на «Гаргантюа» — морским духом. Вот теперь он вполне ощущал, что находится на корабле. Завершив ознакомительный тур, он в приподнятом настроении уселся поближе к крутым сходням — наблюдать за суетой на причале и за прибытием остальных попутчиков.
Эффектнее всех, несомненно, обставила свое появление мисс П.Т. Райли, которую Уильям теперь, по ее собственному почину, называл Терри. Девушка поднялась на борт, словно принцесса, в ослепительном бело-зеленом наряде, сопровождаемая свитой друзей, среди которых были и Викинг с Львицей. Увидев Уильяма, Терри помахала ему рукой, поднимаясь по сходням, и сердце его наполнилось гордостью и радостью. Не пройдет и часа, как этот корабль, такой аккуратный, такой уютный, повезет их в бескрайний Тихий океан. Где-то в голубой дали прогуливаются среди кораллов и пальм коммандер с Рамсботтомом, а еще дальше притаился Затерянный остров с драгоценными недрами. А здесь, затмевая собой всех окружающих, стоит Терри, готовая плыть с ним в Тихий океан. Вот наконец настоящая жизнь! Он не променял бы этот миг ни на какие богатства.
— Хеллоу, Билл! — прокричала Терри. — Вот и мы! Предвкушаешь?
— Да. А ты?
— Бурлю от нетерпения. Ты всех знаешь? Это миссис Литтлбрун. Это Чарли Дрейзин. Чарли, улыбнись, не будь букой. С Кларри вы уже знакомы. Ах, ладно, пожалуй, уже поздновато для знакомств.
Мистер Дрейзин и двое других молодых людей смотрели на Уильяма с мрачным подозрением, как на таинственного пришельца, которому вздумалось лишить Сан-Франциско его ярчайшей звезды. Уильяму их угрюмые взгляды были нипочем, и чем больше вытягивались лица у влюбленных юнцов — вполне симпатичных, надо сказать, — тем звонче пела его душа. Ощущение было новым, непривычным. Теперь он всецело сознавал, что увозит прочь это прелестное создание, и даже не задумывался, насколько изменилось его отношение к девушке с того момента, как она навязалась в компаньоны. Вокруг царила обычная суматоха с напутственными советами, рукопожатиями, фотографированием, и Уильям не остался в стороне.
Отход корабля тоже получился совсем не таким, как выход «Гаргантюа» из Саутгемптона. Возможно, все дело было в ярком солнце, которое придало прощанию сочности, колоритности, красочности. И хотя «Марукаи» пока ни на дюйм не отошел от прозаического причала с сараями, загроможденными ящиками консервированных фруктов, на нем уже поселился дух Южных морей. Среди пассажиров второго-третьего класса и их провожающих попадались люди с гладкой смуглой кожей и глазами цвета полуночи, и Уильям осознал вдруг с трепетом, что это и есть коренные полинезийцы, островитяне, представители загадочной вымирающей расы, последнюю сотню лет переживавшей «сумерки богов». Как в той таитянской пословице: коралл разрастается, пальма тянется ввысь, а человек уходит. И вот они стоят тут, собственной персоной, разговаривают, обнимаются друг с другом, роняют непривычные звуки с высокого борта на причал, где стоят, задрав головы, их смеющиеся и плачущие соплеменники. Они очень отличались друг от друга, эти люди: были и здоровяки, похожие на гладких коричневых буйволов, была и парочка сифилитичного вида задохликов, и юные девушки, напоминающие робких ланей, и несколько тучных желтолицых матрон. В толпе провожающих на причале выделялась одна жуткая особа — женщина, видимо, метиска, неопределенного возраста — то ли средних лет, то ли пожилая, — смотревшая словно из могилы, потому что лицо ее было изглодано болезнью до самых костей. Веди она себя тихо и оставайся неподвижной, выходило бы не так жутко, но, когда пароход уже приготовился отчаливать, она принялась улыбаться и кивать, а из костлявой груди рвались хриплые крики и прощальные напутствия на каком-то полинезийском наречии. Судя по взрывам хохота, которые они вызывали у темнокожих пассажиров, речь получалась забористой. На минуту-другую Уильям забыл о Терри и ее друзьях, машущих снизу. Цепенея от страха, он смотрел на жуткую женщину и слышал только ее скрежещущий голос. Он воспринимал незнакомку не как несчастную больную, из последних сил перешучивающуюся с друзьями и соотечественниками, в чем-то даже героиню. Он вообще не воспринимал ее как человека, а видел в ней лишь зловещий символ.
«Марукаи» поднял якорь и отчалил. Перегнувшись вместе с Терри через поручни, Уильям помахал ее приятелям. Другие пассажиры тоже махали и кричали. Полинезийцы вопили и смеялись сквозь слезы, катящиеся по щекам. Когда полоса воды между кораблем и причалом стала расти, Уильям бросил последний взгляд на задранное к небу лицо, и ему показалось, что с него исчезли последние остатки гниющей плоти, оставив лишь белеющую на солнце кость.
— Вещи буду распаковывать позже, когда выйдем из залива, — объявила Терри. — Хочу попрощаться со старым добрым Сан-Франциско. А ты?
Уильям поддержал затею. Они медленно двинулись по палубе.
— Наверное, мы с ним никогда больше не встретимся, — вздохнул Уильям, вглядываясь в удаляющийся берег и подозревая, что предчувствие его не обманет.
— Вот они, Золотые Ворота, — показала Терри. — Я, конечно, не единожды пересекала этот пролив, но и только. Как-то раз прокатилась до Лос-Анджелеса морем, а дальше нигде не была. Сейчас совсем другое дело, да, Билл? Следующая остановка — Таити. Три тысячи шестьсот миль с лишним. Десять дней в Тихом океане. Просто невероятно! — Терри легонько пожала локоть Уильяма.
— Знаешь, я, кажется, уже влюбляюсь в этот корабль, — заключил Уильям с важным видом.
Терри захихикала:
— Билл, ты такой смешной. Только не вздумай обижаться. Если бы ты мне не нравился, я бы над тобой не смеялась — или смеялась, но не так. Ты ужасный душка. «Зна-аешь, — передразнила она его, — я, ка-ажется уже влюбля-аюсь в этот кора-абль». Нет, у меня не получается.
— Тогда и не пытайся, — бросил он, слегка надувшись.
— Честь джентльмена задета? — подмигнула Терри.
Уильяму оставалось только улыбнуться.
— Нисколько. Это все моя дурацкая английская чопорность. Пройдет. Уже проходит.
— Значит, я на тебя хорошо влияю.
— Еще как! — подтвердил он с неожиданным жаром. — Посмотри на чаек. Не знаю почему, эти птицы как-то загадочно на меня действуют. Они словно пишут бесконечную поэму, вычерчивая свои петли и дуги. Морскую поэму — прекрасную, но довольно печальную… Что-то горизонт весь размыт.
— Обычные дневные туманы, — объяснила Терри. — Золотые Ворота будет плохо видно.
— Надеюсь, в этом нет дурного знака, сулящего неудачу с островом?
— Ты такой суеверный, Билл? Вот уж никогда бы не подумала.
— Раньше не был. А теперь… пожалуй, чуть-чуть. А ты?
— По-моему, да. Как и все девушки, между прочим. Я верю во все — в карты, хиромантию, хрустальные шары, астрологию, кофейную гущу… Вчера вечером ходила к гадалке.
Уильям даже притворяться не стал, будто ему безразлично.